Наконец, в семитомной Histoire naturelle des animaux sans vertebres (1815-1822) система беспозвоночных включала 12 классов. Кювье во втором издании Le Regne Animal (с 1829 г.) рассматривал 15 классов беспозвоночных (превышение за счет большего дробления моллюсков и выделения брахиопод и туникат). Система Кювье, правда, не объединяла эти классы в группу беспозвоночных, таксономически противопоставляемую позвоночным. Животных Кювье делил на четыре ветви (embranchements) – Animalia Vertebrata, Animalia Mollusca, Animalia Articulata, Animalia Radiata. Сравнительный анализ классификаций животных этих и других авторов тех лет дал Агассиц (Louis Agassiz, 1807-1873) в Essay on classification ([1857] 1962)

В свое время в Flore frangoise (первое изание, напомним, вышло в 1778 г.) Ламарк упорядочил растения в естественную серию (см. ламарковскую таблицу в Stevens, 1994, р. 19), в которой самое низшее положение занимали агариковые грибы, а связующим звеном между грибами и низшими водорослями (в частности, Byssus=Trentepohlia) были приняты мукоровые грибы. Естественные серии в то время строились, прежде всего, с целью обоснования тезиса о прогрессивном развертывании жизни и связанным с этим постепенном повышении организации, достигающей у человека как венца творения наивысшего значения.

Зоологический период научной деятельности Ламарка связан с радикальным изменением его взглядов на естественные серии. Во-первых, претворяя эволюционную идею в жизнь, Ламарк стал читать серии снизу вверх, т.е. от исходных форм к высшим. Он, по выражению Г. Бэтсона (Bateson, 1972), «поставл таксономию с головы на ноги». Во-вторых, как зоолог Ламарк уже не ищет связующих звеньев между растениями и животными. Между ними (Ламарк, 1935, с. 84-85) «нет настоящей переходной ступени, и следовательно не бывает ни животных-растений (что выражается словом зоофит), ни растений-животных».

Отметим, что проблема зоофитов – промежуточных форм, совмещавших животные и растительные черты, была в центре внимания естествоиспытателей XVIII века. Сам термин, видимо, идет от Плиния Старшего (Gaius Plinius Secundus (Maior), 23-79), который следовал аристотелевской идее о постепенном переходе от организационно нижестоящих растений к животным. Зоофиты (устрица, губки, кораллы, гидроидные полипы), хотя и способны чувствовать (и отвечать на раздражения), но не способны перемещаться с одного места на другое. Некоторые авторы по аналогии с зоофитами искали среди растений формы, связывающие органический мир с неживой природой. Так, Цезальпин (Andrea Caesalpin(o), 1519-1603) и многие более поздние авторы трактовали в таком ключе, как ступеньку на пути от мертвой природы к жизни, бессемейные растения – грибы, водоросли, мхи, папоротники (Лункевич, 1936; Ragan, 1997). Эти искания нашли конкретное выражение в понятии камнерастений (Lithophyta), под которыми имели в виду кораллы. Камнерастения одними, например, ботаником Бокконе (Paolo Воссопе, 1633-1704) и физиком Вудвордом (John Woodward, 1665-1728), относились к минералам. В других системах, например, у Бонне и раннего Линнея они рассматривались в качестве связующего звена между минералами и растениями. В ряде случаев камнерастения уравнивались с зоофитами или даже стояли выше их, как уже объекты зоологии (например, у позднего Линнея).

Многие, однако, видели в них растения, на которые они часто похожи габитуально. Не случайно, зоофиты (прежде всего кораллы) изображались вместе с растениями в старых Травниках, датируемых XV и XVI столетиями (см. Арциховский, 1912). Итальянцы, часто с ними сталкивавшиеся, называли этих животных «frutti di mare» и не сомневались в их растительной природе. Итальянский натуралист Марсилий (Luigi Ferdinando Marsigli [Marsilli, Marsilius], 1658-1730) в книге по растительности моря (Marsigli, 1725. Histoire physique de la Mer, Amsterdam: французский перевод работы 1711 г., написанной по-итальянски) привел также детальные описания и рисунки кораллов, рассматривая полипы в качестве «цветков кораллов». И когда марсельский доктор Пейссоннель (Jean-Andre Peyssonnel, 1694-1759) увидел в этих «плодах и цветках моря» животных (которых отнес к насекомым) и написал (в 1726 г.) об этом Реомюру (Rene-Antoine Ferchault de Reaumur, 1683-1757), возглавлявшему в то время Парижскую Академию Наук, то это его открытие не было сразу принято. Это слишком ломало традиционные представления о растениях и животных. Ведь Пейссоннель, по существу, говорил, как тогда казалось, о каких-то ветвящихся животных. Поэтому Реомюр поначалу отверг мнение Пейссоннеля. И только позднее после работ по гидре (1740) выдающегося швейцарского ученого Трамбле (Abraham Trembley, 1710-1784) и авторитетного свидетельства Б. Жюссье (1741) он заключил в предисловии к шестому тому своих Memoires pour servir a Vhistoire des insectes (Paris, 1742): «наблюдения Пейссоннеля должны были убедить меня раньше, что «цветы» Марсилия в действительности являются животными» (см. Мензбир[7],1923; Наумов и др., 1985; McConnell, 1990). Пейссоннель издал свою работу в Англии в 1753 г.

Для понимания зоологической системы Ламарка важен и другой момент, связанный с господствовавшей в XVIII веке доктриной непрерывности природы, и вытекающей из этого идеи непрерывности переходов от низших к высшим формам. Вспомним лейбницевский афоризм: природа не делает скачков. Эта идея особенно сильна была среди ботаников, которые видели свою задачу в том, чтобы раскрыть естественную упорядоченность классов растений и растений внутри классов. Так, А.-Л. Жюссье видел недостаток системы своего дяди Б. Жюссье в том, что тот не сумел расшифровать внутригрупповую структуру выделенных классов, т.е. определить порядки растений, связывающие смежные классы. Кювье своей четырехтиповой классификацией животных поставил под сомнение идею непрерывности. После Кювье стало возможным говорить о естественной группе (в противовес естественному порядку). Члены естественной группы производны от одного и того же типа, несводимого к другим типам. Аналогичный концептуальный сдвиг к понятию естественной группы имел место в ботанике и был связан с именами Мирбеля, но более всего Кандоля-отца (А-P. Candolle). Следуя этой новой парадигме, отдельные группы легко исключались из (непрерывной) серии, если исследователь чувствовал неестественность такого их размещения. В качестве примера упомянем классификацию растений Беннетта[8] (Bennett, 1888). Беннетт (см. его схему в Stevens, 1994, р. 242) выделяет в пределах растений три группы: 1) ахлорофилльные Protophyta, включающие грибы, шизомицеты (бактерии) и миксомицеты; 2) циановые водоросли (Cyanophyceae); 3) формы с клеточным ядром (Chlorophyl-lophyceae). Эти группы в классификации Беннетта не показывают взаимных связей, и их объединение под именем растений в этом смысле является формальным. В то же время внутригрупповые связи выявлены и обозначены, и это свидетельствует о понимании каждой из трех групп в качестве естественного таксона внутри многообразия организмов.

Возвращаясь к Ламарку, отметим, что его зоологическая система в полной мере отвечала этой новой парадигме в систематике и Ламарк, следовательно, внес свой вклад в ее становление.

В 1809 г. Ламарк издал Философию зоологии, которая принесла ему лишь переживания и страдания. Достаточно сказать, что это издание не разошлось при жизни автора. Непроданные экземпляры были пущены в продажу другим издателем (Baillère) в 1830 г., причем в новой обложке, как новое издание. Все это является косвенным свидетельством существования интриг вокруг книги Ламарка, сделавших ей отрицательную рекламу именно в том слое образованных людей, которые были главными потребителями научных знаний общего характера. Здесь, безусловно решающее значение имело мнение Кювье, ставшего «властителем дум» (И.М. Поляков: Лункевич, 1960, с. 286) в быстро правеющей послереволюционной Франции. Не называя Кювье, Ламарк (1935, с. 75) критикует его теорию катастроф. «Натуралисты…, желая дать объяснение фактам, касающимся известных ископаемых, … предположили, что на земном шаре произошла когда-то всемирная катастрофа, что она все переместила и уничтожила значительную часть существовавших в то время видов. К сожалению, этот удобный способ выйти из затруднения при объяснении действий природы, причины которых не удается уловить, имеет свое основание только в создавшем его воображении и не опирается ни на одно доказательство». Кювье отреагировал на эти выпады снисходительным изречением (цит. по Лункевич, 1960, с. 373): «Никто не считает эту философию настолько опасной, чтобы было нужно ее опровергать».