И всё же от мадам Фраен никто не уходил, зная, что лучше крыша над головой и скудная еда, чем открытое небо, грязь подворотен и пустой желудок.   Главное, что они были сыты и в тепле.

В особо удачные дни, если опекунша, любившая выпить и выкурить трубочку - другую, была в настроении, им доставался хороший обед и иногда сладости. А когда появлялся кто-нибудь из попечительского совета, мадам Фраен устраивала настоящие спектакли, доказывая свою любовь к «бедным дитяткам, оставшимся без роду и племени, которым отдаётся всё самое лучшее».

«Дитятки» в это время всегда сидели на длинной скамье у окна, с интересом разглядывая важных и степенных господ и дам, и вели себя так, как приказала опекунша: тихо и послушно, понимая, что в ином случае их ждёт наказание.

Именно здесь жила маленькая Бейрис.

Темноволосая, синеглазая и улыбчивая, девочка многим казалась сущим ангелом. Но для мадам Фраен она была только источником заработка. Любви к ребёнку та не испытывала, скорее некую странную неприязнь, что служила поводом для большего числа придирок и извечного недовольства. Тумаков и пинков на долю сироты выпадало больше, чем кому-либо.

Утро Бейрис начиналось с громкого стука трости по перевёрнутому пустому котлу:

-  Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь, - ворчала опекунша. - Пока вы тут отдыхаете, мои денежки уплывают.

 И девочка «пошевеливалась». Она и ещё дюжина детей одевались, наскоро жевали вчерашние бутерброды, запивая его слабо закрашенным чаем и выбегали на улицу. Кто-то нёс собой скрипку или флейту, другие брали белых дрессированных мышек или свинок, чтобы развлекать прохожих. Кто-то бежал разносить газеты или помогать молочнику.

  Рабочее место Бейрис было в булочной, где пекли и тут же продавали караваи, булочки и всевозможные крендели, слойки и пышки. По утрам она подметала улицу перед входом в магазин и поливала цветы, если дело было летом. А потом зазывала покупателей, рассказывая прохожим, какие вкусные сюрпризы тех ждут, потрудись они пройти внутрь. При этом девочка даже не смела зайти сама. Крикливая хозяйка магазина тут начинала орать и гнала малышку прочь, беспокоясь, что та что-нибудь украдёт.  От этого каждый день был для неё пыткой. Аромат сдобы и ванили кружил голову так, что Бейрис ощущала себя вечно голодной. А от одного взгляда на глазированные пряники и маковые булки текла слюна.  Ещё хуже было, когда булочница отправляла девочку с одним из покупателей помочь донести корзинку с припасами.  Что стоило сунуть руку под белоснежную салфетку и вытащить хотя бы самый маленький рогалик или крошечное печеньице. Бейрис не могла так поступить.

 Другие ребята посмеивались над её честностью. Уж они-то не упустили бы такой ловкий момент.

 Иногда, когда хозяев не было в магазине, к Бейрис из кухни выходила пожилая женщина в обсыпанном мукой переднике и с закатанными до локтя рукавами.  Повариха оглядывалась по сторонам и подзывала девочку к себе. Она осторожно вынимала из глубоких карманов смятую или подгоревшую булочку и протягивала девочке вместе со стаканом молока. Бейрис благодарила женщину и торопливо расправлялась с угощением, не столько от голода, сколько от страха, чтобы её никто не застал за этим занятием.  Иначе могут и наказать.

- Ешь, малышка, не бойся, - шептала повариха с печалью в голосе: - Бедная твоя матушка, смотрит на тебя с небес и плачет...

Девочка жевала булочку и с любопытством смотрела на женщину. А вдруг она знала её родителей?  Но спросить не решалась. В последний раз, когда Бейрис спросила опекуншу про семью, та пребольно поколотила её.

К вечеру дети возвращались домой.  Мадам Фраен ждала их, сидя за длинным столом и держала перед собой тетрадь, в которой отмечала, кто и сколько монет принёс. После того, как сумма была скрупулёзно подсчитана, счастливчику выдавали ужин. Насколько он будет сытным, зависело от суммы, записываемой напротив имени каждого ребёнка.

Самой Бейрис чаще всего доставалось плошка супа и самый чёрствый сухарик, пополам с двумя тремя ударами тростью.

- Вот же, беда на мою голову, - ворчала Фраен. - С тебя толку на ломаный грош! Только кормить попусту.

Остальные услужливо смеялись. И толкали друг друга в бок, показывая пальцами на провинившуюся. Случалось, и кому-нибудь из них не принести нужную сумму. Как наказание каждый получал столько ударов палкой, сколько не хватало монет.  В такие моменты девочка искренне сочувствовала друзьям. Она-то знала каково это быть побитой.

После ужина наступало время отдыха.  Старшие оставались с мадам Фраен, помогая убрать со стола, вымыть посуду, заштопать, если нужно, одежду. Малышню отправляли сразу же в кровать. Этот миг Бейрис любила больше всего. Она забиралась под одеяло, сворачивалась клубком и закрывала глаза.

 «Однажды, у меня появится брат, - мечтала она. -  Или сестра. Они приедут за мной и заберут отсюда в свой домик, чтобы жить всем вместе.  А зимой мы будем сидеть у очага, и рассказывать друг другу сказки».

Сказки Бейрис очень любила. Каждую ночь она представляла себя главной героиней то одной то другой истории и надеялась, что за ней однажды прилетит крёстная, найдётся отец, околдованный злыми чарами, а может и мама, найдёт её, похищенную подлым колдуном. Но это были только сказки. Поэтому, как бы девочка не мечтала, ничего волшебного с ней не случалось. Только противная мадам Фраен колотила её время от времени, и обижали более сильные и взрослые ребята.   На смену сказкам и мечтам в такие вечера приходили слёзы. Девочка тихо всхлипывала, уткнувшись лицом в подушку, чтобы никто не услышал. У мадам Фраен не любят слабаков. Если узнают, что она плакала, её поколотят.

В один из дней, когда хозяйка булочной за что-то рассердившись выгнала её, так и   не заплатив за труд, Бейрис не выдержала и убежала, не желая быть выпоротой.  На этот шаг её подтолкнули рассказы других ребят, что уже побывали дома и были отправлены мадам Фраен по поручениям. Все, как один, утверждали, что опекунша сегодня очень зла. Бейрис попросту испугалась.

Сперва она долго бродила по улицам, разглядывая витрины и прохожих. Уже смеркалось, задул осенний, промозглый ветер и начал накрапывать дождь.  Мысль о том, чтобы не возвращаться к опекунше больше не казалась Бейрис такой замечательной. Озарение пришло неожиданно.  Она найдёт дом поварихи, решила девочка, попросится к ней жить, и будет той во всём помогать. Сделать это оказалось не так просто. Бейрис не знала, где живёт сердобольная женщина, что всегда угощает её. Прохожие на вопросы не отвечали, а стоило девочке зайти в любую подворотню, как бдительные консьержи гнали нищенку прочь.

Вечер и большую часть ночи Бейрис провела на улице под проливным дождём. Наконец, она так замёрзла и проголодалась, что страх наказания ослаб, девочка решила вернуться.

Мадам Фраен встретила её раздражённым ворчанием:

- Явилась. И где же ты шлялась весь вечер, глупое отродье?

Бейрис ничего не ответила. Стояла у порога и, потупившись, шмыгала носом.

Опекунша прошлась вдоль комнаты, недовольно постукивая тростью, и снова посмотрела на девочку.

- Иди, обсохни у очага. И отправляйся в постель.

Удивившись тому, что её не ругают, Бейрис мигом проскользнула к печи и прижалась к горячему камню. В животе урчало, ведь она совсем ничего не ела целый день, но попросить ужин или хотя бы корку хлеба, она не решилась.

Мадам Фраен снова прошлась по комнате, то и дело поглядывая на Бейрис, свернувшуюся в комочек на скамье у печи. Поразмыслив о чём-то, опекунша направилась к запертому на замок небольшому шкафчику.   Достала оттуда небольшую бутылку без этикетки, плеснула в стакан, добавила воды из чайника над очагом и протянула Бейрис:

- Пей.

Девочка послушно хлебнула. Едкая жидкость с противным запахом, которым часто пахло от опекунши, обожгла горло, и она закашлялась.

- Пей, я сказала! - Прикрикнула мадам Фраен, подталкивая стакан ко рту.  Бейрис сморщилась, но снова сделала глоток. Вскоре крепкое, хоть и разбавленное водой, питьё подействовало. Голова отяжелела, предметы и лица перед взглядом Бейрис словно растворились в тумане.