Я мало что помню толкового о прошлой жизни, но точно знаю, что чёрно-белое восприятие мира в моё время и в моём мире не пользовалось особым уважением. Наверное, именно поэтому, мой разум сомневается в столь кристально ясной трактовке, что предлагает местное общество и эсхатология. Ну трудно мне себя убедить в том, что здешняя Тьма и Свет, которые я очень хорошо ощущаю, между прочим, и есть те самые абсолюты-антагонисты, на которых лежит ответственность за всё плохое и хорошее, что есть на свете. Для меня естественен факт, что и добро и зло проистекают из мыслей, действий и бездействия человека, и потому не могут писаться с заглавной буквы, как и любое человеческое деяние, за редкими, весьма редкими исключениями. Подвиг, Мать, Родина, вот слова которые, на мой взгляд, должны начинаться с большой буквы, но никак не «добро» и «зло». Здесь же… понятия эти обыденны, зримы, и пишутся и даже произносятся, исключительно так. А я до сих пор не уверен, что ощущаемые мною эманации света и тьмы, действительно есть воплощения того самого добра и зла. Впрочем, об этом я уже упоминал. Хотя, если подходить к вопросу чисто практически, то не могу не признать, что пока не видел от фонящих тьмой тварей ничего, кроме попыток сожрать моего носителя, а Церковь за то недолгое время, что я имею возможность наблюдать её деяния, даже заставила меня принять необходимость говорить о ней именно что с той самой пресловутой заглавной буквы. И было от чего. Все госпитали, школы, приюты и дома призрения, все они здесь находятся под управлением Церкви, а святые отцы, если позволяет возраст, не чураются выходить с рыцарскими отрядами против Искажённых. И не то что не чураются, рвутся! Да и вообще, не похожа эта Церковь на организацию из моего прошлого мира. Здешние святые отцы не берут на себя прав монополиста-провайдера связи с горними высями, не берут денег сверх церковной десятины, получаемой, внимание! ОТ ГОСУДАРСТВА! И как я уже сказал, не только словом, но и делом борятся против тёмных тварей.

Но самое интересное, здешняя Церковь не пропагандирует наличие некоего высшего всеведущего, всезнающего и всемилостивейшего… Наоборот, я уже трижды слушал в Ленбургском Доме проповеди здешнего приходского священника, и трижды он говорил не о Боге и его милостях, а о человеке и его делах. А если свести всё, о чём проповедовал святой отец в одно предложение, пусть и несколько упростив и сократив содержание, то получим одну мысль, красной строкой проходившую через все его речи, мысль, которую он чуть ли не саморезами вворачивал в головы паствы, а именно: всё добро и всё зло исходит от самого человека, и нет ничего праведнее, чем благодетельствовать в пользу ближнего и тем самым искоренять зло… если сил не хватает, чтобы уничтожать его сталью. Вот так просто. Творение добра есть помощь в искоренении зла. Не можешь уничтожать тьму мечом, борись с ней, творя добро. И повторюсь, ни одного замечания о «рабах божьих», «страхе божьем», адских сковородках, райских кущах и смирении перед властью, «ибо она от бога». А присутствовавший на этих проповедях, инквизитор, между прочим, только благостно кивал на каждую фразу святого отца и совсем не выглядел недовольным.

Кстати, не могу не заметить, что все три раза мы с Димом оказывались на проповеди после неудачных выходов, когда нашему телу доставалось от искажённых тварей. Вот как только мой носитель оказывался способным подняться с койки в лечебнице, так и топал в Собор на проповедь, получал мощный заряд Света… и выздоравливал после таких визитов раза в два быстрее. Что, прямо скажем, придаёт немалый вес тем самым проповедям, и так и склоняет согласиться с мнением большинства. Но торопиться развешивать ярлыки, мол, вот это тьма и она – зло, а это свет, и он – добро, я всё же пока не стану. Вот накоплю статистический материал, тогда и посмотрим. А пока… какого?! Ди-им!!!

Меня вдруг окатило такой волной тьмы, что крик вырвался непроизвольно. А в следующую секунду я услышал своего носителя.

– Что стряслось, сосед? – От Дима так и пахнуло настороженностью.

– Всплеск тьмы, мощный, близко. – Быстро ответил я, одновременно дав носителю направление, с которого пришла волна. Впрочем, это было необязательно. Над холмом, из-за которого на нас и накатило, возник огромный, зримый столб черноты, тут же иглой вонзившийся в небо. По округе ударил порыв ледяного ветра, оставивший на камнях белёсые разводы, а через секунду всё стихло. Исчезло ощущение близкой тьмы, пропала чёрная «игла» и только быстро истаивающая изморозь напоминала о том, что здесь только что произошло что-то очень странное.

Дим тихо выругался но, заметив недоумённый взгляд нашего нечаянного спутника, прекратил сотрясать воздух бессмысленными звуками.

– Что это было, сударь Дим? – Спросил Граммон, настороженно поглядывая в сторону холма.

– Рождение нового пятна. – Зло буркнул мой носитель. – Именно из-за таких вот внезапностей, ходоки и не любят выходить в поиск в первые дни Прилива. Слишком велика опасность вляпаться в смертельные неприятности, такие, как это пятно, например. Окажись мы сейчас чуть ближе к его центру, и Искажённые пустоши получили бы двух новых жителей, если, конечно, умертвий можно так назвать.

– А сейчас… – Пир явно занервничал, и я его понимаю. Такие новости не способствуют сохранению хладнокровия. – Сейчас это пятно для нас опасно?

– Тьма всегда опасна. – Пожав плечами, ответил Дим. Ну да, успокоил мальчишку, называется. Психолог, чтоб его!

– Тогда, может, стоит обойти это пятно стороной? – Спросил Граммон, шагая следом за моим носителем, который даже не подумал притормозить, и как шёл по маршруту, так и продолжал переть вперёд, держа курс точно на тот самый пресловутый холм.

– Нет. – Отрезал Дим. И я его понимаю. В подобных случаях, кстати говоря, редких даже в Искажённых пустошах, опасность представляет сама вспышка тьмы, корёжащая и коверкающая всё, что попадает под её удар. Но сам процесс изменения длится не меньше двух-трёх дней, в течение которых пятно практически безопасно, если, конечно, не тянуть руки куда не следует, потому как искажение порой затрагивает не только органику, но и неживые предметы.

Понятное дело, что с моей чувствительностью, у Дима не будет проблем с определением степени опасности какого-нибудь неприметного на вид, но накачанного под завязку тьмой, камешка, но у других-то ходоков такого «анализатора» эманаций тьмы и света, нет. Максимум, на что они могут рассчитывать, это слабенькие артефакты алхимиков или не менее слабые эликсиры зельеваров, реагирующие на присутствие рядом тьмы. Впрочем, обычно им хватает и этого. Вкупе с богатым опытом, подобные артефакты довольно неплохо защищают своих владельцев от неприятностей.

– Почему? – А настырный мальчишка. Другой бы на его месте давно заткнулся и постарался не отсвечивать, а этот…

– Потому что шанс побродить по новорождённому пятну выпадает один раз на сотню. – Снизошёл до объяснений Дим. – А алхимики и зельевары платят золотом по весу за куколки проходящих искажение тварей.

– О… – Граммон умолк, глядя куда-то в пространство. Должно быть, размечтался, что найдёт в пятне окуклившегося кабана-секача. Наивный.

Как и ожидалось, в пятне, родившемся на каменной осыпи за холмом, ничего выдающегося мы не обнаружили. Слишком неудобное место, здесь и насекомых-то нет, не то что животных. Хотя, если порыскать среди валунов, может быть пару ящериц и отыщем…

Мои размышления прервал всплеск недовольства донёсшийся от носителя. Интересно, что он такое обнаружил?

– Сударь Граммон, поздравляю с первой находкой в Пустошах. – Проговорил Дим, глядя на два гладких кокона, вытащенных Пиром из какой-то расселины. Точно, окуклившиеся ящерицы. Но вот Граммону, вместо поздравления, нужно было вломить от души, чтоб не тянул грабки к непонятностям посреди искажённого пятна.

Мой носитель смерил светящегося от радости мальчишку долгим взглядом и, поманив его пальцем, кивнул в сторону расселины.

– Скажите, Пир. Вы вытащили свою находку оттуда?