- Миледи, я еду с вами. Я нужен вам... гораздо больше, чем этому замку. - От его вкрадчивого шепота по ее телу побежали холодные мурашки. - И вам это прекрасно известно. И мне... Нам обоим известно друг о друге многое, миледи. Слишком многое, чтобы мы могли разлучиться.

Она быстро отстранилась, тяжело дыша. Предчувствия не обманули ее: он победил, и ей придется взять его с собой.

- Ну, хорошо. Так и быть, сэр Лайонел. Вы поедете с нами.

Его глаза посветлели, вспыхнули нескрываемым триумфом.

- Вы так добры, миледи. Благодарю вас за ваше благоволение к моей скромной особе. - Он поднял руку и хотел коснуться лица Эдель, но она не позволила ему этого, резко отвернувшись и бросив холодным тоном:

- Ступайте и готовьтесь к отъезду, сэр рыцарь. Мы отправимся в дорогу завтра на рассвете.

- Как вам будет угодно... Эдель.

Она кусала губы. «Я не могу противостоять ему. Однако я должна, обязана поставить его на место, раз и навсегда! Но как, как?»

Шаги на лестнице оборвали ее лихорадочные размышления. Она обернулась. На галерее появилась Сара, она вела за руку Дика. Пятилетний сын Эдель шел, низко опустив голову, темные волосы его были всклокочены, рукав куртки разодран. Когда домоправительница подвела его ближе, он поднял голову, и мать увидела, что на скуле сына расплывается большой синяк.

- Дикки! - ахнула Эдель, бросаясь к ребенку и прижимая его к себе. - Господь всемогущий! Что случилось, Сара?

- Как всегда, миледи. Подрался с мальчишками во дворе.

- Зачем, зачем ты лезешь к ним, Дик? - тормошила Эдель сына. - Сколько раз тебе говорила: не подходи к ним. Играй со мной, со служанками... Кто тебя ударил? Кто куртку разорвал?.. Джереми? Хью?

- Кажется, это снова был Хью, - сказала Сара. - Он самый драчливый.

- Так больше не может продолжаться! - вскочила Эдель. - Сара, пусть этого мерзкого мальчишку выпорют! Прямо здесь, во дворе!

Но тут Дик вцепился в ее руку и начал отчаянно трясти.

- Что? Это был не Хью? - спросила его мать.

Дик замотал головой.

- Тогда кто?

Снова быстрое мотание головой.

- Дикки! Ты хочешь сказать, что никто тебя не обижал?

Энергичный кивок. Эдель вздохнула.

- Хочешь сказать, что не надо никого наказывать?

Еще один кивок, более энергичный.

- Мастер Ричард, миледи, наверное, боится, что выпоротый мальчишка озлобится и как следует отдубасит его, - вмешался молча наблюдавший эту сценку Лайонел. Дик бросил на рыцаря исподлобья злобный взгляд. Лайонел ответил насмешливой улыбкой. Эдель, которая заметила всё, сухо сказала:

- Сэр Лайонел, я велела вам отправляться к себе и начать сборы.

- Уже иду, миледи. - Рыцарь нарочито низко поклонился и направился к лестнице.

- Сара, пойди, умой Дика и переодень его, - обратилась к экономке Эдель. - И пусть на кухне Мэри сделает примочку для его щеки.

- Слушаюсь.

Мать поцеловала Дика, - он неохотно позволил эту маленькую нежность, - и Сара увела его. Эдель наконец осталась одна. Она опустилась на одну из каменных скамей и глубоко задумалась.

Лайонел... Он уехал из Карлайла почти сразу после рождения ее сына; его отъезд больше походил на бегство, но это не удивило Эдель. Она знала, что заставило его уехать... Она и сама порой хотела все бросить и сбежать. Если б не Дик, возможно, она так бы и сделала...

Он вернулся полгода назад, - вернулся рыцарем, которому сам король на поле брани вручил золотые шпоры и препоясал мечом. Но Лайонел не получил ни земель, ни титула; он остался простым безземельным саксонским рыцарем, и вернулся туда, где родился и вырос, - в Карлайл.

Лайонел был внебрачным ребенком сэра Вильяма, барона Карлайла. Но у старика был сын и наследник, и бастарду не на что было надеяться, пока законнорожденный брат не погиб.

И, если б не Дикки, возможно, барон и сделал бы Лайонела наследником. Во всяком случае, сэр Вильям признал его своим сыном. Но, когда Эдель родила старику внука, все решилось бесповоротно: Дик стал отрадой и гордостью барона Карлайла. А Лайонелу не досталось ничего...

...Поначалу Эдель даже обрадовалась возвращению Лайонела. Ее свекор был уже совсем плох; ее сыну не позволяли больше входить в комнату старого барона. А дедушка был единственный мужчина в замке, - мать и служанки были не в счет, - который всегда готов был поддержать Дика, помочь ему, поиграть с ним. Дед не смеялся над ним и не дразнил, - как поступали мальчишки, сыновья слуг, к которым Дик тянулся, как к сверстникам.

...Эдель понадеялась, что Лайонел станет для ее сына другом, что сможет заменить умирающего деда. И в самом деле: мужественная красота молодого рыцаря, звон его золотых шпор по каменным плитам замка, - все это зачаровало Дикки. Он, будто щенок на поводке, ходил за новоприбывшим по пятам, заворожено слушая его голос, стараясь подражать всем его движениям, мечтая коснуться хотя бы края его вышитого алого плаща или кончика ножен меча.

Но Лайонел словно не замечал этого детского восторга. Он полностью игнорировал Дика; а затем, после смерти старого барона, стало еще хуже: Лайонел перестал скрывать свое презрение к мальчику и начал откровенно насмехаться над ним.

И Дик, который всегда очень остро чувствовал отношение к себе окружающих, стал избегать молодого прекрасного рыцаря, который оказался таким жестоким...же знала, что отношение Лайонела к ее сыну вызвано не только физическим недостатком ребенка, но и иной причиной. И она не могла заставить рыцаря относиться к Дикки иначе. Не могла поставить его на место; впрочем, как и во всем остальном...

Эдель с глубоким вздохом поднялась со скамьи и медленно направилась по лестнице вниз. У нее было много дел.

Но, спускаясь по ступенькам, она, как всегда, не удержалась и бросила взгляд на окна башни напротив; они до сих пор были завешаны черным. То были окна спальни ее покойного свекра. И, как всегда, невыносимые угрызения совести охватили ее.

«Вы там, где вам открыты все дела и мысли оставшихся в этом мире... Вместе с вашим сыном... И вам обоим должно быть известно, что я не хотела обманывать вас, сэр Вильям... Что сделала то, что сделала, не из корысти и не по злому умыслу. А от безысходности, страха и отчаяния... Простите ли вы меня? Вы знаете, что я ежедневно молю вас о прощении. Смогу ли я выпросить его у вас, сумею ли вызвать хоть немного сострадания к себе и к моему бедному Дику?» - И, тоже как всегда, - эта вечная мысль: «Не за мой ли тяжкий грех страдает мой сын? Но он невинное дитя! Пусть я одна мучаюсь, пусть божье наказание обрушится на меня; но не на него!"

Слезы выступили на глазах Эдель. Слишком многое навалилось на нее сегодня: письмо короля; Лайонел и невозможность противостоять ему; очередная драка Дикки с мальчишками... И - ужас перед приближающимся решением своей участи. Повторное замужество... Ее выдадут за норманна... Боже, как вынести все это??

Эдель быстро стерла соленые капли с ресниц рукавом и, прикусив до боли губы, поспешила вниз. Она не должна показываться перед челядью в слезах. Она обязана не терять лицо; обязана, несмотря ни на что, держаться со спокойным достоинством, подобающим леди Эштон, баронессе, хозяйке замка Карлайл!

...Один и тот же кошмар. Она лежит на спине, и ее волокут за волосы по каменным плитам. Она кричит от боли и быстро перебирает ногами, стараясь хоть немного поспеть за своими мучителями и облегчить страдания. Кажется, сейчас волосы с треском оторвутся от черепа... Боже милостивый, как больно... и как страшно!!

Всполохи пламени, дым, чад. Крики людей: одни стонут, выкрикивают проклятья, хрипят, другие торжествующе вопят. Ржание лошадей... Треск выламываемых дверей... Тяжелый топот ног - везде, всюду... Лязг лат и оружия...

Замок взят и отдан на разграбление победителям. Последних защитников павшей твердыни приканчивают во дворе. Хруст костей, чавканье врезающейся в беззащитную плоть стали... Стенания, мольбы о пощаде и - чужая, непривычная и, оттого еще более страшная, речь. И - жуткие по контрасту с криками убиваемых - взрывы пьяного хохота, визг насилуемых женщин...