В автопарке появились новенькие БМП. Машины выкрасили в маскировочный пятнистый цвет.
Дни напролёт на дивизионном плацу репетировался "прощальный парад". Прикомандированные из Союза военнослужащие в новенькой полевой форме, в непривычных для нас панамах и сапогах с высоким голенищем, восседали на свежевыкрашенных боевых машинах. Глаза у солдат были испуганные. Новая местность, недовольные офицеры высокого звания - всё наводило ужас и заставляло бледнеть их настороженные лица. На дивизионном плацу возвели смотровую площадку. Высокое металлическое сооружение с винтовой лестницей выглядело произведением искусства. "Гнёздышко" предназначалось для натовских гостей и иностранных журналистов.
В средствах массовой информации было объявлено о выполнении и завершении боевой операции советских войск в Афганистане. В середине октября временно сформированная общевойсковая группировка двинулась в обратный путь. Нашему полку была поставлена задача обеспечить беспрепятственный проход колонны до границы с СССР. Кишлаки и горы должны молчать, мосты и дороги не взрываться.
Двигались медленно. Чем длинней "ниточка", тем тише скорость. В один из дней остановились у небольшого моста на ночлег. Где и как устроились остальные, нам было неизвестно. Каждый выполнял свою задачу.
Ранним утром, перед подъёмом, на пару с Энди желая попить и умыться, направились к реке. Беззаботно и резво овчарка кружилась рядом. Я шел не спеша, внимательно всматриваясь в извилистую узкую стёжку. Полоска, не зарастающая от ног желающих поклониться воде, круто спускаясь, упиралась в каменистое русло. На противоположном берегу, впереди и слева перед мостом, уткнувшись носом в "зелёнку", стояла БМП с наглухо задраенными люками. На этой стороне, покрывшись утренней влагой, притихли два БТРа. Внутри, прячась от ночного осеннего холода, укутавшись в ватные бушлаты и согревая друг друга телами, вповалку спали ребята. Даже часовой схитрил, поняв, что мы теперь бодрствуем, молча всё свалил на нас. Вот так и далёкая Россия сейчас спит в предутренней темноте.
"Ну и ладненько, пусть поспят...".
Замерев в ожидании, вдыхая всей грудью приятную свежесть реки, крепко сжимая холодный автомат, я вглядывался в узкую полоску бегущей воды. Все органы чувств, как у хищника, работали на полные обороты. Положение было неважное. Крутые берега надёжно прятали русло реки. Спустишься вниз - автоматически утратишь береговой контроль. Духи часто приспосабливали природные укрытия под огневые точки. Отстреляются и бегом на четвереньках вдоль русла, скрываются в заранее вырытых норах-тайниках. Тихо спустившись в ложбину, приостановился, вслушиваясь и всматриваясь. За спиной ничего не подозревающая Энди резвилась и бегала, как конь. Громко дыша, цокая когтями по каменистой тропке, желая меня обогнать, нагло протискивалась сбоку. По-прежнему удерживая палец на спусковом крючке, опустив левую руку, не глядя, ухватил пальцами за кожаный ошейник. Собака, послушно остановившись и приподняв мохнатую мордаху, посмотрела с вопросительным недоумением.
"Здесь, как говорится, с разбегу мордой о телегу или, точнее, - о воду, не получится".
Энди у всех пользовалась особым уважением и привилегиями. В любое время суток, под обстрелом или в обманчивой тишине, двигающийся впереди считается смертником, идущим по лезвию ножа. Вслух это слово никогда никто не произносил, но так думали все. Оттого ей и позволялось чуть больше остальных.
Вчера, когда мы передвигались по центральной улице через Баглан, овчарка захотела пить. Внимательным жадным взором она всматривалась с высоты приостановившегося бронетранспортёра в собравшихся у колодца людей. Подчиняясь чуйке, я оглянулся и не увидел ничего особенного по здешним меркам. Взгляд сразу сфотографировал привычную деталь пейзажа в данных условиях - точку огневой поддержки. С высоты второго этажа, греясь под солнцепёком, затаившись, присматривали за перекрёстком упершийся ножками в плоскую крышу пулемёт и зелёная каска. Получив одобрение командира, тяжело грякнув амуницией и глухо ударив сапогами о землю, я вместе с Энди двинулся на водопой.
Собака терпеть не могла шумных, жестикулирующих людей, а чужаков тем более. Трое афганских мужчин стояли к нам спиной в ожидании воды, ничего не подозревая и мирно беседуя. По-видимому, здесь находилось "лобное место", где делились последними новостями. Чуть поодаль разноцветная толпа сгрудилась у открытого прилавка дукана. Приблизившись к людям почти вплотную, - нас никто не заметил, - я взялся за карабин на ошейнике Энди и легонько подтолкнул её вперёд и вверх. Слегка присев на задние лапы, приподняв голову для лучшей акустики, она коротко и звучно гаркнула на всю округу. Чудесным образом мы оказались в очереди первыми. Чуть испортив воздух от неожиданности и страха, замерев памятником с набранным ведром в руках, с выпученными глазками остался стоять лишь один мужичок. Сверкающие в солнечных лучах алмазные капельки, стекая с мокрой посудины, заманчиво влекли к себе. Магнетизм усиливали прохлада и свежесть воды. Быстро положив на влажный бетон перевёрнутую каску, попросил жестом наполнить. Разбрызгивая хрустально-чистую воду, овчарка жадно пила. Зная её резкий нрав, я придержал поводок и протянул для дозаправки свою флягу. Вернувшись к своим, бросил ребятам пластиковую ёмкость и влажную каску. "Ниточка" незамедлительно тронулась вперёд, каску отдали сразу, а литровая фляга, пройдя по кругу, вскоре вернулась пустой.
Стоя у кромки воды, продолжал наблюдение. Энди, осторожно ступая, замочив рыжие с подпалой лапы и живот, удерживая над водой лохматый хвост, слегка выгнула чёрную спину и, фукая носом, шумно пила. "Ловим момент, Энди, впереди неизвестность...". Положив автомат на по-осеннему вялую, влажную от утренней росы траву, снял гимнастёрку, разулся и, подкатив штанины, зашёл в холодную воду. Низкий поклон и сто баллов вперёд тому, кто её придумал... Дождей в здешних краях давно уже не было. Оттого-то река вела себя тихо и приветливо. Зеркальная поверхность в лёгкой дымке отражала серое небо.
Стоял на гладко отшлифованных течением вековых камнях, и стопы ломило от студёной воды. "Жаль, спинку некому потереть, - обливая голый торс покалывающим водным холодком, подумал я. - Размечтался... Здесь потрут, снайперским выстрелом или полуметровым кинжальчиком в спину. Судя по слухам, этим могут баловаться даже безобидные на первый взгляд, шустрые не по годам "бачата" или скромные и застенчивые "ханум", что означает - женщина.
Взбодрённое чистое тело приятно горело.
"Хорошо-то как! Главное, задвинуть лень в дальний угол. Вступишь в ледяную водицу, на весь день бодрячок обеспечен...".
Тропка проходила по краю сгоревшего пшеничного поля. Настолько крохотного, что комбайну не хватило бы места для разворота. Пустотелые стебельки, истлев до самых корней, припорошили золой неровную поверхность земли. Заботливые крестьянские руки собрали уцелевшие колоски. Однако, на радость птицам, кое-что ещё оставалось. Наклонившись, я поднял обугленный колосок. Отсоединив зёрнышко, стал медленно его жевать. Случайно уцелевшее семя, с запахом дыма и горечи, с трудом поддавалось зубам. Колосок лежал на ладони, выгнувшись дугой. Зёрнышки, спасаясь от пламени, застыли, прижавшись друг к другу. Сгоревшие чешуйки оголили беззащитные спинки семян.
"Вот так и люди, опалённые войной. Один сразу сгорит дотла, другой с виду будет целёхонек, но стоит лишь глубже заглянуть ему в душу, а там зола. Третьего жизнь и через огненные жернова пропустит, и гнуть да давить продолжит, а он ничего, живёт...".
Прости нас земля, прости... Как это бывает с людьми, стал мысленно выгораживать себя, искать оправдалки. Ведь я до войны участвовал в посевной и убирал зерновые... Лето, к нашему сожалению, тогда подходило к концу. Стоял тёплый безветренный день. Но на сердце было неспокойно. Пришло время решать, куда после восьмилетки идти учиться. Все нормальные люди давно решили, но только не мы с Серёгой. Тополя-великаны у дома, тихо переговариваясь, шелестели листвой. Сидя на лавке, понурив головы, мы размышляли вслух: "В девятый класс пойдём, нас, лучших дружков, разлучат. Одного в английскую школу, другого в немецкую отдадут". Всё решила монетка, брошенная на деревянный стол. Идем во второе профтехучилище.
