Никто из нас ничего не ответил. Хозяин стоял за стойкой, неловко улыбаясь и не понимая ни слова из нашего разговора.

Я взглянул на Кена. Он внимательно наблюдал за Моррисоном, держа руку в разрезе молнии.

Моррисон покачал головой и вновь уперся взглядом в пламя печи. Потом тихо произнес:

- Ничего вы не понимаете.

Все-то я понял. Теперь мы были Моррисонами, летчиками, тем же, чем он когда-то был, и теперь мы охотились за драгоценностями.

- Вы не можете забрать их, - сказал Моррисон, - они принадлежат этим местам. Моррисон украл их, Моррисон умер. Они нужны нам здесь.

Кен глубже сунул руку под куртку. Я быстро вмещался:

- Теперь об этом слишком поздно. Ты, я смотрю, выкапывал их там, а время бежит. Все, что ты можешь теперь сделать, это передать их нам.

Он повернул голову и пристально взглянул на меня. Долго он смотрел так, и в глубине его взгляда я мог различить то ли ненависть, то ли презрение, то ли просто усталость. Он и сам, пожалуй, не знал, что именно. Потом пожал плечами и произнес:

- Ничего вы не понимаете.

- Да, - сказал я, - я не понимаю.

Разговор в таком духе грозил стать бесконечным. Но вот Моррисон встал и произнес совсем спокойным голосом:

- Дождь почти кончился. Пойдемте в мой дом.

Я встал вслед за ним. Моррисон направился к двери, Кен медленно встал, по-прежнему не спуская глаз с Моррисона. Потом сказал мне:

- Не зря ты говорил, что тут ненормальные причины.

Я кивнул.

- Что-то в этом роде.

Я думал о том, что если человек, везший на борту на полтора миллиона драгоценностей, чуть не разбился в море, ему вполне могла прийти в голову мысль спастись самому, даже потеряв при этом сокровища. Ненормальная мысль. Неужели и мне такое может прийти в голову?

- А если бы он утопил это все в море, откуда не достал бы этого никогда, он что - был бы меньше ненормальным, чем закопать это на годы?

Кен кивнул, улыбнулся краем рта и пошел за Моррисоном.

35

Мы прошлепали по грязи и воде ярдов тридцать по главной улице, потом свернули в проулочек, прошли через двор и оказались у дома Моррисона. Мы оказались сейчас в тыльной части фронта, и дождь пошел на спад.

Моррисон распахнул тяжелую дощатую дверь, и мы вслед за ним вошли в дом.

Мы оказались в маленьком, почти квадратном помещении с толстыми белыми оштукатуренными стенами и каменным полом с несколькими выцветшими ковриками. Мебель дисгармонировала с прочностью стен: это был обычный набор дешевого городского барахла - стол, стулья, ярко и плохо покрашенный застекленный шкаф. На шкафу стояли фотографии в хромированных рамках. Под потолком тихо жужжала керосиновая лампа, отчего мне неожиданно сделалось не по себе, потому что я вспомнил тот же звук и запах полицейского участка в Мехари.

Посреди пола коврики были сдвинуты в сторону и там стояли два вымазанных в земле ящика из-под боеприпасов. Моррисон тихо прикрыл за нами дверь.

- Вот они, - промолвил он.

Мы стояли и молча смотрели на них. Потом я спросил:

- Как ты попал на Микиса?

Моррисон пожал плечами.

- Поехал в Афины и стал искать, кто бы мог их продать за меня. Я сказал там, что мне нужен человек, который может продать что угодно и где угодно. Владелец одной из посудин с этого острова слышал о таком человеке.

- О нем слышало слишком много людей, - заметил я. - И какие он поставил условия?

Он снова пожал плечами.

- Пойду-ка переоденусь.

Он прошел во внутреннюю комнату, а мы уставились на ящики. Через некоторое время Кен попытался подвинуть ногой один из них, но тот не поддался. И Кен произнес:

- Вот, значит, за чем мы прилетели. Ну что ж, давай станем богатыми.

Он с усилием нагнулся и потянул на себя одну крышку одного ящика. Она легко поддалась. На долгое время мы оба, кажется, лишились дыхания.

Ящик был почти полон. И все соответствовало списку наваба, тут было все как надо. Основная часть состояла из массивных изделий из жадеита молочно-серого цвета, узоры для тюрбанов в виде изящно вырезанных листьев папоротника, резные ручки кинжалов и ножны, маленькие косметические сосудики с резными рисунками храмов, пейзажей или просто насечкой. Само по себе качество резьбы по жадеиту было ужасным. Но дело тут не в том. Индийский принц, глядя на изделия из него, видел драгоценные камни, а не изображенный рисунок. Каждое изделие было усыпано бриллиантами, рубинами и изумрудами, некоторые - украшены золотым витьем в виде цветов, звезд, исламского полумесяца, и все это контрастировало с формой предмета.

Здесь мы увидели несколько золотых кувшинов, не слишком хороших по исполнению, словно они были слеплены из полос какой-то металлической пластической массы. В места соединения были вставлены рубины.

Все предметы были влажными и в комочках грязи, но все равно смотрелись на миллион.

Никто из нас не проронил при этом ни слова. И не притронулся ни к чему. Будь мы наедине с этим, любой из нас мог бы взять что-то в руки, подержать, погладить, ощутить, как следы этого богатства остаются на ладонях. Но такое было слишком интимно, сродни любви.

Второй ящик мы даже не открывали.

Кен достал сигареты и подал мне одну, затем повернулся к окну.

- Проясняется, - сказал он.

Я взглянул на часы.

- Через полчаса все пройдет.

- Да. - Кен подошел и закрыл крышку. - Они видели с Саксоса, как мы садились. Только просветлеет, они будут тут. Понесли это отсюда.

Вернулся Моррисон, в чистой рубашке, чистых брюках, умытый и причесанный. Он взглянул на ящики, затем на нас.

- Посмотрели? - поинтересовался он.

Я кивнул.

- И что вы теперь собираетесь делать?

- Выносить. Когда наваб прикатит сюда, ему лучше не знать, что ты когда-нибудь видел их. Так что оставайся Николаосом.

- А когда вы?..

- Потащили на берег, - сказал Кен.

Моррисон взглянул на него и ничего не произнес.

С каждой стороны ящики имели веревочные ручки. Прежние сопрели, но Моррисон перед этим, как видно, заменил их на проволочные. Он дотащил их в одиночку из рощи, а втроем-то тут и делать было нечего.

Я взялся за ручки одного и другого ящика, Кен здоровой рукой взял один ящик, Моррисон - другой, а свободной рукой открыл дверь.