Литмир - Электронная Библиотека

– Иди сюда, ты весь промокнешь.

Ухмыльнулся так по-ребячески безбашенно, что у меня от его улыбки дух захватило.

– Уже.

– Промокнешь еще больше и заболеешь.

– Куртка теплая и не промокает.

А мне самой прохладно, и мокрое платье холодит тело, стараюсь не прижиматься к стене, чтоб не было еще холоднее, опустилась на корточки и села на скамейку, обхватывая себя руками. Все под его взглядом, который жжет все сильнее, настойчивей. В нем столько голода и срасти… на меня никогда так не смотрели.

– Замерзли?

Щурясь от дыма и выпуская густым облаком в сторону.

– Есть немно…

Не успела договорить, он щелчком выкинул окурок в лужу и подошел ко мне, снимая куртку и набрасывая мне на плечи. И снова слишком близко. Слишком. Присел на корточки и в глаза мне смотрит своими горящими серо-синими с мокрыми ресницами, вода с его челки капает на лицо и катится по щекам к губам. Его губы… блестящие, чуть приоткрытые. Сама не поняла, как провела ладонью по мокрой гладкой щеке, а он сидит все так же прищурившись, и я слышу, как он дышит. Глубоко и часто, очень шумно. Тело греет его куртка, но я не перестаю дрожать и теперь дышу целиком и полностью его запахом и близостью.

Уже двумя руками обхватываю его лицо, рассматривая ссадины, проводя кончиками холодных пальцев по бровям, щекам, зарываясь в волосы. А он стал на колени и уперся руками в лавку по обе стороны от меня, и дышит через нос так сильно, что раздуваются ноздри.

Я губ его коснулась, и мы оба вздрогнули. Вадим вдруг схватил меня за бедра и рывком дернул к себе, заставляя раздвинуть ноги и, рвано всхлипнув, впиться в его мокрый затылок, сжимая коленями горячий мужской торс под влажной белой футболкой. Наглые ладони силой сжали мою поясницу, и теперь глаза эти цвета ночного хаоса смотрят в мои, и я вижу, как подрагивает его лицо, словно там внутри него какая-то неведомая мне война идет. Ладонь скользнула по талии к ягодицам, сминая, сжимая, притягивая к себе. Так что теперь ремень его штанов упирается мне между ног, и мне кажется, едва я дернусь, меня сорвет в какую-то черную пропасть. Наклонил меня вперед и лбом к моему лбу прижался. Выдыхает так громко, что я покрываюсь мурашками от каждого его вдоха и выдоха. Мне кажется, что воздух в кипяток превратился, потому что я дышу точно так же.

И я до адской боли хочу почувствовать вкус его мокрых губ, так хочу, что меня всю лихорадит, подалась чуть вперед, но ладонь Вадима резко легла мне на горло, удерживая дистанцию. Еще несколько самых диких секунд предвкушения в моей жизни, и он вдруг поднялся на ноги, нервно доставая пачку из кармана джинсов, закуривая и отворачиваясь ко мне спиной.

Он курил, а я молча смотрела ему в спину, успокаиваясь и ощущая какое-то едкое разочарование, сильное, как осадок после невыносимой горечи, он отдает терпкостью неиспробованных поцелуев и каким-то ощущением собственного ничтожества. Еще не могу анализировать, думать, меня продолжает потряхивать, а сердце колотится прямо в горле, все тело ноет так, что, кажется, я сейчас взвою. Со мной никогда не происходило ничего подобного. Ни с кем. Ни разу за всю мою жизнь. Это был какой-то апокалипсис всего, что я чувствовала и знала ранее, и в то же время мерзкое ощущение неправильности, на которую указал мне именно он, остановившись. Женское разочарование пускает яд по венам. Неприятно колет иголками. Непониманием – какого черта здесь произошло и какого черта ему от меня надо? Что за игра, в которой я пока ни черта не поняла?

– Дождь почти кончился, – выкинул сигарету и повернулся ко мне, – поехали.

Хотел снять со скамейки, но я спрыгнула сама и прошлась по луже к мотоциклу, залезла на сиденье, надевая шлем на голову и застегивая ремешок. Его выражение лица не изменилось, оно было совершенно непроницаемым. Как будто передо мной вдруг появился совершенно другой человек, и этот человек прекрасно мог себя контролировать. Сел передо мной, завел мот, чуть приподнял руки, давая себя обхватить. Обхватила и, чтоб не касаться ладонями, сцепила их замком.

Дух больше не захватывало, сердце неприятно дергалось внутри, там, где от чего-то саднило, словно я свалилась, споткнувшись обо что-то, и прямо грудью проехалась по асфальту. Мы доехали очень быстро, и едва показался мой дом, я громко крикнула.

– Тормози здесь. Не надо до дома.

Не дай бог нас Таська из окна увидит. Сняла шлем, протянула ему. Затем куртку.

– Испугались, что дочь узнает?

Голос хрипловатый, злой. Я сумку к себе прижимаю, и мне вообще нечего ему сказать. Да и какая ему разница, о чем я переживаю.

– Не узнает, Ольга Михайловна, не узнает. Ушла она от вас. Утром еще вещи собрала и ко мне переехала. Со мной теперь будет. Ясно? И плевать мы хотели на ваши запреты.

Я глазами расширенными на него смотрела, тяжело дыша, не веря ни единому слову, а у него взгляд снова горит, но уже иначе – триумфом сверкает, полыхает победой. Бросилась что есть мочи к дому, спотыкаясь, поскальзываясь в лужах, к подъезду, нажимая кнопки кода домофона, дергая дверь. Мокрыми пальцами тыкаю в кнопку лифта и чувствую, как все внутри похолодело. Ну давай же, давай! Набираю ее номер, а там автоответчик. О, господи! Нееет! Это бред. Сукин сын солгал. Просто так сказал. Он ведь лжет. Не могла так Таська со мной! Не моглааа.

В кабинке, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, продолжаю ее набирать упрямо и до бесконечности. Ответь, давай же. Ну моя хорошая. Включи телефон. Умоляюююю.

Выскочила из лифта, еле дверь открыла, оцарапала пальцы о замочную скважину. Плеваать. Заскочила в квартиру:

– Тасяяя! Тасенька!

Уже в панике по комнатам, по каждой из них, понимая, что нет ее, сердцем чувствуя. На столе записка. Нет. Нет-нет-нет!

«Мама, я ухожу к Вадиму. С ним жить буду. Не ищи меня. Сама позвоню, как захочу. Прости, но я люблю его, и ты не сможешь нам помешать. Не лезь, не то я не знаю, что сделаю».

Внизу взревел мотоцикл. Просто ревет, но не уезжает.

 Я снова к лифту босая, задыхаясь, пока вниз спустилась, на улицу выбежала. А он мимо меня пронесся и водой из лужи с ног до головы окатил.

– Стооой! Стооой, подонок!

На колени упала и лицо руками закрыла. Твааарь. Ненавижу! Тасяяяя, какая же ты дурааа! Дурочка моя! И я дура! Идиоткааа!

Я звонила по ее подругам, а Ленка записывала новые номера телефонов. Двое суток, без сна, на одном кофе и крепком чае.

«Не знаю, Ольга Михайловна, она с ним где-то познакомилась без нас… Мы его не видели раньше… он старше – моя дочь с такими не общается, смотрели б за своей лучше… Правда, тетя Оля, я его только несколько раз встречала, и то с вашей Тасей я его и не видела ни разу. Они с нами особо не ходили, тИпы эти».

И я снова продолжала звонить. Разговор с бывшим мужем вылился в скандал, где меня обвинили в том, что я из дочери чуть ли не шлюху вырастила, и если б я за ней лучше смотрела, а не шлялась сама где попало, то никуда б Тася не ушла. А у него сейчас рабочая командировка, и он в Болгарии. Приедет только через неделю. Я отключила звонок и мысленно послала его к дьяволу и к его всезнающей мамаше. Что почти одно и то же.

Вначале я хотела звонить в полицию, но Ленка (о, как же я ее ненавидела в этот момент) сказала, что мне нечего предъявить подонку. Дочь ушла добровольно, оставила записку, ей больше шестнадцати, и речи о неосознанном согласии быть уже не может. Но как не может, она ведь совсем маленькая. Ей всего семнадцать… совершенно забывая, что сама родила ее в шестнадцать, но мне казалось, что я была старше морально, умнее. А моя девочка еще совершенно ребенок. И он… он опытный, он может с ней творить что угодно. О господи… как я могла допустить мысль, чтоб этот урод прикасался ко мне?!

– Ну да, ты, конечно, была очень умная, залетела и родила, едва школу окончив. – Ленка закурила и уставилась на улицу, – ты обожествляешь свою Тасю. Не такой уж она ангелочек, как тебе кажется, и покуривала, и врала тебе насчет клубов, якобы у подружки осталась, а на самом деле… с такими, как этот Вадим, таскалась.

10
{"b":"616902","o":1}