В комнате стало тихо. Все словно протрезвели. Все взгляды были прикованы к капитану.

– Но хочу добавить, что без мужчин и женщин вроде вас, кто отдает себе отчет в грозящей им смертельной опасности и все-таки готов взяться за дело, наша победа в этой войне – недостижима. Поэтому позвольте мне от лица британского и французского правительств принести вам сердечную благодарность. А теперь – для тех, кто желает, кофе и бренди в соседней гостиной. Тем же, кто не желает, – спокойной ночи.

От кофе и бренди отказались только Конни и Джеймс, оставшиеся вдвоем в холле, когда остальные исчезли за дверью гостиной.

– Устали? – спросил Джеймс.

– Да, устала, – ответила Конни, хотя правильнее было бы сказать – потрясена.

– Я тоже.

Они подошли к лестнице. Джеймс, поднявшись на первую ступеньку, вдруг повернулся к Конни:

– Скажите, вам страшно?

– Не знаю.

– А мне страшно, – признался Джеймс. – Но, разумеется, «делай что должно, и будь что будет». Спокойной ночи, Констанс, – и, вздохнув, он пошел верх по лестнице.

– Спокойной ночи.

Стоя внизу, Конни смотрела, как он исчезает из виду. Внезапно ее пробрала дрожь. Обхватив себя руками, она подошла к окну – огромному, и здесь их было несколько. В чистом ночном небе плыла полная луна. Страшно ли ей? Нет, она в самом деле не знала. Возможно, она очерствела, чувства притуплены войной, которая украла почти четыре года ее молодости. С тех самых пор, как Лоуренс уехал на фронт, а произошло это всего через несколько недель после свадьбы, Конни казалось, что жизнь ее замерла, зашла в тупик, причем как раз в тот момент, когда, по сути говоря, начиналось все самое главное.

Поначалу она невыносимо тосковала по мужу. Жила в его огромном, продуваемом сквозняками доме в компании немногословной свекрови и двух стареньких черных лабрадоров, и времени все обдумать было у нее предостаточно. На мысль отправиться в Лондон работать в военной разведке свекровь посмотрела косо. Конни, однако, схватилась за эту возможность, возникшую благодаря связям отца, который видел, что в Блэкмур-Холле она чахнет от одиночества. Многие ее сотрудницы по МИ-5 вовсю наслаждались лихорадочно оживленной атмосферой Лондона военной поры; офицеры, приезжавшие на побывку, то и дело приглашали их то поужинать, то потанцевать. Этому ничуть не мешало то, что некоторые из сотрудниц были уже обручены и даже замужем, и их избранники, подобно Лоуренсу, сражались на фронтах за границей.

Конни так не могла. Лоуренс был – с тех самых пор, как в шесть лет она познакомилась с ним на теннисной площадке, – ее единственным возлюбленным. Будучи достаточно толковой, чтобы, окончив Сорбонну, расти профессионально, и в душе предпочитая Францию унылому йоркширскому пейзажу, она тем не менее безропотно согласилась на жизнь, сулившую ей лишь статус супруги любимого Лоуренса и со временем хозяйки Блэкмур-Холла. И что же? Месяца не прошло после счастливейшего дня в ее жизни, когда под сводами поместной католической церкви она дала свой брачный обет, как мужчину, которого она четырнадцать лет любила, вырвали из ее объятий.

Конни вздохнула. Четыре года она жила, каждый день сгорая от страха, что принесут страшную телеграмму. И вот такая телеграмма пришла. Лоуренс пропал без вести. Работая в МИ-5, она слишком хорошо знала, что по истечении двух месяцев шанс увидеть его в живых уменьшается с каждым днем.

Оторвавшись от зрелища полной луны в окне, Конни побрела через холл к лестнице. Страшнее того, что она испытала, открывая ту телеграмму, в жизни у нее не случалось. И теперь, когда Лоуренс так и не объявился, ей было, в общем-то, все равно, умрет она или нет.

Она легла спать, для Винишии оставив включенным ночник, но та явилась почти уже на рассвете, разбудив ее смехом, когда обо что-то споткнулась.

– Ты спишь, Конни? – прошептала она, скрипнув кроватью.

– Да, – сонно отозвалась Конни.

– О боже, вот это была ночка! Генри – просто мечта, ты не находишь?

– Да, очень хорош.

Винишия зевнула.

– Похоже, эта учеба окажется приятнее, чем я смела надеяться. Спокойной ночи!

Вопреки оптимизму Винишии, последующие недели до предела физических сил вымотали каждого из агентов. Каждый день был плотно загружен разного рода испытаниями: если не осваивали подрыв динамита, сидя в траншее, то лазали по деревьям, учась маскироваться среди ветвей. Их натаскивали различать съедобные грибы-ягоды-орехи и бесконечно гоняли на стрельбы, не говоря о ежеутренней пятимильной пробежке, во время которой Винишия, вдобавок ко всему крутившая бурный роман с Генри и ложившаяся зачастую часа в четыре утра, стонала в самом хвосте.

Конни и сама не ожидала, что так хорошо справится с учебой. И без того спортивная благодаря жизни на свежем воздухе, она чувствовала, как с каждым днем у нее прибывает сил и умений. Стреляла она лучше всех в группе, а в подрывном деле стала экспертом, чего никак нельзя было сказать про Винишию, которая едва не угробила всю команду, детонировав гранату прямо в траншее.

– Ну, по крайней мере это доказывает, что я могу это сделать, – хмыкнула она, когда они вернулись в Уонборо-Мэнор.

– Ты в самом деле считаешь, что наша Винишия годится в дело? – как-то спросил Джеймс, когда они вечером сидели в гостиной за кофе и коньяком. – Вряд ли ее назовешь скрытной! – И рассмеялся, глядя, как на террасе Винишия обнимается с Генри.

– Думаю, она справится превосходно, – защитила Конни подругу. – Изворотлива, как уж, а это девяносто процентов успеха, как нам тут толкуют.

– Очень привлекательна, спору нет, и, пожалуй, сумеет выкрутиться из множества переделок. Уж во всяком случае, получше меня, – кисло прибавил Джеймс. – Сейчас затишье перед бурей, а, Кон? И, сказать по совести, я в ужасе от того, что нам предстоит, особенно прыжок с парашютом. Колени мои и без того никуда.

– Ничего, – Конни потрепала его по руке, – может быть, повезет, и «Лиззи» благополучно перенесет тебя через пролив и высадит на французскую землю. – «Лиззи» – так ласково называли легкий одномоторный самолет «Лизандер», верно служивший британским военно-воздушным силам.

– Да уж хорошо бы. Не то, зная мою удачу, непременно повисну на дереве, и меня тут же поймают.

Джеймс единственный из всех не скрывал того, что предстоящие испытания пугают его. Они с Конни в группе были самые тихие и вдумчивые, и между ними завязалась дружба.

– Разве не странно, куда может завести тебя жизнь? – продолжал Джеймс, сделав глоток коньяка. – Будь у меня выбор, я бы предпочел совсем другие возможности.

– Думаю, это касается сейчас большей части населения земного шара. Война! Если бы не война, жила бы я себе в Северном Йоркшире и рожала в год по ребенку.

– Есть новости? – спросил Джеймс, имея в виду Лоуренса.

– Никаких, – вздохнула она.

– Ты не отчаивайся, Конни. – На сей раз Джеймс потрепал ее по руке. – Там такая неразбериха! Есть все основания надеяться, что твой муж жив.

– Я стараюсь, – кивнула Конни, которой каждый прошедший день казался горстью земли на могиле Лоуренса, и сменила тему. – Послушай, вот ты чем займешься, если эта проклятая война когда-нибудь кончится?

– Трудно даже представить, – хмыкнул Джеймс. – Сейчас это кажется совершенно несбыточным! Так же, как ты, вернусь домой и начну вить гнездо. Женюсь, произведу на свет наследника… – Он пожал плечами. – Обычное дело.

– Что ж, – улыбнулась Конни, – зато ты сможешь обучить своих отпрысков французскому. Правда, ты так заметно вырос в профессиональном плане за последнее время!

– Ты очень добра, Кон, но должен сказать тебе, что слышал, как наш капитан обсуждал нас всех в разговоре с Бакмастером по телефону. Ну да, подслушал, – ухмыльнулся Джеймс. – Разве нас не учат, что уши даны для того, чтобы собирать информацию? В общем, капитан пел тебе дифирамбы, говорил, из всех нас ты просто звезда. Отличница! Сектор «Ф» на тебя рассчитывает, моя дорогая.