Хорошо, что нужное поле лежало сразу за ложбиной. Застывшая "Нива" выделялась тёмным пятном на светлом фоне бежевого поля. Быстро накинув предусмотрительно захваченный металлический трос, заняли исходную позицию. Чтобы не топтать ещё не скошенную пшеницу, решили заводить задним ходом. Мешала темнота. Тракторёнок, выбрасывая вверх искры из выхлопной трубы, натянув сцепку, стоял носом к носу с копнителем комбайна. Костя подавал команды Захару, Витёк, с мостика у кабины, за моей спиной, подсказывал мне. Волнующий момент подходил всё ближе, а вопросов становилось всё больше. Выдержит ли трос, хватит ли мощи и не закопается ли в мягкую почву лёгкий по сравнению с комбайном Т-40. Заведётся ли двигатель, и, когда заведётся, смогу ли я вовремя остановиться, чтобы не поцеловаться машинами.

Всё обошлось, двигатель завёлся, но света по-прежнему не было. Быстро проведя полевую планёрку, решили: трактор вернуть на место сейчас, а комбайн - когда рассветёт. Втиснувшись в малогабаритную кабину, ребята отправились на кульстан. Вскоре, приговорив остаток вина, Витёк и Костя вернулись, но уже с гитарой на плече. "А мы решили тебя одного не бросать!".

Застелили днище пустующего бункера свежей соломой и поочерёдно, словно в танковый люк, спустились в металлическую ёмкость. Ребята вскоре уснули. Свежескошенная ароматная солома слегка покалывала тело через одежду . Прислушиваясь к ровно работающему дизелю, вибрирующему за тонким металлом, задремал и я. Боясь проспать зорьку, то и дело поглядывал вверх, в узкую щель неплотно закрытой бункерной крышки. Когда бархатисто-тёмная полоска сменилась на нежно-розовую, я вылез из укрытия и повёл машину на ремонт. Врывавшийся в открытую форточку свежий ветерок постепенно прогнал остатки сна.

Покрывшийся утреней влагой комбайн, плавно переваливаясь, шёл вдоль поля к просёлочной дороге.

Повернув голову вправо, с уважением посмотрел в маленькое окошко бункера, предназначенное для контроля наполняемости урожаем. Закопавшись в солому, прижавшись друг к другу спиной, спали ребята. Наверное, это и есть настоящая дружба...

Солнце уже ласково пригревало, когда на кульстан подъехала бортовая машина с учащимися и мастерами. Владимир Михалыч внимательно осмотрел выполняемую работу и, не задавая лишних вопросов, по военному кратко спросил: "Успеешь?". "Успею...".

Погрузившись в размышления, внимательно отслеживая работу комбайна, незаметно добрался к концу делянки.

Флагшток со знаменем, временно приютившийся в кабине, поигрывал желтой бахромой.

У края поля, с высот, увидел на склоне оврага васильки и бессмертники.

"Как же в такой день без цветов? Именно эти мне и нужны. На то они и бессмертники, до конца уборки не потеряют своего вида".

Ударил по тормозам. Не тратя времени на спуск по трапу, с мостика, по-хулигански, перемахнул через перила. Приземлившись на мягкую пашню, рванул к склону.

"Романтик, едрёна корень. Хлеб убирать надо, а он за цветочками полез...".

Из ложбины тянуло прохладой. Стоял густой, насыщенный запах травы. Её плотная сочная стена с вкраплениями жёлтого клевера ожидала покоса. Высоко в небе, среди облаков, чуть завитых по краям, серебристым колокольчиком повис жаворонок.

Мимо пролетел лохматый полосатый шмель. (Вот такое чудовище меня ужалило в детстве под правый глаз. Мы резвились на покосе, он выбрался из стожка и без предупреждения - сразу в драку. Неделю бедный ребёнок ходил с перекошенным лицом. Страшно было в зеркало смотреть). Из густой разделительной лесополоски донёсся птичий голос: "Спать пора, спать пора". "Должно быть, укладывает перепелка непослушных деток на послеобеденный сон".

Голубыми цветами - как своими осколками - по склону рассыпалось небо.

Корабль полей, степенно раскачиваясь, плыл по земле. На панели приборов, в такт машине, слегка кивал мне букетик цветов. Солнышко, изливаясь лучами, придавало насыщенность цветовой гамме вездесущей природы.

По нетронутым хлебам лёгкой дрожью пробежал ветерок. Отяжелевшие колосья, ставшие вновь недвижимыми, покорно склонились. Словно просили: "Скорей, скорей, пока не налетел ветер с дождём".

Всё случается, когда тому приходит время.

Уборочная страда подошла к концу. Рекорд 77-й "Нивы" по намолоту зерна пятилетку держался в училище вне досягаемости.

На Краевой комсомольской конференции нас, передовиков ученических бригад, наградили наручными часами, грамотами и почетным знаком "Молодогвардеец".

Дальнейшие события моей жизни протекали стремительно. Всё менялось в лучшую сторону. Назначили старостой группы. Естественно, как это случается в большинстве учебных заведений, прогулы уроков всё же бывали. Но раньше я уходил в первых рядах, отныне шёл последним.

Назначили председателем совета Музея боевой и трудовой славы. Деваться было некуда, пришлось учиться на отлично. Вскоре избрали секретарём комсомольской организации училища. Преподаватели удивлённо спрашивали: "Климов, это ты? Разве так бывает?". "Бывает, - отвечал я. - Когда людям верят и доверяют".

После училища - поступление в институт и повестка в армию.

В Афганистане мне предстояла непростая встреча с комбайном.

Сидя на броне, мы медленно ехали по пригороду Кундуза. "Нива" одиноко стояла на небольшом, плохо асфальтированном пятачке земли. Неожиданным восторгом прошило всё тело. На чужбине, вдали от дома, я встретил лучшего друга, в недавнем прошлом круто изменившего мою жизнь.

Желая поделиться внезапной радостью, бросил взгляд на сослуживцев. Их лица оставались серьёзно-задумчивыми. Сразу стало понятно их безразличие. Просто ребятам не довелось познакомиться с сельским трудягой. Мне ж было известно о нем всё до каждого болтика, я помнил, как стучит его железное сердце.

Запылённая, уже не новая "Нива" уткнулась жаткой в асфальт. Кабина и выгрузочный шнек приклонились к земле. На приспущенных колёсах уборочная машина походила на раненого зверя, готовящегося к последнему прыжку. Всё напрасно, её навсегда пригвоздили жаткой к чужбине.

Комбайн живёт на бескрайних хлебных полях. Здесь же - как в Средневековье - небольшие квадратные чеки. Землю пашут на мулах деревянной сохой. Зерновые превращают в муку на водяных мельницах, перемалывая меж каменных жерновов. Свой короткий срок "Ниве" суждено прослужить, так и не познав размаха полноценной рабочей жизни. Износится, выполняя функцию молотилки, отделяя зёрна от колосков да шелухи. Сломается, и растащат её по дворам, применяя в хозяйстве подручный металл.

Мы постепенно отдалялись. Чувство вины всё сильнее давило на душу. Я оставлял земляка на растерзанье чужакам.

Оторвавшись от моста у сожжённого пшеничного поля, долго шли без привала. Петляющая асфальтовая змейка позволяла держать скорость. По правую руку, внизу, упершись в берег, замер сгоревший бронетранспортёр. Металлический корпус, наполовину погрузившись в речную мутноватую воду, стоял, задрав нос в чужое небо.

"Давненько замер вояка, таких моделей с движком впереди и открытым верхом уже и на вооружении нет. Небось, ещё во Вторую мировую гнал фашистскую чуму на запад. И навсегда прервался боевой путь на далёкой чужбине...".

За гладью реки с размытыми берегами ровной цепочкой тянулись светло-жёлтые сопки. За ними, словно из другого мира, на фоне безоблачного неба вырисовывались ровными геометрическими линиями и углами две высоковольтные опоры явно советского производства. Ближняя, так и не дождавшись электрических проводов, завалилась набок. Вонзившись левым плечом в землю, металлическая конструкция грустно застыла. Две из четырёх опорных ног были взорваны.