Он пытался помочь ей, но на некоторое время почти совсем потерял сознание и с большим удивлением обнаружил, что она вновь едет на Сиптахе, придерживая рукой повод его лошади, и что они едут по заснеженной дороге. На ней был его тонкий плащ, а ее меховая накидка укрывала его спину.

Он цеплялся за седло из последних сил, пока не понял, что Моргейн привязала его, чтобы он не упал. Тогда он расслабился и стал покачиваться в такт движению лошади. Это было его первое наказание. Он не мог найти в себе силы, чтобы попросить о чем-нибудь, и с трудом осознавал эпизоды всего путешествия, рассыпанные на огромном темном пространстве.

И эта темнота опускалась с неба.

Он чувствовал, что умирает, и был уверен в этом. И тогда его охватило беспокойство. Он подумал, что Моргейн забудет его просьбу и похоронит его по обычаю чужестранцев. Он был напуган, и этот страх вызывал в нем внутренний протест: он не хотел умирать. Время от времени он пытался заговорить с ней, но слова терялись где-то на полпути, а с губ срывались только лишь искаженные звуки, на которые она перестала обращать внимание, полагая, что он просто бредит.

Потом он почувствовал, что они едут не одни, а в сопровождении всадников. Он видел над собой гребень шлема, с изображением волка, хватающего зубами оленя. Он узнал эту эмблему и безнадежно пытался предупредить об этом свою госпожу.

Окружающие тоже приняли его слова за бред.

Моргейн теперь была рядом с ними, в одном строю.

Двигаясь таким образом, они въехали в долину Корис, направляясь в Ра-Лиф.

Комната, где лежал Вейни, выглядела весьма убогой. Ее углы были сплошь затянуты паутиной, а со всех сторон раздавались ужасные звуки, как будто в проемах стен что-то крошилось и постоянно двигалось. Пустоты между камнями скорее всего служили убежищем для многочисленных пауков. Дверь косо входила в деревянную раму, которая, в свою очередь, плохо прилегала к каменному дверному проему. Кронштейн для факела едва держался, болтаясь на одном из четырех гвоздей.

Кровать была неудобной уже потому, что сильно провисла, и Вейни, силясь повернуться, сначала с помощью левой руки пытался определить ее размеры. Его правая рука под действием яда сильно распухла. Он до сих пор не мог отчетливо вспомнить, что собственно произошло до того, как он попал сюда. Он чувствовал, что рядом с ним находится некто, постоянно следящий за тем, чтобы посторонние не задерживались возле него подолгу. Но он надеялся, что ясность придет к нему позже.

Наконец он догадался, что это была Моргейн. Сейчас, без обычного белого плаща, одетая в темную мужскую одежду, она казалась еще более высокой и стройной. Поверх всего на ней была наброшена тайхо, широкая черная накидка, отделанная серебром. Эта женщина имела странную склонность следовать моде и вкусам прежних времен. На стуле рядом с ней висел Подменыш.

Вейни внимательно смотрел на нее, по-прежнему пытаясь обрести полную ясность, вспомнить, как они добирались сюда, и не мог. Моргейн же смотрела на него и напряженно улыбалась.

– Все кончилось хорошо, – сказала она, – ты не потерял руку.

Он подвигал опухшей рукой и попытался согнуть пальцы, но они пока не слушались его. Ее слова все еще пугали его, потому что он чувствовал, как рука с трудом сгибается в локте, вызывая боль.

– Флис! – позвала кого-то Моргейн.

В комнате появилась девушка, держа в руках куски холста и таз с горячей водой. Она почтительно поклонилась Моргейн, и та, хмуро взглянув на нее, указала головой в сторону Вейни.

Горячая вода вызвала боль. Он сжал зубы и терпел, пока ему меняли компресс, стараясь сосредоточить внимание на девушке, которая делала перевязку. Флис была темноволосой, с глазами, напоминавшими ягоды терна, сильная и женственная. Она улыбалась, задевая его лицо низким вырезом платья, когда ей приходилось наклоняться. Ее поведение и манеры напоминали Вейни большинство девушек из бедных кланов или вообще из крестьян, которые надеялись попасть в дом, принадлежавший богатому роду. Трудно было ожидать, что человек в его положении мог иметь знатный титул, но она вела себя так просто потому, что он был не опасен для нее, и кроме того, он все-таки был чужаком.

Она как смогла уменьшила мучившую его лихорадку, дала ему выпить сильно разбавленного белого вина и произносила при этом какие-то слова, смысл которых не доходил до него. Когда руки Флис коснулись его лба, он понял, что она не обращает никакого внимания на его короткие и неровно подрезанные волосы, которые должны были бы насторожить любую благоразумную женщину относительно его личности и заставили бы бежать прочь.

Затем он вспомнил, что действительно находился среди людей из рода Лиф, где изгнанники и нарушители закона могли находиться до тех пор, пока не надоедали прихотям их предводителя, Кесидри. Ничего особенного не было в том, что очень часто эти приказы, если их так можно назвать, просто не выполнялись. Среди этих людей такой человек как он, не был в диковинку. Возможно, что они просто считали его более бесчестным, чем были сами.

Но вот он увидел, что Моргейн стоит сзади девушки, и в ее взгляде проступает едва ли не явное отвращение, которым она выражает недовольство нерасторопностью и своеволием служанки. Затем она отвернулась и подошла к окну, чтобы избежать ответного взгляда.

Он закрыл глаза, удовлетворенный тем, что боль в руке стала ослабевать и можно было немного отдохнуть. Он потерял остатки мужского достоинства, будучи спасен своей лио, женщиной, а теперь допустил, чтобы другая к тому же ухаживала за ним.

Правитель земли Лиф не только терпел присутствие Моргейн, но даже с некоторой, может быть, излишней пышностью оказывал ей почет и уважение. Он даже подарил ей парчовую накидку и позволял на равных с ним пользоваться правами в отношении его собственных слуг.

Девушка неожиданно замешкалась, и ее рука, явно заблудившись, попала не туда. Он поправил ее, возмущенный таким обращением в присутствии его лио и ее временной хозяйки. Флис захихикала.

Послышался шорох парчи: это Моргейн вернулась от окна, сердито взглянула на девушку и коротко кивнула ей. Флис сразу стала серьезной и рассудительной и начала с несколько вызывающим видом убирать таз и полотенца.

– Оставь все это, – приказала Моргейн.

Флис перенесла все на стол около двери и, поклонившись, вышла из комнаты.

Моргейн подошла к кровати, подняла компресс на его руке и покачала головой, а затем быстро направилась к двери и приперла ее стулом. Теперь никто снаружи не мог так просто открыть ее.

– Мы в опасности? – спросил Вейни, увидев такие приготовления.

Моргейн в этот момент была занята мешком – доставала оттуда свои собственные лекарства.

– Я предполагаю, что так оно и есть, – сказала она. – Но я прикрыла дверь не по этой причине. Там нет замка, а я подозреваю, что эта дрянная девчонка шпионит за мной.

Вейни напряженно наблюдал, как она раскладывает все необходимое для леченья на столике рядом с ним.

– Я не хочу…

– Возражения бесполезны. – Она открыла баночку и намазала рану ее содержимым. От лекарства в руке появилась пульсирующая боль, но через мгновенье ей на смену пришло успокоение. Затем Моргейн что-то смешала с водой и дала ему выпить, настаивая, чтобы он проглотил все без остатка.

После этого его вновь стало клонить в сон, и, засыпая, он начал осознавать, что Моргейн сейчас основное действующее лицо во всем непонятном и загадочном, что сейчас происходило вокруг них.

Когда он проснулся, то увидел, что она по-прежнему сидит около него, чистит его шлем и затачивает оружие. Он решил, что она занимается этим исключительно от скуки. Моргейн слегка повернулась в его сторону и спросила:

– Как ты себя чувствуешь сейчас?

– Лучше, – ответил он. Теперь, казалось, лихорадка наконец отступила.

– Ты можешь подняться?

Он попробовал. Оказалось, что это не так легко сделать, но он решил, что, поскольку он не одет, то ему следует вставать самому, без посторонней помощи, и едва не упал. Моргейн оценивала его изучающим взглядом, который приводил его в смущение. Но, видимо, он не мог угадать ее мысли.