Она с любопытством посмотрела на меня, затем снова кивнула и осушила свой бокал. Я взял в руки бутылку и хотел долить ей, но она покачала головой. А затем сказала:

- А почему вы с Кеном отказались от английского подданства?

Я старался, чтобы эта тема не всплывала. По крайней мере, я пытался. Я аккуратно поставил бутылку на стол и сказал:

- Вы имеете в виду, почему мы работаем на иностранных хозяев? А, в Англии столько пилотов развелось...

- Я не про это. Я сегодня днем видела книгу регистрации в отеле Кена. Тут не обманешь, здесь надо предъявлять паспорт. У него пакистанское гражданство. Потом я поехала в ваш отель и посмотрела в книгу, как вы там записаны. У вас - швейцарское гражданство. Так почему это?

- Это в вас говорит журналист?

- Не валяйте вы дурака.

Я плеснул себе немного вина и посмотрел в бокал. Ответа я там не нашел.

Она резко встала.

- Поедемте и выпьем у меня.

- У вас?

- Во время посадки в Риме я купила бутылочку виски. Мне хотелось бы услышать ваше экспертное мнение о нем. - И взглянула на меня чистым, простодушным взглядом.

Я положил на стол три ливийских фунта и последовал за ней на выход.

25

Мы вернулись на извозчике в "Уаддан".

Ее номер находился на третьем этаже. Он показался мне не велик, не мал - обычный номер с гостиничной мебелью и гостиничным освещением. Тут можно прожить всю жизнь и оставить на нем такой же налет своей личности, как царапину на бриллианте.

Я аккуратно закрыл дверь и обернулся. Она стояла в нескольких футах от меня, напряженная, словно ожидая, что я брошусь на нее, а она не знает, отвечать мне или уклоняться.

- Только ничего мне не говорите, - произнесла она. Голос её при этом звучал даже слишком твердо.

- Вам не следовало приглашать меня сюда, - сказал я. - Если только вы не имеете в виду одно виски.

Она несколько расслабилась, и на лице у неё промелькнула улыбка.

- Это в ящике под кроватью. Я пойду приведу себя в порядок.

Я достал бутылку. Этикетка была настолько шотландской, что не могла быть напечатана севернее Милана. Я налил виски в два стакана, и один взял с собой в розовое плетеное кресло.

Из ванной она пришла с несколько более распущенными волосами и сияющим лицом.

Мы подняли стаканы, желая друг другу здоровья, и выпили. Это оказалась подкрашенная аккумуляторная кислота.

Сделав пару глотков, Ширли слегка вздрогнула, отставила свой стакан и села на край кровати. Я встал, прошел в ванную и налил немного воды в стакан.

Ширли сидела на кровати, немного насупившись и глядя в никуда. Я хотел было что-то сказать насчет фотографии, но она опередила меня.

- Вы действительно до того вечера в Афинах не виделись с Кеном десять лет?

- Что-то возле этого.

- А чем вы занимались последние дни?

Я пожал плечами.

- Ничем.

Хороший, яркий ответ. Такой, который убедит умную девушку. Она спокойно сказала:

- Значит, Кен сбегает и притворяется погибшим. Вы тоже куда-то сматываетесь и возвращаетесь несколько дней спустя с пластырем на лице, ничего не говоря своему второму пилоту, а по вашим следам идет сыщик из Греции. - Она саркастически улыбнулась. - И после этого вы говорите, что ничем.

- Вы меня просили, - произнес я, - чтобы я высказал вам свое мнение о виски. Говорю: ерунда.

- Я вам скажу, что вас занимает сейчас, - заметила мне она. - Вы оба думаете, что можете найти драгоценности наваба.

Я в ответ просто пожал плечами. А она произнесла твердым, хорошо контролируемым голосом:

- Вы не знаете, за что вы беретесь. Вы думаете, что сможете провести мир, потому что вы - дружки по эскадрилье. Вы соображаете, что с вами может случиться?

Я попросил ее:

- Послушайте, Ширли, бросьте это. Нас с Кеном завтра здесь не будет. Так что забудьте об этом. Сделайте свой фоторепортаж о навабе и тоже уезжайте.

- Я могу остановить вас, - заявила она.

Я поднял голову и вгляделся в нее. А она продолжала:

- Я могу пойти сейчас к навабу и рассказать ему про вас обоих. Он ведь не знает еще, что Кен жив?

Я снова пожал плечами.

- Так знает или не знает?

- Можете идти. Я не могу вам помешать.

Она резко встала и посмотрела на меня сверху вниз. Губы её были плотно сжаты, глаза пылали гневом.

- Дураки проклятые! Вы знаете, что сделает с вами Хертер, если узнает, чем вы занимаетесь? Вы знаете, что он забил человека почти до смерти, чтобы узнать, что кое-какое барахлишко пришло из Афин? Он убьет вас. Не иначе.

- Он не в Пакистане сейчас, - возразил я.

Она сердито дернула головой, отвергая мое возражение.

- Наваб никогда не бывает в Пакистане. Он по-прежнему живет в Тунгабхадре. И везде. Он возит свое маленькое княжество с собой по всему свету. Хертер - это его крошечная армия, это его палач и все прочее.

- Мне приходилось видеть армии и покрупнее.

Она стояла смотрела на меня с испепеляющим гневом. Потом вдруг опустилась на кровать, закрыла лицо ладонями, лицо её сморщилось.

- Вы дураки, проклятые дураки, - шептала она. - Нашлись, тоже мне, мошенники. Ну почему вы не хотите бросить это дело? Ну почему, почему, почему?

Затем в комнате установилась тишина, хрупкая и напряженная, лишь время от времени раздавались её слабые всхлипывания. Я осушил свой стакан, налил ещё и почти на цыпочках прошел в ванную налить воды.

Когда я вернулся, она все сидела с опущенной головой и закрыв лицо руками, плечи её дергались.

Мне уже было не по себе за все мои прегрешения, а она все плакала. Я уже начал чувствовать себя человеком, зарабатывающим на жизнь избиением котят. Наконец я решился подать голос.

- Есть причины. У обоих нас. Это уходит в дальние времена, это очень сложно. Так что смиритесь с этим и забудьте.

Она медленно приподняла голову. Лицо у неё было красным и мокрым. Сейчас она была похожа на двенадцатилетнюю девочку. От шеи и выше, по крайней мере. Наконец она вымолвила:

- М-можно мне ещё виски?

Я налил ей на донышке.

- Спасибо вам. - Она подняла на меня заплаканное лицо. - Д-давайте, рассказывайте.

- В нашей истории вы не найдете ни смелости, ни благородства, ни, наверняка, ума.

Она улыбнулась сквозь слезы.

- Это подходит для всякой истории, которые я слышала от мужчин. Продолжайте.