«Она ходит в церковь пьяной – ну, я хотел сказать, навеселе – это превосходно. Если бы волшебный автобус пришел сюда сейчас, могу спорить, она сразу в него запрыгнула бы».

– Вы хотите сказать, что отец Говард относится к вам скептически или принимает вас как данность?

– О, перестань. Конечно, нет, какая данность?

– Ладно, извините, я должен был спросить.

Взгляд вдовы упал на лужайку, и она помрачнела.

– Ну, может быть, немного. – Потом она быстро повернулась ко мне и погрозила пальцем. – Но имей в виду, только совсем немного!

– В каком смысле?

– Ну, ты же знаешь, я здесь самая старая прихожанка. А он еще совсем молоденький, и ему нужно привести в порядок ребятишек из колледжа. Я вдова, чья душа уже не подвергается искушению, поэтому обо мне не стоит особо беспокоиться, ведь так? Ему со мной все ясно. Возможно, сейчас говорит мое тщеславие, но было бы замечательно, если бы меня не принимали как данность.

– Конечно. Вы заслуживаете, чтобы вас ценили.

– В особенности если я помогаю вселенной существовать, верно? Разве не в этом состоял смысл того, что ты мне сказал перед тем, как убежать туда, – она махнула рукой в сторону гор Сьюпестишен, – и тебе откусили половину уха?

– Извините. – Я потряс головой, пытаясь сообразить, что означали ее последние слова. – Я не совсем вас понимаю. Напомните мне, что я сказал.

– Ты сказал, что боги действительно существуют, и они живые. И все они чудовища.

– Ну, да. Они все живые, за исключением тех, что мертвы.

«Я думаю, тебе следует представить эту фразу на конкурс очевидностей – и ты получишь Нобелевскую премию», – заявил Оберон.

– Насколько я поняла, они живы из-за того, что мы в них верим?

– Хм-м-м. С множеством разных примечаний да.

– Значит, в некотором смысле наша вера порождает богов, а не боги нас. И если это так, то вселенную создали мы.

– Я думаю, что это серьезный шаг в комнату солипсизма, лишенную окон. Но я понимаю ваш довод, миссис Макдонаг. Такого человека, как вы, с настолько сильной верой не следует игнорировать. Верующие по всему миру способны совершать чудеса.

– Неужели? И как они это делают?

– Вы слышали о людях, которые утверждают, будто они видели Деву Марию?

– Конечно, много раз.

– Их видения созданы верой. Весьма возможно, что и вы на такое способны.

– Одна, без посторонней помощи?

Я кивнул.

– Вне всяких сомнений. Миссис Макдонаг, когда вы думаете о Марии, какой она вам представляется? Вы можете подробно ее описать?

– Ну конечно. Я была бы не самой лучшей католичкой, если бы не могла, верно?

– Если Марии суждено появиться на нашей земле сейчас, как, по вашему мнению, она бы выглядела?

Казалось, вдове понравилось, что ей задали такой вопрос.

– В ее глазах я вижу бесконечное терпение, а в улыбке – блаженство. Она одета в соответствии с требованиями современного мира – ну, чтобы не выделяться, например, что-то из хлопка, темно-синее.

– Почему темно-синее?

– Я не знаю, просто этот цвет у меня ассоциируется с ней. Она не станет носить яркие, вызывающие цвета вроде бирюзы, ведь так?

– Ладно, продолжайте. Какие у нее туфли?

– Практичные. Но очень высокого качества, не дешевые теннисные тапки, сделанные бедными азиатскими девчонками на конвейере.

– А как насчет особого одеяния и головного убора, какие надевают в церковь?

– Думаю, нет. Это уже вышло из моды. Простая белая лента, чтобы волосы не попадали в глаза – ничего больше.

– Если она придет сюда, в Темпе, как вы считаете, чем она захочет заняться?

– Такая святая женщина? Скорее всего, она отправится на бульвар Апачей, чтобы помогать бездомным, шлюхам и наркоманам… слушай, как их называют на сленге?

– Торчки.

– Правильно. Да, она станет помогать торчкам с бульвара Апачей.

«А ты не замечал, что бульвар Апачей похож на Мос-Айсли?[24] Ты вряд ли найдешь где-нибудь больше подлецов и отбросов общества»[25].

Когда Оберон говорит такие вещи, мне приходится напрягать всю мою волю, чтобы не нырнуть во вселенную фанатиков «Звездных войн»; я решительно его проигнорировал, потому что мне следовало создать у вдовы надлежащее настроение.

– Замечательно, миссис Макдонаг. Она наверняка сделает очень много хорошего на бульваре Апачей. Более того, если она там окажется, то сможет благословить мое оружие, чтобы мне удалось прикончить демона ада.

– Да, верно, ей такое по силам. Разве это не божественно?

Мы с Обероном посмотрели на вдову и обнаружили едва заметную улыбку на ее лице, приятную, но загадочную.

«А она понимает, что у нее получилась игра слов?» – спросил Оберон.

«Не знаю, не уверен».

«Чувак. Она с нами шутит. Она уже в автобусе».

– Миссис Макдонаг, я хочу, чтобы вы сосредоточились или даже погрузились в медитацию – нет, мне нужно, чтобы вы помолились, сегодня, прямо сейчас, вложите в молитву всю свою веру в способность Марии к чудесному исцелению и другим добрым делам, которые она сможет свершить для наркоманов с бульвара Апачей. Постарайтесь представить ее как можно четче.

– И ты думаешь, что, если я так сделаю, Мария спустится с небес и пройдется по бульвару, исцеляя людей от наркомании и убеждая их больше не грешить?

– Вполне возможно. Тут все зависит от того, как она сегодня себя чувствует.

– Ну, конечно, она чувствует себя чудесно! – Вдова с укором посмотрела на меня. – Она ведь мать Бога, ради всего святого!

– Да, но Мария обладает свободой воли, не так ли? Она не может стать рабыней ваших молитв и сама решает, стоит ей появиться на бульваре, как вы ее просите, или нет. Разве молитвы произносятся не с таким смыслом?

– Ну, наверное. Но так думать… как-то странно. Все получается наоборот.

– Это лишь незначительное изменение причинно-следственной связи. Вера – основа всего. Ничто не работает без вашей веры. Никакая религия. Как язычник, присоединившийся совсем к другому пантеону, я никогда не сумею убедить Деву Марию здесь появиться.

– Но, Аттикус, как может моя жалкая молитва…

– Вера, миссис Макдонаг! Вера! Если вы хотите получить научное обоснование, я не могу вам его дать. Наука не в состоянии сомкнуть кулак разума на чуде сознания, как я не могу превратить мой клинок в световой меч.

«А было бы круто! Ты мог бы нарядиться в коричневые одеяния и обмениваться пресными диалогами со своим падаваном, Грануаль».

«Не сейчас, Оберон».

«Признайся. Ты слегка разочарован, что она называет тебя сенсей. Втайне ты мечтаешь, чтобы она обращалась к тебе Мастер».

«Боги Преисподней, отправляйся в дом и погоняй кошек!»

– Прошу прощения, – сказал я вдове, – вы не против, если Оберон войдет в дом ненадолго?

– Что? Нет, конечно, мой мальчик, вовсе нет. Это будет полезной гимнастикой для моих кисок. Они хорошие, собакобоязненные кошки.

«Мне нравится, когда они на меня шипят и у них изо рта выпадают комочки шерсти».

«Только ничего там не разбей».

«Если что-то разбивается, всегда виноваты кошки».

Я открыл для него входную дверь и сразу же услышал его радостный лай и мяуканье испуганных до ужаса кошек. Мы с вдовой немного посмеялись, потом я снова уселся с ней рядом, а она сделала очередной глоток виски.

– Так вы сможете помолиться об этом для меня? – спросил я, когда шум в доме немного стих.

– Дева Мария на бульваре Апачей? Конечно, могу, если это порадует твое сердце.

– Порадует, – сказал я. – И не забудьте упомянуть, что она может помочь мне убить демона, сбежавшего из ада. Молитесь изо всех сил, если такое возможно, и сосредоточьтесь на том, как она выглядит, и тогда это произойдет – то есть в течение ближайших двух часов. А я пока подстригу траву на вашей лужайке.

– Хороший мальчик, – сказала она с блаженной улыбкой, когда я встал и сбежал с крыльца, чтобы отыскать газонокосилку.