Расстояние между нами неумолимо увеличивалось, но мы, как примагниченные, продолжали смотреть друг другу в глаза.
Затем я быстрым движение руки стянул выгоревшую на солнце кепку и прикрыл правую половину лица.
Так всегда поступали афганки, завидев чужестранцев.
По улицам города некоторые, особо смелые, ходили, отбросив чадру за голову, как капюшон. Заметив нас, прикрывали лицо краем накидки. Женское же любопытство спрятать было нельзя. Сверкающий зоркий глаз всегда осторожно выглядывал. Примерно так смотрит испуганная лошадь, впервые попавшая на шумную городскую улицу из спокойного села.
Я стал шутливо выглядывать из-за "укрытия" - кепки. Молодое светлокожее лицо, сверкнув полоской белых зубов, засветилось в ответ мягкой улыбкой. Очаровательный лик черноглазой восточной девушки, последний женский образ, зримый в моей жизни, постепенно растворялся и таял, покуда не скрылся совсем за надвигающейся бронёй.
Дни складывались в месяцы, месяцы в года. Всё больше отдаляло меня время от окружающего разноцветья. Эстетическое наслаждение объёмной картинкой, будь то восхитительные зори или бегущие по нежно-голубому небу лохматые облачка, распустившийся первый цветок или красивое лицо, приносит нам радость и наполняет положительной энергией. Не существует таких слов, позволяющих объяснить незрячему с детства человеку, что такое свет... Зрительное восприятие, обычное для людей, - как это, к сожалению, всегда в жизни и случается, - в полной мере оценивается лишь при его отсутствии.
Повседневная темнота глушила, давила своей монотонностью, к которой нельзя привыкнуть, можно только свыкнуться. Принять жизнь такой, какая она есть...
А какая она, с чем её - эту темноту - можно сравнить?
Поздняя осень. На улице - кромешная хмарь, на землю опустился густой туман. Ветер лепит в лицо мокрым снегом вперемешку с дождём.
Под ногами слякоть, стопы давно промокли и озябли, неохота, но идти надо... То есть, жиззззззнь...
Кажется, нет этому конца и края.
Но вдруг солнце рвёт мрачные тучи грусти, согревая своим теплом и светом тело и душу.
Солнечным лучиком ворвалась в нашу жизнь дочечка - Настенька.
Сердобольные люди говорят с сожалением: "Жаль, что не видишь свою кровиночку".
"Видел, - пряча за натянутой пластмассовой улыбкой безжалостно рвущую сердце самую тяжёлую внутреннюю боль, отвечал им. - До своих двадцати лет ежедневно лицезрел её в зеркале". Даже цвет глаз знаю и запомнил на всю оставшуюся жизнь. Несмотря на то, что у нас с супругой - тёмные, у доченьки - цвета афганского неба, серо-голубые...
"Ну да, ну да, вы очень похожи...".
Спасибо жене...
Есть такие люди, которые умеют прятать свои проблемы и грусть. На людях выглядят радостными и беззаботными. Поэтому и тянутся к таким окружающие, думая, что счастливее и удачливее человека нет. Иной раз хочется Лене сказать самое главное, но не выходит, ни на словах, ни в буквах на бумаге. Трудное это дело. Не получается высказать всё, что на сердце. Оттого, что чувство выходит далеко за пределы повседневных слов. Да и нет таких слов, узкие какие-то они, поверхностные, пылью поросли, привычным мхом.
Не струсить в экстремальной ситуации - это поступок.
Но ежедневно преодолевать трудности, при этом терпеливо выслушивать психологические взрывы, как отголоски прошлого, посвятив свою жизнь человеку, изувеченному физически и душевно войной - это подвиг...
Прохладным осенним днём забирали жену из городского родильного дома. С нежностью и осторожно вносил я в квартиру спящую на руках дочечку.
В приятных заботах летели дни и года.
Пока мама занималась домашними делами, папе пришлось научиться играть в куклы, выдумывать и рассказывать сказки, превратившись в лошадь, возить маленькую всадницу на спине.
"Дочечка, - говорил конь наезднице, - управляй внимательно, если я ударюсь головой, слетишь и ты. После таких катаний коня отправят на бойню".
Всадница ёрзала и пищала от восторга, с удвоенной силой пришпоривала коня и тянула наброшенную на шею уздечку в виде пояса от махрового халата. Затем лёгким весенним ветерком спрыгивала и, убегая, звонким голоском сообщала: "Теперь играем в прятки!". ...Не успел человекоконь потереть набитые копытоколени, как уже слышался приглушённый любимый голос: "Папа! Иди ищи, я спряталась в шкафу...".
В воскресные дни сжимал маленькую ручку в ладони, и мы медленным шагом шли через двор на качели. Ребёночек думал, что её ведёт отец, но на самом-то деле всё было наоборот.
Завершив уборку в квартире, приходила мама, узнать, как обстоят у нас дела.
"Всё хорошо!", - то поднимаясь, то опускаясь звучал звонкий голос. На что и рассчитывали родители: пока качели в движении, дитя будет на месте.
Удивительная штука - человеческая память. Стоит лишь зацепиться, на первый взгляд, за случайную, незначительную мелочь, и разум, словно клубок в детской сказке, начнёт, сам собой раскручиваясь, уводить тебя в далёкое прожитое. Если добавить к этому хорошую зрительно-фотографическую память, то и вовсе получается кино о прошлом.
...Тёплый тихий вечерний воздух был переполнен пряным запахом чужой страны. Малолюдный ресторанчик-веранда, так же, как и всё вокруг, настраивал на пассивный отдых. В ласково шелестящей листве весело заливались разнокалиберные птицы. Вездесущие нахальные воробьи, чирикали и вели себя совсем уж по-нашенски. Не раздражая слуха, доносилась иностранная, вперемешку с русской, разговорная речь. Мы сидели семьёй за столиком, уютно расположенным в углу, у перил, граничащих с насыщенной экзотическими ароматами местной растительностью. Спокойно беседовали и не торопясь пили чай с восточными сладостями. Душу и слух ласкал прибой Средиземного моря, одна из главных причин моей любви к побережью. Дочечка принесла мороженое и аккуратно подала в руку шершавый острый вафельный рожок, в двух словах обрисовав его содержимое из шоколадно-сливочных шариков. Во мне что-то дрогнуло, вокруг всё замерло и пропало.
Афганистан, кальянная с чужим отталкивающим запахом, притаившаяся на окраине провинциального города. Нас также трое, но уже солдат с оружием и в униформе. Сидящий полубоком хозяин безалкогольного заведения, неприветливый бай в тёмно-синей одежде и папахе, правая рука которого опускала и поднимала длинный рычаг аппарата с выплёвывающимися коричневато-блестящими шариками.
...Я ел и вспоминал, вспоминал и ел отчего-то уже не такое сладкое и вкусное лакомство. Анастасия, предвидя мой восторг (жена же была удивлена моим равнодушием к мороженому), принесла добавку. После пятой (нервной) порции я, улыбнувшись, сдался и сказал, что больше не могу. Про себя же добавил: "Не могу, ни есть, ни вспоминать...".
Ранним утром несмело засвиставшие птицы сообщили о начале отпускного дня. В настежь открытую балконную дверь ласковый утренний ветерок приносил запахи моря и разноцветья. Мягко и убаюкивающе, накапливая секунды в дни и года, тикали часы на стене. Наконец-то торопиться было некуда. Неожиданно, разносясь эхом над сонным побережьем, зазвучал голос муэдзина. Слегка хрипловато-прерывистый, призывал к утренней молитве. Моё тело прошила нервная волна смешанных чувств. Больше десятилетия миновало с тех пор, как я впервые услышал его. В то далёкое утро голос плыл эхом над приютившимся вдоль горной реки духовским кишлаком и обрывистыми дремлющими скалами. Отбросив в сторону шелковистую простыню, тихо ступая по ковровому покрытию, вышел на балкон. Стараясь не разбудить спящих девчат, потянул стеклянную дверь. Двигаясь на колёсиках, та без труда подалась и, дойдя до упора, также бесшумно остановилась. Выдерживая паузы, голос по-прежнему разносился над мирной страной. Я сидел на присядках, упершись босыми стопами в холодный кафель, прислонившись спиной и затылком к тонированному стеклу лицевой стены бунгало. По левую руку стоял плетёный стул и столик, на котором ожидал утренней гимнастики плечевой эспандер. Словно со мной соглашаясь в желании не беспокоить отдыхающих, приятно шушукалась пальмовая рощица. Мощные шероховато-колючие стволы, обступая прохладный бассейн, заботливо накрывали тенью раскидистых крон временно пустующий маленький пляж. Свисавшие длинные языки упругих волнистых листьев тихо шелестели, прикасаясь к металлу фигурных перил.
