Она почему-то была не готова к такому резкому повороту событий, хотя Матвей был ей совсем не безразличен. Зато абсолютно и полностью позабыла о том, что только что вспоминала свою печальную историю.

Наступили неловкая пауза, и Инга решила прервать ее, поговорив,наконец, с Матвеем о том, что ее волновало.

–Послушай… мне очень нужна твоя помощь, – сказала она и поковыряла ложечкой в куске торта на своем блюдце – кусок не лез в горло.

Матвей пристально взглянул ей в глаза.

– Помощь?

– Да, я хочу сама разобраться с тем, что произошло у нас в Академии.

– Как разобраться? – не понял Матвей. Он все еще не мог отойти от их внезапного поцелуя. Он с трудом справился со своим желанием, понимая, что слишком торопит события. Пальцы, державшие чашку, слегка дрожали.

Инга вздохнула.

– Я хочу выяснить, кто убил Алиеву.

– Но этим занимается милиция.

– Я знаю, но ведь они пока ничего не нашли. И, честно говоря, я сильно сомневаюсь, что найдут.

– Почему?

– Матвей, они не знают нашу «кухню». К тому же, есть еще менталитет. Они ни от кого ничего не добьются!

– Ладно, – Матвей был предельно спокоен. – Скажи, какая помощь требуется от меня?

– Мне нужны показания всех сотрудников Академии, находящихся в ней с часу и до обнаружения… трупа.

От изумления у Матвея даже брови полезли вверх.

– Ты думаешь, что говоришь?

– Матвей, мне, правда, очень неловко тебя просить об этом. Я все понимаю, и про подписку о неразглашении, которую ты наверняка давал, и про тайну следствия, но поверь, об этом никто не узнает! Я просто хочу использовать эту информацию для построения собственных логических цепочек и…

– Инга, ты даже не представляешь, о чем просишь. Не лезь туда, это очень опасно. Ты же неглупая женщина – ты видишь, как было организовано это убийство, с какой жестокостью и цинизмом! Ты что, хочешь, чтобы тебя нашли где-нибудь в туалете с проломленным черепом?

Инга побледнела, но ответила спокойно и терпеливо:

– Я буду очень осторожна. У меня брат оперативник, он кое-чему меня научил.

– Послушай. – Матвей тоже был на грани. На лбу выступили крошечные капельки пота. – Я. Не стану. Тебе. Помогать. Более того, я запрещаю тебе лезть на рожон и подвергать себя опасности.

– Да здравствует мужской шовинизм! – Инга воздела руки к небу. – Запрещает он мне! Спасибо, конечно! Но, скажи, пожалуйста, кто ты такой, чтобы мне запрещать? Я… я дала слово, и я докопаюсь до истины. С твоей помощью или без нее!

Матвей сверлил ее взглядом, губы его искривились в угрюмой усмешке:

– Женская логика и здравый смысл вещи несовместимые. – Сказал он и вышел из кухни. Через минуту хлопнула входная дверь и наступила тишина.

Инга рухнула на стул и постыдно заревела. Она все испортила. Или это он все испортил? Теперь это уже не важно. Все плохо, плохо! Не нужно было его ни о чем просить! Ведь она совсем его не знает! Эта просьба… этот поступок был глупым и опрометчивым.

Инга долго всхлипывала, размазывая тушь по лицу, но потом успокоилась. Она пошла в ванную, умылась и посмотрела на себя в зеркало – глаза опухли, лицо красное. Зато волосы красиво лежат.

Она вышла из ванной и вернулась на кухню. На столе стоял недопитый чай и начатый торт. Вообще, Инга не позволяла себе есть сладкое – берегла фигуру, но сейчас ей было так грустно, что она решила, что от одного раза не потолстеет. Она съела свой кусок, а потом, подумав, и кусок Матвея, к которому он даже не притронулся. Помыла чашки, оставшийся торт сунула в холодильник и задумалась. Пожалуй, не стоит рубить с плеча, все еще может измениться. Зря она разоралась, ведь он, с его точки зрения, прав. К тому же, наверняка, не хочет подставлять друга, который разрешил ему стенографировать на дознании. Ведь кто она ему в сущности – никто, случайная знакомая. При воспоминании о поцелуе, у случайной знакомой покраснели щеки, и стало горячо в животе. Она запретила себе об этом вспоминать.

Стоило обдумать план действий на завтрашний день. Но совсем не хотелось ни о чем думать. Инга приняла решение позвонить маме. Во-первых, они несколько дней не созванивались, а во-вторых, после разговора с мамой ей всегда становилось легче на душе и как-то спокойней.

Она пошла в комнату, устроилась с телефоном на диване и набрала знакомый номер. Трубку долго не снимали, и Инга скользнула взглядом по часам – не поздно ли она звонит. Оказалось половина девятого. И тут она услышала мамин голос.

– Мам, привет.

– Привет, дочь, как ты? Как у тебя дела?

– У меня… все в порядке. А вы там как?

– Папа на срочной операции в больнице, а я телевизор смотрю. Я тебе звонила вчера около десяти, но ты трубку не брала. Ну, я не стала названивать, подумала, может ты пораньше спать легла – ты ведь устаешь после работы.

– Да, мам, я спала уже, – Инга решила не волновать маму рассказами о своих происшествиях. – Как ты себя чувствуешь?

– Более-менее, дочь, устала только. Сегодня пять пар было.

Мама Инги преподавала в Экономическом Университете психологию и еще две смежные дисциплины. Папа Инги был хирургом, очень неплохим и имеющим хорошую репутацию. Дома его видели редко, гораздо чаще его можно было увидеть в операционной. Вячеслав Денисович Стрельников очень долгое время проработал в районной больнице. Оба родителя получали не слишком высокую зарплату, но несколько лет назад отца, как отличного специалиста, пригласили в частную клинику и финансовые дела в семье Стрельниковых пошли на лад. Отец купил хорошую иномарку, о которой давно мечтал, семья сменила небольшую двухкомнатную квартиру на добротный двухэтажный дом в центре города. Инга очень любила этот дом. Быть может, оттого, что там жили родители – самые близкие и родные ей люди – там было очень уютно, и она всегда отдыхала там душой. И несмотря ни на какие обстоятельства, старалась бывать там каждые выходные.

– Я очень соскучилась, мамочка. Хочется увидеться.

Голос мамы, и без того очень мягкий и нежный, потеплел еще больше:

– Мы тоже, милая. Приходи обязательно на выходных. Вадик звонил, они с семьей к нам тоже собираются в субботу. Устроим маленький семейный праздник.

– Ух-ты, здорово, – обрадовалась Инга. – А чего они решили прийти? Тоже соскучились?

– Вадим с папой что-то обсудить хотел, ты же знаешь, они редко просто так приходят. Но это отличный повод увидеться.

– Согласна. Ладно, мамуль, передавай папе привет.

– Передам. У тебя все в порядке? Голос у тебя какой-то печальный. – В голосе матери послышалась тревога.

– Все хорошо, мам. Правда. Просто устала немного. Спокойной ночи вам.

Они попрощались, и Инга положила трубку.

Утром следующего дня во всеобщей суматохе работы не было – в одиннадцать поехали на кладбище – хоронить Изольду Викторовну Алиеву. Приехали уже под вечер. Инга страшно вымоталась. Она вообще плохо переносила подобные мероприятия, а тут еще и очень замерзла. Народу было немного. Кроме сослуживцев – человек пятнадцати, были еще родители Алиевой – пожилая ссутулившаяся от горя женщина в норковой шубе и сухощавый высокий мужчина в шляпе, да несколько незнакомых Инге молодых людей, стоявших в сторонке – может, студенты?. Почему-то все затянулось, Инга куталась в свою дубленку – ветер, проносившийся между оградками и несший мелкий колючий снег, пробирал до костей. Инга вдруг подумала, что копать окаменевшую от мороза землю, наверное, было очень непросто.

Потом ездили поминать в небольшое, но уютное кафе, заказанное заранее. Инга немножко выпила и ее после мороза неожиданно развезло. Она вызвала такси и быстро и незаметно ушла, не привлекая к себе внимания.

***

Матвей Серебрянский встал рано. Нужно было сделать немало дел. Он быстро позавтракал, выпил чашку кофе, встретил домработницу, которая сегодня немного задержалась, и уехал в офис.

Проезжая мимо Юридической Академии, он моментально вспомнил вчерашний разговор с Ингой. Ее упрямство его просто взбесило. Пожалуй, его больше задело даже не то, что она не слишком думала о тех неприятностях, которые могли бы ожидать его в случае утечки информации, сколько ее безответственное отношение к собственной безопасности. Да нормальная женщина со здоровым чувством самосохранения должна была бы не только не лезть в самое логово опасности, а вообще держаться подальше от этого дела, и, по возможности, знать поменьше, чтобы не влипнуть в историю. Что ему делать теперь, он не знал. С одной стороны, потакать ей в ее сумасбродном упрямстве Матвею категорически не хотелось, а с другой, он сильно подозревал, что она от своего не отступится и, скорее всего, в ближайшем будущем ему придется за нее поволноваться. Он сам не понял, в какой момент она стала дорога ему. И относится с безразличием к тому, что с ней может что-то произойти, он не мог.