- А теперь марш в постель!
Отставив стакан в сторону, Бейрис соскользнула со скамьи и побрела к кровати. Стоило забраться под одеяло, как сон тут же сморил её.
Мадам Фраен вернула бутылку на место, заперла шкафчик и подсела к очагу. Она достала из складок платья трубку, маленький кисет с дешёвым табаком и неторопливо закурила.
То, что Бейрис побоялась возвращаться, не набрав и половины требуемой суммы, она узнала от других детей, но и разыскивать беглянку не собиралась, рассудив, что та сама к ночи явится. Так и случилось. Беспокоило не бегство, а его возможные последствия. На улице похолодало. Ледяной дождь и ветер пробирал до костей любого, что уж говорить о плохо одетой девочке. Если Бейрис заболеет и, не дай бог, умрёт, можно ли считать, что она не причём? С другой стороны, она обещала заботиться о ребёнке. Слово своё она держит, этого вполне достаточно. А если нет?
Именно эти мысли занимали сейчас мадам Фраен, она медленно курила, то и дело поглядывая в тот угол, где спала Бейрис.
Так ничего не решив, опекунша отложила погасшую трубку и отправилась в свою часть комнаты.
Всё же, Бейрис заболела. Наутро, девочка едва смогла оторвать голову от подушки. Жар и слабость сковали тело.
Мадам Фраен склонилась над ней, ощупывая покрытый испариной лоб.
- Э, дитя, да ты больна, - опекунша выпрямилась и негромко выругалась. Тем не менее, тут же послала одного из своих приёмышей за доктором.
Лекарь, полный, лысеющий старичок в костюме из дешёвого сукна и в уже порядком изношенных туфлях, только головой покачал: если ребёнок выживет - это будет чудо. Он, конечно, выпишет рецепт, но гарантий никаких не даст. Дитя сгорит от лихорадки прежде, чем придёт в сознание. Таков был его неутешительный вердикт.
Время показало, что доктор ошибался. Бейрис выздоровела, хотя это был долгий процесс.
Не одну неделю она провалялась в беспамятстве, на границе между жизнью и смертью. Порой, плавая в тумане полусна-полуяви, она чувствовала ласковые прикосновения. Кто-то прикладывал мокрое полотенце на её лоб, обтирал тело и успокаивал, когда она металась в бреду. Но больше всего мучил кашель, похожий на хриплый лай простуженного волчонка, нежели на звуки, издаваемые ребёнком. Боль от него раздирала грудь и вскипала слезами на глазах. В такие моменты, Бейрис чувствовала у своих губ чашку с питьём, и слышала требовательный голос мадам Фраен:
- Пей, - сладко-горькая, пахнущая травами прохладная жидкость стекала по губам, смачивала пересохшее горло, облегчала страдания и снова дарила спасительное забытьё.
Прошло много времени, прежде чем Бейрис окончательно пришла в себя и, впервые за долгое время, смогла осмысленно оглянуться вокруг. В комнате было тихо и сумрачно. Так, как бывает коротким зимним днём, когда солнце, едва показавшись на небосводе, снова прячется в рыхлые меха туч.
Бейрис попыталась подняться, но голова закружилась.
- Мадам Фраен, - пискнула она и тут же замолчала, испугавшись своего голоса.
Постепенно головокружение прекратилось, тогда Бейрис решилась встать и осмотреться. На табурете возле её кровати стояли несколько флаконов и чашка с отваром. Рядом свесилось с края кровати полотенце. На столе лежала опрокинутая пустая бутылка из-под вина. Но в комнате никого не было.
Бейрис перевела дыхание и осторожно сделала несколько робких шагов в сторону окна. То, что она увидела, заставило удивлённо вскрикнуть.
Повсюду, на улице и крышах домов, на каретах и повозках лежал снег. Он же спускался с неба белыми пушинками, делая всё вокруг волшебным. На дверях многих домов висели венки из остролиста, украшенные колокольчиками, в окнах мерцали свечи. Все казалось необычным, будто ненастоящим, таким, каким рисуют на рождественских открытках: пышные шапки снега на крышах, спящие деревья, отяжелевшие от белоснежной бахромы, высокие сугробы, полные весёлой, гомонящей детворы.
Последнее, что помнила Бейрис, это как она промокла под дождём, но сейчас на улице царствовала зима. Неужели она так долго болела? Или это ей снится? Скрипнула входная дверь и девочка порывисто обернулась, едва не упав со скамьи от резкого движения.
Это была мадам Фраен. Она только пришла с улицы и снег, осевший на шаль и зимний плащ превращался в тепле во влажно поблёскивавшие жемчужины.
В одной руке мадам Фраен держала корзинку с покупками, другой опиралась о трость. Извечно недовольный взгляд скользнул по комнате, остановился на девочке. Лицо опекунши искривила ухмылка, а сузившиеся глаза, со странной злостью, смешанной с едва заметным облегчением, уставились на Бейрис.
- Очнулась, значит, - мадам Фраен нетвёрдой походкой прошла в комнату, поставила корзинку на стол, сама же, притянув тростью стул к себе, села.
- Попортила же ты мне нервы.
- Простите, я не хотела, - виновато пробормотала Бейрис. Она чувствовала, что опекунша сердится на неё, но не понимала за что. За то, что болела? Наверное, да. Ведь она так долго провалялась в постели, и мадам Фраен пришлось покупать лекарства. Вон сколько всего стоит на табурете возле её кровати.
- Простите, мадам Фраен - ещё раз повторила Бейрис. - Я выздоровела. Обещаю, завтра же...
Женщина только махнула тростью в её сторону, достала из корзинки бутылку с вином, откупорила и плеснула в стакан. И только сделав хороший глоток, заговорила, не сводя с девочки неприязненного взгляда:
- Отработаешь, куда денешься. Скажи спасибо, что матери твой поклялась заботиться о тебе. Дал же Бог племянницу, глаза б мои тебя не видели.
Опекунша хмыкнула, растерянность Бейрис и спиртное, которым она угостила себя ещё на рынке, а перед этим и дома, подталкивали её к тому, чтобы высказать то наболевшее, что не давало покоя столько лет.
Чувство вины вперемешку с состраданием и обидой на несправедливость судьбы не самые лучшие советчики для принятия решений. Сколько раз эта несчастная женщина ловила себя на мысли, что болезнь Бейрис - это шанс на избавление от сердечных и душевных мук. Вот только муки совести были ещё острее. Пусть она не любила этого ребёнка, но убийцей не была. Потому оставила судьбе расставить всё по местам. И то, что Бейрис, вопреки всему, выздоровела, было подобно удару по старым, покрытым коркой времени, ранам.
Мадам Фраен достала трубку, набила её табаком и, лишь пустив колечко дыма, продолжила:
- Да, давно это было, а как сейчас все помню. Аккурат под Рождество всё и случилось. У всех праздник, а у меня - ты, вот.
Она налила себе ещё стакан, залпом выпила вино и злобно прикрикнула:
- Что смотришь на меня? Мать твоя сестрой мне приходилась. И даже брат у тебя был! Да только пропал он, а ведь завидный жених был! Девицы на него так и заглядывались, ничего, что молоденький совсем. Молоденький, да...
Женщина снова замолчала. Она посасывала трубку, размышляла, временами щурилась, словно от яркого света и вновь застывала неподвижно. Испуганная странным поведением и не мене странными словами, Бейрис тоже не смела пошевелиться. Только и нашла в себе сил забраться на скамью с ногами, обхватив колени руками. Когда опекунша снова заговорила, голос её был полон горечи и злобы.
- Она ни о ком никогда не думала, только о себе и о своём сыночке.
Бейрис всхлипнула и тут же зажала рот ладонью. А опекунша, или правильнее бы сказать тётя несчастного ребёнка впервые за долгие годы заговорила о том, что терзало её всё это время.
Для неё уже не существовало ни комнаты, ни плачущей у окна девочки. Прошлое завладело ею.
Глава 4 Сара и Диана
Сара была младшей в семье и от серьёзной и немного замкнутой сестры отличалась весёлым, лёгким нравом. Синеглазая хохотушка, Сара ни на кого не держала зла, легко прощала любые обиды и в любой компании быстро становилась заводилой, вовлекая всех в бесчисленные игры и проказы. Именно это наивная бесшабашность и привлекала к ней друзей, что стайкой крутились вокруг Сары, совсем не замечая старшую сестру.
