- Равновесие? Ты сама веришь, что в этом мире оно возможно?

- Конечно. Разве не в этом суть нашего существования – поддерживать Клепсидру в том состоянии, в котором она находится сейчас? Нельзя позволить Часам перевернуться, иначе наступит Хаос.

- Возможно. Но я, если честно, уже слишком стара, чтобы верить, будто от наших муравьиных потуг что-то меняется, - проворчала наставница.

Катрия снова сжала кулаки. Арэви к девятому десятку утратила либо веру, либо разум. Хорошо, что подобные разговоры старуха позволяла себе только в присутствии любимой ученицы. Раз или два в неделю Катрия приходила к своей наставнице и вела с ней беседу, а потом снова возвращалась к повседневным делам. Ничего не менялось в установленном расписании. И это нравилось женщине: она любила стабильность, это приносило ей спокойствие и уверенность в завтрашнем – да и любом – дне. Отправиться на молитву, провести занятия с молодыми служительницами, проверить, хорошо ли наведён порядок в стенах монастыря, снова помолиться, удостовериться, что все живут благополучно и никто ни в чём не нуждается, переговорить с некоторыми настоятельницами, помолиться…

- Вы нашли моего папу? – постоянно спрашивает маленькая девочка, и это тоже стало частью ежедневного ритуала.

- Нет. Нужно ещё немного подождать, - неизменно повторяет Катрия заученную фразу.

- Жаль, - малышка вздыхает и опускает густые ресницы. Она ещё долго будет спрашивать.

Эту девочку сильно полюбили в монастыре. Она стала самой юной его обитательницей за последнее десятилетие, и у большинства представительниц она смогла пробудить материнские чувства, которые им было не дано познать в их жизнях. Некоторые молодые монахини угощали её пряниками из своих запасов, а женщины постарше помогали ухаживать и обучать её. Главной «нянечкой» была назначена служительница Ралалья, но и другие, в том числе и настоятельница Катрия, каждый раз проверяли, чтобы девочка была умыта и причёсана, съедала всё, что ей приносили, и исправно посещала чтение молитв.

- Вы что-то заберёте у меня? – однажды спросила малышка.

Служительница Ралалья, которая в тот момент читала ей молитвенник перед сном, удивлённо воззрилась на ребёнка.

- Что ты имеешь в виду, дорогая?

- Отец говорил, что люди ничего не делают просто так. Они что-то забирают у тебя. А вы… я живу у вас уже давно, и вы пока не говорите, что я должна вам дать.

- Ох, Тиэ, - рассмеялась служительница. – Что ты такое говоришь? Подумай сама: неужели твой отец тоже что-то отбирал у тебя за то, что кормил и одевал?

- Нет. Но он же мой отец…

- Вот именно! Он любил тебя, потому что он – твоя семья. И мы теперь тоже твоя семья. Всё, что ты можешь дать нам, это твоё послушание и прилежность в обучении.

Немного помолчав, девочка промолвила:

- Значит, такова цена…

Больше малышка об этом не заикалась. Она вообще говорила мало, предпочитая молчаливое созерцание беспрерывным вопросам. Иногда только, когда ей становилось невмоготу терпеть любопытство, девочка озвучивала свой вопрос. Обыкновенно он касался житейских тем. Например, почему старшие служительницы ходят в серебристых рясах, а младшие – в белых. Или зачем придумали вилки, когда абсолютно всё можно есть с помощью ложки. А порой задавала вопросы, на которые сразу было трудно ответить. Детские мысли порой весьма непредсказуемы и неординарны.

И всё же она никак не могла смириться, что за ней никто не вернётся. Ежедневные вопросы об отце и задумчивое созерцание пейзажа за окном кричали об этом громче любых снов. А тоска, свившая гнездо в душе ребёнка, становилась всё глубже и отчётливее отпечатывалась в чертах девочки, накладывала след на её поведение. За те несколько месяцев, что дитя провело в стенах монастыря, малышка как будто так ни к кому и не привязалась, даже к Ралалье, которая проводила с ней больше всех времени и была без ума от Тиэ. Настоятельница Катрия вскоре начала опасаться, что, если так пойдёт и дальше, ребёнок потеряет аппетит и сон, а там и до объятий Терпящей недолго. Надежда, словно якорь, может привнести уравновешенность в жизнь, а может и утащить на дно. С этим чувством нужно быть осторожным. Именно поэтому Катрия решила если не разбить его, то хотя бы притупить. Тяжёлая правда лучше пустых ожиданий, навевающих эскапизм. Или идеалистический мир ребёнка нельзя разрушать жестокими реалиями? Катрия не могла решиться, что же ей делать дальше. Поэтому свой разговор с Тиэ она начала издалека.

- Тебе нравится гулять по окрестному лесу? – присаживаясь на простой деревянный стул, спросила женщина.

Девочка на кровати рассматривала текст на страницах молитвенника. Читать она не умела, но, возможно, её успокаивало бесцельное разглядывание малознакомых букв.

- Да, - бледные щёки малышки на пару секунд покрылись румянцем.

- Ты хорошо спишь? Тебе не снятся кошмары?

- Нет. Только сильно пахнет свечками.

Ох, если бы аромат воска был единственной проблемой…

- Тебе нравится монастырь? – настоятельница усиленно соображала, какой вопрос задать следующим, чтобы он вышел «правильным» и, главное, понятным для маленькой девочки. Получив утвердительный ответ, женщина продолжила. – Значит, ты не хочешь уходить отсюда?

Тиэ молчала довольно долго, так что Катрия уже думала озвучить вопрос ещё раз.

- Мне нравится тут. Но если бы папа пришёл, я бы хотела пойти с ним. Вы ведь не очень расстроитесь, если я пойду с папой?

- А если твой отец так и не придёт? Ты думала об этом?

Кажется, она думала, потому что лицо малышки прорезала тревожная морщинка. Покрутив молитвенник в руках, девочка пожала плечами.

- Я останусь здесь, пока он не придёт.

- Конечно, - вымолвила Катрия. – Меня интересует ещё кое-что, но, если тебе не нравится говорить об этом, мы не будем. Хорошо? Никто тебя не спрашивал об этом раньше, - потому что сама настоятельница запретила мучить ребёнка расспросами о страшном прошлом. И не приведи Боже кому-то ослушаться её наказа! - Я понимаю, что говорить об этом тяжело. Но я всё равно хочу знать. Ты помнишь, какими были те существа, у которых ты жила в лесу?

- Забавными, - выпалила девочка, поставив Катрию в тупик.

- Забавными, - механически повторила женщина.

Она никак не могла подстроиться под мысли ребёнка. Что это? Защитная реакция? Или демоны делали что-то, не понятное ребёнку, и потому казавшееся ему нелепым и смешным? Как расценивать такой ответ и то, что Тиэ, не задумываясь, выпалила его, хотя у любой жертвы мысли о её мучителях вызывает боль в душе и желание «убежать» от ужасных воспоминаний?

Катрие требовалось всё обдумать. Поэтому она временно переключилась на другую тему.

- Уже темнеет, - сказала она, поднимаясь со стула. – Я зажгу твой любимый жёлтый огонь.

Коробка со спичками оказалась пустой. Ничего удивительного – эта Ралалья всё время забывала брать запас и спохватывалась, когда старый иссякал. Годы и усердные молитвы не излечили её рассеянность, да и едва ли что-то способно на это.

- Я принесу новую, - с неудовольствием представляя, что ей придётся лезть на склад в подпольном помещении монастыря, проговорила Катрия.

- Можно теперь зажечь белый? – спросила девочка. – Я люблю жёлтый огонь. Но уже скучаю по белому.

- Белый огонь нельзя зажечь спичками, - отчеканила женщина. – Это злой огонь.

- Почему он злой?

- Потому что только чудовища могут зажечь его.

На самом деле всего несколько чудовищ были способны на такое. И сейчас, спасибо Терпящей, их не было в этой половине мира.

Катрия покинула комнату и вернулась спустя пятнадцать минут с новой коробкой. Когда она шла по коридору к спальне девочки, её едва не сбила с ног несущаяся Ралалья.

- Демон! – вопила она, повисая на руке у настоятельницы. – Демон в нашей обители!

Катрия выронила спички и бросилась в комнату. Она не думала о том, как будет противостоять чудовищу и способна ли на это. Ворвавшись в помещение, женщина замерла. Возле кровати стояла растерянная Тиэ, всё ещё сжимавшая молитвенник, а на столе белым пламенем горела одинокая свеча.