Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Дали небесные! Как мне хотелось избежать плена, выполнить какой-нибудь запредельный маневр и ускользнуть, но вспомнилось «прорвемся, рыжик» произнесённое с мягким, чарующим акцентом, и опустились руки – до этого момента мне казалось, что можно чем угодно пожертвовать ради свободы, но заплатить за это жизнью симпатичной маленькой женщины — оказалось чрезмерной ценой. К чему свобода, если я больше никогда не увижу её мягкую улыбку?

Я понимал, любой неосторожный маневр выжмет из её тела остатки жизни, и можно будет сколько угодно каяться и проклинать судьбу впоследствии — но её это не вернёт. Поэтому я заставил себя смириться с неизбежным и лёг в дрейф.

Сердце билось запертым в чересчур тесной клетке зверем. Под конвоем, повинуясь навязанному плану полёта, я послушно проследовал в порт, с аккуратностью, достойной суперкомпьютера, посадил яхту на небольшом островке, затерянном посреди океана, и открыл люк, безучастно наблюдая на мониторе, как с разных сторон к кораблю стремительно выдвигаются группы вооружённых людей.

Они двигались слаженно — так же, как корабли, вынудившие меня принять решение о посадке. Штурмовикам не потребовалось много времени, чтобы пересечь поле и добраться до яхты.

Я коснулся пальцами тёплого синего камня, лежавшего на краю консоли - словно приросшему к тому месту, где я его положил. Это чудо мне не принадлежало, и я даже был рад, что оно уходит. Удержать в руках кусок солнца и не обжечься — так не бывает. Но почему-то мне было жаль, что расстаться с ним пришлось настолько скоро, даже не успев, как следует, рассмотреть.

Топот шагов, встревоженные голоса, раздававшиеся уже внутри корабля, заставили вспомнить, что кроме меня на борту есть два тяжелораненых человека: Арвид и Фори. Похолодев, я вскочил на ноги и кинулся к выходу из рубки, но не успел добежать. Воздух вокруг завибрировал, заискрился, в нос шибануло нестерпимой вонью; стены закружились, поменялись местами пол и потолок, и последнее, что я увидел отчетливо и резко перед тем, как накатила чернота — дуло парализатора и испуганные глаза штурмовика.

Теперь понятно, откуда ватная тяжесть во всем теле, и ощущение, что я вот-вот развалюсь на куски — всё это последствия выстрела.

Как же плохо-то. Как погано. Во рту — вяжущая сухость, хочется пить, но я даже не могу шевельнуть языком.

Долго ли это со мной — не знаю. Время застыло.

Откуда-то приходит воспоминание. «Муха в янтаре». Чёрное насекомое внутри камня солнечного цвета кажется живым, мнится: она вот-вот почешет лапки, дрогнут крылья и насекомое взлетит. Но муха недвижима. Сейчас я чувствую себя той мухой: как бы ни хотел, я даже шевельнуться не могу!

Влажная ткань прикоснулась ко лбу, скользнула по правой щеке, потом по левой. Кто-то заботливо обтирал мне лицо и шею.

Прохлада металлической ленты плотно обхватила запястье. Знакомое ощущение: так присасывается к коже кибердиагност.

Мне это не кажется? Такое возможно?

А от запястья по венам с каждым толчком пульса ползло тепло, высвобождая скованное, непослушное тело. Десяток сердцебиений — и я уже могу слегка двинуть пальцами. Ещё немного времени — и мне удаётся поднять веки. В глаза бросается белый потолок, следом — светлые стены. Сквозь прямоугольник окна взгляд скользит дальше — к простору, откуда в комнату вливается поток яркого света, расслабляющего ласкового тепла и свежего, остро пахнущего йодом воздуха.

Странные у лигийцев тюрьмы…

Ко мне склоняется женщина: её невероятно яркие волосы цвета апельсина крупными кудряшками выбиваются из-под кокетливо сдвинутой шапочки, и брови и ресницы у неё тоже рыжие, а на белой коже россыпи охристых пятнышек — особенно много их на щеках и носу.

— Очнулся? — спрашивает она, глядя на меня со странным выражением. Не будь я пленником, мне подумалось бы, что это — сочувствие. А ещё я окончательно убеждаюсь — она говорит на незнакомом языке, но это не мешает мне её понимать.

— Где я? — слова даются мне с трудом, язык, который словно оцарапали наждаком, едва ворочается во рту.

Женщина не понимает. Покачав головой, она отодвигается и, отвернувшись куда-то в сторону, зовёт:

— Эгрив, мальчик очнулся.

Стало быть, я для неё — просто мальчик? Интересно, она в курсе — кто я и откуда? Хотя, заговорил я на языке Торгового Союза, так что по одному звучанию вопроса она должна бы понять, что перед ней чужак. Впрочем, что я сам знаю о ней? Ничего ровным счетом, кроме того, что встреться я с ней на Лидари — долго бы ошеломлённо смотрел вслед. Настолько рыжих я в жизни ещё ни разу не видел.

Женщина вновь ласково улыбается мне и отходит в сторону, пропуская высокого худощавого мужчину в униформе медслужбы.

— Где я? — повторно выталкиваю через сухие, плохо повинующиеся губы свой вопрос.

Медик склоняется надо мной, внимательно смотрит в лицо.

— В госпитале, — чуть помедлив и словно подбирая слова отвечает он на языке Раст-эн-Хейм.

Потом его рука ложится на браслет кибердиагноста, и по венам вновь растекается тепло. И тотчас у меня начинает кружиться голова и путаться мысли.

Пытаясь собраться с силами, я злюсь на эту несвоевременную слабость; усилием воли собираю остатки сил и, глядя в потерявшее четкость, расплывающееся перед глазами лицо медика, шепчу:

— На корабле… пассажиры… мужчина и женщина. Они живы? Где они?

На лице медика отражается недоумение, но в темных, спокойных глазах внезапно отражаются интерес и сочувствие.

А я, умудрившись поймать его пальцы, вцепившись в них из последних сил, раз за разом повторяю вопрос:

— Фори, Арвид, они - живы?

Силы покидают меня, мир подёргивается серой туманной дымкой, фиксировать внимание на чем-то становится невероятно тяжело.

— Живы, — ответ настигает уже за гранью реальности, в зеве внепространственного тоннеля, схлопывающегося вокруг.

Я проваливаюсь в сон, как в трясину, как в зыбучий песок. И мир вокруг погружается в черноту, делая несколько оборотов вокруг своей оси.

Постепенно чернота вокруг истончается, и я захлёбываюсь синевой: она везде — то густая, то истончённо-блёклая; то ли морок, то ли звездный свет, то ли туман. Вначале кажется, из этой ловушки легко выбраться, просто отмахнувшись от голубовато-белёсого тумана, но проходит мгновение, и дымка перерождается, превращаясь в сапфировый ливень, бьющий со всех сторон разом, холодными синими каплями протыкающими кожу, прошивающими тело, стремящимися туда, где положено находиться сердцу. И тогда, там из ледяного комка неожиданно пробивается ласковое тепло, прорастая ниточками по ходу нервов.

Синева…. Она протянулась снаружи в меня, сплела свою хитрую паутину, которая отзывается на каждый сполох снаружи. Страх и неприятие прошли. И даже бешеный стук сердца становится умиротворённее, реже. На каждое биение пульса синь отзывается изменением оттенка: словно от ветра пробегает рябь по волнам. Хотя, может, это сердце, сбившись с собственного ритма, подстроилось под мерцание сини?

Мне не понять этого, да и нет желания понимать. Чувство покоя переполняет душу. Такого полного, ничем не нарушаемого покоя я никогда не испытывал, и мне совсем не хочется волноваться, нервничать и разрушать иллюзию.

Я просто покачиваюсь на синих волнах, а извне… Извне в мою душу смотрят звёзды: и я чувствую себя под этим заинтересованным взглядом, по сути — нагим. Мне не спрятать мыслей, желаний, чувств, не скрыть ничего, но это и не тревожит.

Но мы так долго смотрим друг в друга, что, полностью проникшись доверием, в какой-то момент я тянусь к синеве. Да, мы связаны с нею паутиной бирюзовых жил, проросших в моём теле; но тянусь я не ней не телом. Разумом. Я прикасаюсь к синеве, и беззвучие прорывается: в сознание летят обрывки мелодий, шумов, возгласов, смеха, сухой шелест травы, шуршание гальки, увлекаемой волнами, восторженные крики детей... и захлёбывающиеся стоны умирающих.

Безмятежность рвётся в клочья, и я вновь на лётном поле порта Лидари раз за разом набрасываюсь на своего противника, словно не замечая его жестоких ударов, и теперь осознаю, что он немногим старше меня; отмечаю, как сменяются на его лице презрение, удивление, и как страх искажает черты за мгновение до…, и как, забыв о его существовании, я бросаюсь к Фори.

9
{"b":"617528","o":1}