«Эй, вы же не собираетесь!..»

Деян вскочил, разом забыв обо всем, даже о своем увечье, за что едва не поплатился, в последний миг сумев удержаться на ногах. Весь вид Киана и Вакира говорил: они собирались, и еще как.

Пока Киан что-то искал в сарае, печник вытащил оттуда приставную лестницу и поволок на задний двор, куда Халек прошлой весной натащил кучу больших камней. Собирался справить фундамент для новой бани и двор подравнять, да не успел.

– Вы что задумали?!

Деян догнал Киана уже за углом дома и ухватил за локоть. Через левое плечо Киана была перекинута смотанная веревки и мешок.

– Соображаешь, парень! – Киан, ухмыльнувшись, поднес палец к губам. – Соображай, да не мешай.

Печник уже прилаживал лестницу к крыше. Джибанд уселся неудачно, у самой кромки крыши, потому раскроить ему затылок валуном побольше было, казалось, проще простого.

– Нельзя, дед Киан! – прошептал Деян, стараясь придать голосу убедительности. – Никак нельзя. Ничего у вас не выйдет.

Деян знал, что Киан его не жалует – очевидно, за то, что одним своим видом он напоминал старику о непривычной и не слишком удачно проделанной когда-то работенке. Сам он недолюбливал старика ровно по той же причине. Киан-Лесоруб был предпоследним, с кем ему хотелось бы объясняться; а последним был печник, чей тяжелый нрав все орыжцы хотя бы единожды испытали на себе.

Однако выбора не было.

– Это еще почему? – Ухмылка исчезла с морщинистого лица Киана. Теперь он смотрел на удерживавшего его Деяна пристально и зло.

– Тот, который назвался князем, – чародей. И этот, второй... его так просто не убить.

– Может, насчет князька ты и прав. – Киан нахмурился. – Но его тут нет! И вернуться мы ему не дадим. И помешать нам никому не дадим! – сказал он с плохо скрытой угрозой в голосе и, высвободив руку, подошел к печнику, отдал тому мешок и веревку.

Деян снова догнал его:

– Дед! Джибанд не из плоти и крови. Он колдовская кукла. Голем. Камнем ты его не убьешь…

– Бессмертный, что ль? Надо же – бессмертный получеловек, и где – в нашей Орыжи! – Киан насмешливо присвистнул. – У страха глаза велики, Деян. И вот что я тебе скажу: будь они хоть трижды чародеи – мы им наглости не спустим и расхаживать у нас не дадим. Поплатятся, сволочи, за Беона. За все поплатятся!

Киан, больше не удостаивая Деяна вниманием, взялся за обвязанный веревкой мешок. Большой камень Вакир уже устроил внутри, а сам с другим концом веревки забрался на крышу. Он должен был тянуть мешок наверх за веревку, Киан – подталкивать снизу.

– Но...

– Трусишь – так сиди смирно, ущербный, – отозвался с крыши Вакир. Ссадина на его побагровевшей от натуги физиономии сочилась кровью. – Хватит болтать, Лесоруб. Толкай!

«Сам ты... ущербный на голову!»

Деян посторонился, в последний миг удержавшись от того, чтобы обругать Вакира вслух. Старикам уязвленная гордость затмила разум: без толку было переубеждать их или стращать последствиями неудачи. Вакир и Киан теперь думали только о том, как бы поквитаться с чужаками…

У него, в их понимании, гордости не было вовсе. Сейчас Деян даже готов был с этим согласиться.

«Не время между собой собачиться».

Под скрип теса на крыше он поковылял обратно, раздумывая, что еще можно сделать. Ничего не оставалось, кроме как привлечь внимание Джибанда, чтоб тот ушел из-под крыши.

От страха все сжималось внутри и подгибались колени – но нельзя было допустить непоправимого.

«Лесоруб потом жизни не даст. А все же лучше уж так, чем…» – Деян заторопился.

И все равно опоздал.

Опасаясь, что великан сам возьмет и уйдет – или догадавшись, что сейчас их замысел намерено расстроят, – Киан и Вакир проявили удивительную для своих лет расторопность. Когда Деян вывернул за угол, пышнотелая жена печника, стоявшая у забора напротив Джибанда, взмахнула рукой, давая мужу сигнал. Камень перевалился через край и мгновением позже с жутким треском раскололся о маковку великана.

«Мрак небесный!!!» – Деян отшатнулся, зажмурившись. – «Храни вас Господь, дураков...».

Когда Деян решился вновь открыть глаза, Джибанд, выпрямившись во весь свой огромный рост, почесывал в затылке и разглядывал заговорщиков на крыше. Он – кто бы сомневался! – остался совершенно невредим.

– Зачем? – неразборчиво прогундосил великан. – Это упало... зачем?

Киан и Вакир пучили на него глаза, замерев у кромки крыши. Раздосадованные гримасы стариков были настолько красноречивы, что Джибанд, насколько б он ни был глуп, начал понимать, что к чему. Грубо очерченные полные губы сложились в обиженную гримасу, глаза округлилис: точь-в-точь мальчишка, в которого со спины подло запустили снежком с ледышкой.

– Это игра такая, господин Джибанд, – сказал Деян первое, что пришло в голову. – Кто ловчее расколет камень.

Великан повернулся к нему.

– Это игра, – повторил Деян, глядя в неживые – сейчас это чувствовалось особенно ясно, – но внимательные глаза Джибанда с алракцитовой рыжиной в глубине. – Побеждает в игре тот, у кого получатся мельче осколки, господин Джибанд. Но ты уже победил: ни у кого из нас так много не выйдет.

– А… – Лицо великана чуть посветлело, но все еще сохраняло обиженное выражение. – Нужно сказать... раньше было. Лучше можно. Если рукой.

Великан хмуро взглянул на крупный обломок камня у себя под ногами. Затем, развернувшись ко двору, показал огромный кулак.

– А вы, энто, давайте еще раз, господин Джибанд, – затараторила жена печника, воспринявшая его жест по-своему. – Все равно камни энти девать некуда, хоть дорогу присыпать сгодятся. Подсобите, добрый господин, а мы поглядим. Камни вам подать – за тем дело не станет…

Она наградила мужа и Киана таким взглядом, что оставалось только удивляться, как те тотчас не свалились замертво. Хотя еще недавно она наверняка сама же и подбивала их разобраться с чужаками.

– Еще раз? – На лице Джибанда появилась неуверенная улыбка. – Это можно, еще раз. Это хорошо.

– III –

Киан и Вакир сбросили перед Джибандом второй камень. Затем – третий, четвертый, пятый…

На шестом вернулась Эльма и присоединилась к зрителям на лавке.

«Ох, мрак! Мог бы сразу это предвидеть», – с досадой подумал Деян, пододвигаясь, чтобы освободить ей место. Девушка села рядом, очевидно, обрадованная тем, что он сдался без боя; на губах ее на миг проступила удовлетворенная улыбка.

Когда Эльма показалась у калитки, первым его желанием было крикнуть, чтобы она уходила – сейчас же, немедленно! – и крепко обругать вдогонку. Но злость, полыхнув, погасла. Ничего хорошего из ругани бы не вышло, даже не привлеки перепалка внимания Джибанда: Эльму редко когда удавалось переспорить, если она что-то вбивала себе в голову… И тем более Деян не смог бы ни в чем убедить ее сейчас. Выдержать стеклянный взгляд великана было делом трех мгновений, но и за эти мгновения он трижды умер и трижды родился заново, растратив все неведомо откуда взявшиеся силы на то, чтобы не развернуться и не броситься прочь – как угодно, куда угодно, только бы оказаться от Джибанда подальше!

– Много там у Беона камней? – спросила Эльма шепотом.

– На наш век хватит, – так же тихо сказал Деян. – Зря ты пришла. Надо было меня послушать.

Эльма пренебрежительно фыркнула в ответ. Но, хотя держалась она с обычной своей самоуверенностью, чувствовалось – ей тоже не по себе.

Джибанд расколотил очередной камень, и орыжцы вновь рьяно принялись выражать одобрение: чем яснее они убеждались в нечеловеческой силе великана, тем больше опасались ненароком его рассердить. Джибанд не замечал неискренности и наслаждался вниманием.

«Бах!» – обратился в крошево под кулаком великана следующий камень. – «Бах! Бах!».

Грохот и крики разносились над всей Орыжью.

«Бах!»

– Здорово! Браво!

– Еще, еще!

«Бах!»

«Бах!»

Жизнь рассыпалась каменной крошкой.