– Нет, господин… Я видел… Видел.

– Тут где-то была кочерга. Ты пришел растопить печь?

Деян вздрогнул, когда понял, что Голем обращается к нему. Кенек заскулил: похоже, он не думал, что чародей пошутил…

По правде говоря, Деян тоже не был в этом уверен.

Взгляд, которым Кенек его наградил, был полон подобострастной мольбы и ужаса. Деян отвернулся.

«Ну и мразь же ты, Кен», – хорошо бы прозвучало, если б было сказано часом раньше, а не сейчас, когда тот сжался в ком от страха, обезоруженный и покалеченный. Еще лучше было б одновременно с этими словами загнать ему костыль промеж зубов; но часом раньше о таком не приходилось и мечтать, а теперь уж поздно было сводить счеты…

И все равно искушение было велико. Про печь и железо чародей, возможно, сказал не всерьез, однако вряд ли он стал бы мешать, пожелай Деян немного отвести душу. Рот наполнился горечью от омерзения к бывшему другу и к самому себе: желание поквитаться с беспомощным Кенеком, собственное чистоплюйство, не допускающее подобного, – все было одно другого отвратительнее.

– Этого подонка когда-то я звал другом, – сказал Деян, подавив желание сплюнуть на пол: разгромленный и оскверненный убийством дом все же оставался домом. – Охота над ним измываться – измывайся без меня.

И тот самый звук в голове наконец-то утих.

– III –

– Дело твое, – пожал плечами чародей. – Зачем тогда явился?

– Я пришел с тобой поговорить. О тех руинах в лесу, что ты называешь замком, – сказал Деян. Запоздало он понял, что нечаянно заговорил в той же грубой и фамильярной манере, что и Эльма. Это было большой глупостью…

«Но если бы он не вырубил Беона, не обезоружил и не опозорил Киана, не запугал бы всех, – жертв сегодня могло бы и не быть».

Деян зло посмотрел на Голема, а тот уставился на него, как будто собирался проделать взглядом дырку. Наподобие тех, что уже украшали лоб Хемриза.

– Не нужно тревожить хозяйку этого дома и детей, колдун, – сказал Деян. – Сказку, о которой ты услышал от них, им рассказал я.

Голем встал и размашистым шагом подошел к нему:

– Ты?

– Я. – Деян поднялся ему навстречу. – Я же ее и выдумал. Но только наполовину. Взял за основу преданье, которое рассказала мне старая знахарка. Сама она давно умерла.

Чародей был ниже его, и теперь, чтобы смотреть в глаза, тому приходилось задирать голову: смешное преимущество, но придающее хоть какой-то уверенности…

Смешное и, как оказалось, недолговечное: в следующее мгновение Голем без замаха, коротким движением ткнул его ладонью в грудь. Это был даже не удар – легкий толчок, но Деян, задохнувшись от боли, рухнул обратно на стул.

– Чтобы долго разгуливать с переломанными ребрами, нужно большое терпение. – Голем второй рукой придержал стул за спинку, не дав ему свалиться на пол. – Помноженное на большую глупость.

«Мерзавец, – Деян прикусил губу, сдерживая стон, – что ж ты за мерзавец…»

– Но ты не смахиваешь на круглого дурака. Почему же тогда притащился обратно сюда, а не остался у местной коновалки? Переговорил бы там сперва с моим, – Голем на миг запнулся, – другом.

Этого вопроса Деян не ожидал и предпочел бы до поры его избежать, но с прошедшего утра ничего не шло так, как бы ему хотелось; чародей, очевидно, приглядывал за происходящим во дворе Иллы глазами великана, и отнекиваться было бесполезно.

– Я знаю, что из вас двоих только ты человек, колдун. А он – твое создание, кукла. Он…

– Заткнись! – рявкнул вдруг Голем со страшной яростью.

Деян вжался в спинку стула, ожидая удара; но чародей, шумно выдохнув через стиснутые зубы, отошел в сторону.

– Похоже, тебе действительно есть что мне сказать. Но почему сейчас? – Голем привалился спиной к стене. Со своего места он мог видеть и оба входа в дом, и Деяна, и притихшего Кенека. – Я помню, ты был днем среди тех, кто собрался во дворе.

– Я боялся, что ты впадешь в безумие от того, что услышишь, и перебьешь нас всех, – честно ответил Деян.

– А теперь, значит, не боишься?

– Теперь мне ясно, что ты все равно дознаешься, – ответил Деян. – Нет нужды проводить… душевные беседы со всеми подряд. Я знаю мало, но больше других. Только я тебе и нужен.

– Думаешь, я собираюсь замучить мальцов, их мать и тетку с бабкой?

Голем усмехнулся, будто его позабавило подобное предположение. Или же он представил себе картину будущего допроса – и теперь мысленно наслаждался ей?

Разговор явно затягивался и шел совсем не так, как Деян предполагал. Заготовленные фразы теперь звучали глупо – и все другое, что приходило в голову, было не лучше. Его расчет строился на том, что чародей растратил изрядную часть своей ярости на Кенека и остальных, потому именно сейчас он в здравом уме, насколько это возможно.

– Думаю, сегодня – нет, не собираешься, – сказал Деян. – Но завтра ты можешь передумать. А мне бы этого не хотелось. Обещай больше никого ни в Орыжи, ни в Волковке не трогать, – и я расскажу тебе все сам. Все, что знаю. Для надежности можешь сделать со мной все то же, что и с ним, – Деян указал на Кенека. – Да что угодно! Убедись, что я не лгу, ничего не утаиваю. Но не трогай никого больше.

– Днем ты сказал, что тебе ничего не известно. По-твоему, ложь сойдет тебе с рук?

– Нет. Можешь покарать меня за это. – Деян невольно бросил взгляд на дыры во лбу Хемриза. Скверная смерть, но лишь с виду: для Хемриза она была милосердно быстрой. – Лгал тебе тоже только я: старуху-знахарку все считали сумасшедшей и не знались с ней без нужды… Она и была сумасшедшей. Но мне волей-неволей пришлось слушать ее рассказы, пока она лечила мою культю.

– Я, по-твоему, тоже сумасшедший? – спросил с насмешкой Голем.

– Надеюсь, не настолько, как старуха или как… – Деян невольно взглянул в сторону Кенека, – мой бывший друг. Поэтому я и пришел сам.

– Да у вас здесь, я смотрю, всех подряд величают сумасшедшими, – хмыкнул Голем.

Кенек о чем-то жалобно заскулил, но Деян выбросил его из головы, стараясь в полутьме – две из трех разожженных ламп погасли – лучше разглядеть чародея и понять, почему тот тянет время бессмысленными вопросами, не желая переходить к главному.

– Предлагаешь сделать с тобой то же самое, что и с ним? – Голем кивнул в сторону Кенека. – И что же я с ним такого сделал, чего бы он не заслуживал?

– Ты до сих пор не убил его, хотя он того заслуживает, – сказал Деян. – Но я не могу понять: почему? Потому что он все еще тебе нужен? Или потому как тебя об этом попросила Эльма?

– Попросила?! Да она набросилась на меня, как дикая кошка! Вечно я не могу сладить с женщинами. – Голем рассмеялся, но смех его отдавал горечью. – Я зря сказал ей, что оставлю его вам; но что сказано, то сказано. И я еще днем обещал, что не причиню вреда за слова, которые мне не понравятся. Но ты не поверил мне и лгал, не отводя взгляда. А теперь снова требуешь от меня обещаний. Зачем, если ты все равно не веришь моему слову? Такие нынче обычаи у свободных людей?

– Это из-за того, что… – Деян запнулся: перед кем и за что он собрался оправдываться? С какой стати?!

В памяти вновь возник двор горбатой Иллы – и разгоравшийся внутри пожар вырвался наружу.

– IV –

Злость на себя за испытанный на миг стыд, на презрительно ухмыляющегося чародея, на Кенека и его дружков-подонков – она застилала глаза, жгла горло. Сдержать ее было невозможно; Деян и не хотел сдерживаться.

– Когда-то ты был правителем этих земель; но сколько веков прошло с тех пор, как ты исчез? – выкрикнул Деян. – Ты можешь насмехаться над нами, убить всех нас, уничтожить здесь всё. Говоришь так, будто мы – скот, а ты – пастух. Но я не встречал ни одного пастуха, который сперва бросил бы стадо, а потом возмущался бы, что его овцы ведут себя не так, как ему угодно. По-твоему, мы скот?! Тогда и ты не лучше. Но мы – не скот, и ты – не пастух, колдун. Не тебе судить нас за то, каковы мы! Не тебе… – он замолчал, лишь когда увидел чародея прямо перед собой. Голем, упираясь кулаками в оконную раму, нависал над ним, как готовый сорваться вниз камень.