– Седди!..

– Билли!.. Ура! Ура! Ура!..

– Мне кажется, он выиграет, – пробормотал мистер Хэвишем.

Мелькание красных чулок Седрика и черных Билли Вильямса, вопли мальчишек, отчаянная борьба за победу – все это взволновало адвоката.

– Право, мне хочется, чтобы он выиграл! – смущенно покашливая, признался себе адвокат.

В это мгновение в толпе мальчишек раздались громкие крики и свист: будущий граф Доринкорт достиг фонарного столба и коснулся его всего двумя секундами раньше, чем Билли Вильямс.

– Трижды «ура» Седрику Эрролу! – кричали мальчики. – Ура, Седди Эррол!..

Мистер Хэвишем с облегчением откинулся на спинку сиденья и довольно улыбнулся: «Браво, лорд Фаунтлерой!»

Экипаж остановился перед домом миссис Эр-рол, к нему как раз приближались победитель и побежденный, сопровождаемые ликующей толпой. Седрик шел рядом с Билли и разговаривал с ним. Лицо юного лорда сильно раскраснелось, кудри прилипли к разгоряченному влажному лбу, руки были засунуты в карманы.

– Мне кажется, – говорил Седрик с явным намерением смягчить горечь поражения своему неудачливому сопернику, – я победил потому, что мои ноги немножко длиннее. Я думаю, что это из-за того, что я на три дня старше тебя.

Билли, похоже, одобрил такой взгляд на положение вещей: к нему вновь вернулась способность улыбаться, и он даже почувствовал некоторую гордость, будто на самом деле был победителем, а не побежденным.

Седрик Эррол обладал даром ободрять людей. Даже в первую минуту наслаждения победой он помнил, что проигравшему не так весело, как ему, – и спешил утешить соперника словами о том, что при других обстоятельствах побежденный мог бы легко одержать верх.

В это самое утро у мистера Хэвишема состоялся долгий разговор с победителем в беге – разговор, который заставил его не раз улыбнуться и по привычке погладить рукой подбородок.

Миссис Эррол вышла из гостиной, и адвокат остался наедине с Седриком. Мистер Хэвишем не сразу нашелся, что сказать своему маленькому собеседнику. Ему предстояло подготовить Седрика к встрече с дедушкой, а также поговорить с мальчиком о предстоящих важных переменах в его жизни. Адвокат уже убедился, что Седрик не имел ни малейшего представления о том, что его ждет по прибытии в Англию, и о той обстановке, в которой ему предстоит оказаться. Мальчик еще не знал, что мать будет жить отдельно от него. Мистер Хэвишем с миссис Эррол решили, что лучше выждать, пока пройдет первое волнение, и только потом рассказать ему обо всем.

Мистер Хэвишем сидел в кресле у открытого окна. Напротив стояло другое кресло, в нем устроился Седрик: кудрявая головка опиралась на спинку, ноги были скрещены, а руки засунуты глубоко в карманы – как это часто делал мистер Хоббс. Пока мама была в комнате, мальчик очень внимательно наблюдал за мистером Хэвишемом, а после ее ухода он продолжал смотреть на адвоката с почтительной задумчивостью. Седрик как будто изучал мистера Хэвишема, а мистер Хэвишем уж точно изучал Седрика. Пожилой джентльмен никак не мог придумать, что сказать маленькому мальчику, который был победителем в беге и носил короткие панталоны с красными чулками и ножки которого были еще настолько коротки, что даже не доставали до пола.

Седрик вывел адвоката из затруднительного положения, сам начав разговор.

– Представляете, сэр, – сказал он, – я не знаю, что такое граф!

– Не знаете? – удивился мистер Хэвишем.

– Нет. Но если мальчику предстоит быть графом, то он должен знать, что это такое. Как вы считаете?

– О, да! – ответил мистер Хэвишем.

– Не пожелали бы вы, – почтительно сказал Седрик, – выяснить мне (иногда, употребляя сложные фразы, он не совсем правильно произносил их), как человек становится графом?

– Это делают королева или король, – сказал мистер Хэвишем, – за заслуги перед отечеством или за подвиги.

– О! – обрадовался Седрик. – Это – как выборы президента!

– Так ли? – вновь удивился мистер Хэвишем. – Разве за это выбирают в президенты?

– Да, – восторженно ответил Седрик. – Если человек очень добр и знает очень много, его выбирают в президенты. Тогда бывают факельные шествия и музыканты, и все говорят приветственные речи. Я раньше думал, что, может быть, когда-нибудь стану президентом. Но мне и в голову не приходило, что я буду графом. Я ничего не знал о графах! – прибавил он поспешно, чтобы мистер Хэвишем не счел невежливым его нежелание быть графом.

– Это совсем не то, что быть президентом, – заметил мистер Хэвишем.

– Правда? – спросил Седрик. – Разве не бывает факельных шествий?

Мистер Хэвишем положил одну ногу на другую и сложил руки на груди. Он подумал, что, пожалуй, настало время разъяснить суть дела более подробно.

– Граф – это… это весьма важное лицо, – начал он.

– Так же, как и президент, – вставил Седрик. – Факельные процессии в пять миль длиной, еще фейерверки устраивают, и музыка играет. Мистер Хоббс брал меня с собой, и я сам видел!

– Граф, – продолжал мистер Хэвишем с некоторой нерешительностью в голосе, – как правило, происходит из очень древнего рода.

– Как так? – не понял Седрик.

– Из очень древней фамилии… Он бывает очень древнего происхождения.

– Я понял! – просиял Седрик, глубже засовывая руки в карманы. – Это как торговка яблоками в парке! Я могу точно сказать, что она древнего происхождения. Она так стара, что едва может двигаться. Я думаю, ей лет сто, и все-таки она постоянно в парке, даже когда идет дождь. Я ее очень жалею, и другие мальчики тоже. Однажды у Билли Вильямса был почти целый доллар, и я попросил его покупать у торговки каждый день на пять центов яблок, пока не кончатся все деньги. Этого хватило бы на двадцать дней, но через неделю яблоки ему надоели. Потом, к счастью, один джентльмен дал мне пятьдесят центов, и я стал покупать яблоки сам. Очень жалко бедных, особенного если они такого древнего происхождения. Торговка говорит, что у нее от древности «ломит кости» и в дождик ей всегда хуже.

Мистер Хэвишем не сразу нашелся, что ответить и некоторое время молчал, глядя на серьезное лицо своего собеседника.

– Я боюсь, что вы меня не совсем поняли, – наконец промолвил он. – Когда я говорил «древнего происхождения», я не имел в виду возраст. Я подразумевал, что имя такого человека известно в мире долгое время, многие сотни лет. Может быть, люди, носившие это имя, были известны, и о них говорится в истории их страны.

– Как о Джордже Вашингтоне! – обрадовался Седрик. – Я о нем слышу, сколько себя помню. Да и еще раньше он был известен. Мистер Хоббс говорит, что его никогда не забудут. Это за «Декларацию независимости» и за Четвертое июля. Он был очень хороший человек.

– Первый граф Доринкорт, – торжественно произнес мистер Хэвишем, – был произведен в графы несколько сот лет тому назад.

– Отлично, отлично! – воскликнул Седди. – Значит, очень давно! Дорогая знает об этом? Расскажите ей, когда она придет, это ее очень заинтересует. Она так любит слушать интересные истории. А что еще делают графы?

– Очень многие из них помогали управлять Англией. Некоторые были очень храбры и участвовали в старину в больших битвах.

– Я бы тоже охотно так делал, – заметил Седрик. – Мой папа был офицером, и очень храбрым, как Джордж Вашингтон. Он мог бы быть отличным графом, если бы не умер. Вообще, хорошо, что графы храбрые. Это очень большое преимущество – быть храбрым человеком. Прежде я немножко трусил… В темноте, например… А потом стал думать о солдатах и о Джордже Вашингтоне, – и это помогло мне исправиться.

– У графов есть еще и другие преимущества, – мистер Хэвишем пытливо посмотрел на мальчика. – Некоторые графы имеют очень много денег.

Адвокату очень хотелось узнать, понимает ли его маленький друг силу денег.

– Это хорошо, – наивно отозвался Седрик, – я не прочь иметь много денег.

– Вот как? – спросил мистер Хэвишем. – А почему?

– Дело в том, – объяснил Седрик, – что человек с деньгами может сделать очень много хорошего. Вот, например, та торговка яблоками. Если бы я был богат, то купил бы навес для ее лотка и маленькую печку. А в дождливые и холодные дни давал бы ей по доллару, чтобы она оставалась дома. И потом – о! – я подарил бы ей плед, чтобы ее кости так не болели. У нее кости не такие, как наши: они причиняют ей боль при ходьбе. Это очень мучительно, когда болят кости. Если бы я был богат и купил торговке все это, я думаю, ее кости поправились бы совершенно!