Разговор был трудным для обоих. Император внимательно слушал доводы моего брата, не проявляя ни тени раздражения. Сначала он изредка отвечал, потом слушал молча.

По-видимому, он ясно представлял, какому риску подвергается, принимая на себя командование; но, получив подтверждение своих страхов, он, судя по всему, заколебался. К концу разговора Дмитрий был уверен, что добился своего: убедил императора, и теперь все будет хорошо. Государь не только не выразил недовольства, но и поблагодарил Дмитрия за преданность и откровенность. Прежде чем вернуться на половину императрицы, мужчины, тронутые разговором почти до слез, молча обнялись. Рассказывая потом об этом эпизоде, Дмитрий говорил, что они никогда прежде не были так близки. В тот вечер он вышел из Александровского дворца с чувством радостного и глубокого удовлетворения.

Два дня спустя император принял на себя командование армией; и Дмитрий, который все еще находился в Петрограде, узнал об этом из газет…

…Дмитрия вызвали в штаб и назначили адъютантом императора. Примерно в то же время в Москве проходил съезд земства и городских советов – организаций с множеством ответвлений. Съезд принял политическую резолюцию, в которой в достаточно деликатной форме говорилось о трудностях, которые испытывает Россия, и об отсутствии тесного контакта между правительством и народом. В ней подчеркивалась необходимость принятия срочных мер – прежде всего назначение кабинета министров, который будет пользоваться доверием народа, и новый созыв Думы.

Император написал резкую телеграмму, отказываясь принять делегацию с этой резолюцией. Он передал ее лично Дмитрию и приказал отправить. Дмитрий, зная содержание телеграммы, не отправил ее. Он понимал, что необоснованная вспышка императора вызовет слишком серьезные последствия.

На этот раз дерзость брата не прошла безнаказанно. Его вместе с адъютантом Дрентельном, с которым он советовался, на время перевели из главного штаба. Делегацию Земгора не приняли. С той поры развязалась более или менее открытая война между царем и здравомыслящей частью населения»[21].

Изменение положения великого князя при дворе отметил и Г. Шавельский:

«Прежний любимец Государя великий князь Дмитрий Павлович после ухода великого князя Николая Николаевича отошел на второй план. Отношения между ним и Государем стали сухо формальными»[22].

Неудовольствие императора сразу же отразилось и на отношении персонала Ставки к великому князю. М. Лемке писал в своём дневнике:

«Сегодня у нас завтракал вел. кн. Дмитрий Павлович… Он вошел, когда мы все уже сидели. Алексеев, как и все, встал, но не пошел навстречу, а лишь немного отделился от своего места. Дмитрий Павлович поздоровался кое с кем и, видя, что за ним не бегают, спросил: «А где мне сесть?» – «Вот здесь место, ваше высочество»… Ну, конечно, Алексееву не место в тонко воспитанной свите… Князь был очень любезен со священником Шавельским, приходя и уходя целовал его руку, и «мило», хотя и коротко, беседовал с ним. Он близок со светл. кн. Карлом Павловичем Ливеном, старшим лейтенантом военно-морского управления»[23].

Императрица Александра Фёдоровна заняла ещё более резкую позицию по отношению к молодому князю, что отразилось в её письмах к императору:

«…Мы говорили с ним[24] о Дмитрии – не повторяй ему этого, это его ужасно мучает, и он очень недоволен тем, что тот навсегда застрял в ставке, и находит, что он ни за что не должен оставаться там, так как это вредно для него, портит его, и он чувствует себя там очень важной персоной. Павел очень недоволен, что он теперь приехал, и огорчен тем, что ты не осадил его раньше, вместо того, чтобы позволять ему вмешиваться в дела, которых он совсем не понимает… Не думаешь ли ты отослать Дмитрия обратно в полк? Не позволяй ему слоняться без дела. Это для него прямо гибельно. Он ни на что не будет годен, если характер его не исправится на войне. Он был на фронте всего лишь один или два месяца…»[25].

В Ставке служебные обязанности оставляли много свободного времени. Так, например, Белевская, жившая в Могилёве, в период пребывания там Ставки, вспоминала в своих мемуарах такую анекдотичную ситуацию: «Молодые князья в Могилеве не скучали. Местные дамы делали все от них зависящее, чтобы скрасить досуг высоких гостей и доставить им всяческие удовольствия. На этой почве было немало курьезов.

Об одном из таких мне рассказывал осчастливленный папаша, могилевский полицмейстер. Его разбитная молоденькая дочка пленила одного из молодых князей. Кроме величайшей гордости вся семья ничего не испытывала, но раз полицмейстер был поставлен в довольно глупое положение и не знал, как из него выйти. Рано утром, когда он еще спокойно почивал со своей супругой, он услышал в гостиной какие-то шорохи и стуки. Думая, что это воры, наскоро, в ночных туфлях, и в костюме камергера, но без мундира и орденов, с револьвером в руке он открыл дверь в гостиную и замер… В кресле сидел один из молодых великих князей и перелистывал его старые альбомы. Увидев у себя в гостиной в столь ранний час высокого посетителя, бедный полицмейстер не знал, встать ли ему во фронт или же, на правах строгого папаши, спросить вел. князя о причинах столь раннего визита. Он предпочел третий выход: закрыл дверь и не проявил излишнего любопытства»[26] (конечно, имя великого князя не названо, однако Дмитрий Павлович пользовался в обществе репутацией сердцееда, и можно с большой уверенностью утверждать, что именно он и был героем этой истории).

В июне 1915 г. великий князь сломал ногу, и некоторое время лечился в Царском Селе[27]. Одно время предполагалось поручить Дмитрию командовать сотней в каком-нибудь казачьем полку, однако это назначение так и не было претворено в жизнь[28].

Зимой 1916 г. Дмитрий Павлович вместе с князем Феликсом Юсуповым и правым политиком Государственной Думы Пуришкевичем организовали убийство Г. Распутина, протеже императрицы Александры Фёдоровны, которого общественное мнение обвиняло в измене, дурном влиянии на императора и разврате. Как только об убийстве стало известно, Дмитрий Павлович был подвергнут домашнему аресту. Предполагалось, что он будет выслан на персидский фронт в отряд генерала Баратова. Другие члены дома Романовых, бывшие в это время в Петрограде, написали письмо императору с просьбой облегчить участь их родственника[29], однако Николай II остался непреклонен. Письмо вернулось с резолюцией:

«Никому не дано право заниматься убийством; знаю, что совесть многим не дает покоя, т. к. не один Дмитрий Павлович в этом замешан. Удивляюсь вашему обращению ко мне»[30].

Великий князь отправился в Персию.

К началу Первой мировой войны Персия, формально остававшаяся независимым государством, была разделена на сферы влияния Россией и Великобританией. Важное стратегическое положение Персии, большие залежи местной нефти, близость русско-турецкого фронта и активизировавшаяся деятельность немецкой разведки и прогерманских элементов обусловили необходимость ввода в Персию войск Антанты. Уже в январе 1915 г. русские части, состоявшие из казаков и армянских добровольцев, выдвинулись к Тебризу, чтобы помешать наступлению германо-турецких войск, стремившихся прорваться к Азербайджану. Началось противостояние, продолжавшееся до самого конца войны[31].

О приезде и пребывании великого князя на персидском фронте оставил воспоминания А.Г. Емельянов: