– В редакцию нас сегодня точно не пустят, – вздохнул журналист, – лучше сразу идти по домам. Что они там ищут – сам черт за горло сломит! Может, знают за Краснопёрова то, что не знаем мы. Не за дело за простое горло не кромсают, как в котлету. Видать, соли под хвост засыпал. Он был такой.

– Какой? – схватилась за его слова Таня.

– А такой. Это вон вам Володя расскажет. За последнее время они были как не разлей вода, дружба навек, – в словах журналиста послышались ревнивые нотки, – вечно шушукались по углам. И Краснопёров всегда его материалы за первую полосу ставил.

– А о чем они шушукались? – нахмурилась Таня.

– А хрен их знает! – с чувством произнес журналист. – Ваш у Краснопёрова давно уже ходил в любимчиках. И если Краснопёров и рассказал чего, то только ему.

Почуяв, что больше ничего интересного не произойдет, толпа стала расходиться. Ушли и журналисты – их не пустили в редакцию солдаты, которые остались стоять на входе.

Таня отошла к Горсаду и, остановившись, задумалась. Кто-то ночью жестоко убил Антона Краснопёрова, главного редактора газеты. Ему вырезали глаза. Почему убийца так ужасно изуродовал труп? Глаза вырезали у трупа или еще при жизни? И что за странный нож – какой-то ритуал?

Мог ли Володя видеть убийство? А вдруг он случайно проходил по Дерибасовской, увидел свет в окнах редакции и решил зайти, поговорить с Краснопёровым, а тогда… Да, но где Володя сейчас? Если он видел убийцу, то прячется… Как же его найти, или он сам даст о себе знать, сумеет придумать способ? Голова Тани раскалывалась от этих мучительных вопросов, а сердце явно подсказывало, что Володя попал в беду. Но что за беда, пока она не могла понять.

– Эй, подруга, ты за шо такая смурная, своих не узнаешь? – Рядом с собой Таня увидела улыбающееся лицо Майорчика, бессменного и самого верного адъютанта Японца. Мейер Зайдер выглядел невероятным щеголем в элегантном черном костюме еще дореволюционного шика. В петлицу была вставлена живая гвоздика ярко-алого цвета. В руках он, в точности, как Японец, держал трость.

– Майорчик! – выдохнула Таня. – Ты за редактора газеты слышал?

– А то! Дохлый номер, за то только тебе скажу. Покромсали, как куру до холоймеса, – ответил Зайдер. – За дохлый номер кто-то пролетит как фанера над Парижем, но за такие слова просто не могут выйти из мой рот.

– Интересно, за что его убили… – задумчиво протянула Таня.

– За гроши! За что еще какой-то швицер полазит за мокрое дело? – со знанием дела прокомментировал Майорчик. – Тока гроши – тот дохлый хипиш, за который кому хочешь горло намотать можно, да за так, шоб за ушами скворчало! Вот ему и намотали.

Майорчик либо не знал, кто убил Антона Краснопёрова, либо не хотел говорить. Но трудно было представить, что правая рука Мишки Япончика не знал чего-то о криминальном мире Одессы! Значит, не хотел говорить. Но почему?

Думая об этом, Таня не заметила, что Майорчик не сводит с нее долгого, пристального взгляда.

– А правду за тебя в городе говорят? – Его голос вырвал Таню из сонма тяжелых мыслей. – Говорят, шо ты за фраера газетного замуж собралась? За того фраера, шо Японец до него с понятиями ставится, бо погром остановил?

– Правду. За Володю Сосновского, – вздохнула Таня.

– А я вчера твоего фраера ночью в пивнухе на Греческой видел! – вдруг выпалил Майорчик.

– Что? – Таня даже растерялась от неожиданности. – Когда?

– Да вчера ночью. Аккурат часов одиннадцать стукнуло. Как будто кого ждал, – ответил Зайдер. – Один он был. Мой человек видел, как он ночью выходил из редакции да шел до пивнухи. Мне потом рассказал.

– Он был ночью в редакции? – задохнулась от волнения Таня.

– Был, – Майорчик вперил в нее тяжелый взгляд, – в редакции все окна горели. Видел.

– А что делал твой человек возле редакции? – с подозрением спросила Таня.

– Да то левое дело под Горсадом было, – Зайдер пожал плечами, – надо было фраера одного пугнуть. Аккурат напротив бывшей гостиницы. Вот он и видел, как твой женишок выходил. Краснопёров, кстати, был еще жив.

– Откуда ты знаешь? – удивилась Таня.

– Так он и Краснопёрова потом видел. Тот возле открытого окна стоял, курил. Словно думал за что, або до кого-то ждал.

– Убийцу ждал? – ахнула Таня.

– Может, и так. Жизнь терка острая, кого хошь перетрет да оцарапает. И фраера твого, как за коня в пальте… – вздохнул Майорчик.

– Ты хочешь сказать, что на Володю подумают за то, что он Краснопёрова убил? – голос Тани дрогнул.

– Да ни за что я не хочу сказать! Ты лучше до Японца зайди, у него новостей полно, хочет до тебя поделиться, – и, развернувшись на своих щегольских каблуках, Майорчик быстро пошел вниз по Дерибасовской, кокетливо поигрывая тростью.

Значит, Володя все-таки был в редакции. Худшие опасения подтвердились. Но куда он пошел потом, после пивной на Греческой улице? Кого он ждал? Про пивную в записке не было. Значит, решение отправиться туда возникло у Володи после посещения редакции и разговора с Краснопёровым. Связано ли было это с запиской?

Вопросы, вопросы… Володя вполне мог скрываться от полиции. Но где, у кого? На ум пришел только один человек – старый профессор из анатомического театра, друг Володи. Кстати, этот визит будет очень полезен и в другом плане, ведь труп Краснопёрова явно отвезли туда. Значит, есть шанс узнать подробности о смерти – как был убит Краснопёров, чем, в какое время, при жизни или после смерти ему вырезали глаза, а главное, что за нож и в каких ритуалах его используют. Таня не сомневалась, что профессор это знал. А потому, остановив проезжавшую мимо пролетку, она отправилась в анатомический театр.

Здание анатомического театра стояло на отшибе глухого, далекого парка, и Таня вспомнила о том, как уже шла здесь с Володей, путаясь между огромных раскидистых деревьев. Ей невольно подумалось, что, должно быть, по ночам здесь бывает очень страшно, особенно, если постоянно думать о том, что находится внутри.

Но стоял день, и были слышны даже голоса гуляющих в парке детей, несмотря на дождь.

Овальный флигель анатомического театра производил впечатление полной безлюдности и какой-то заброшенности. Окна были прикрыты плотными ставнями. У самого крыльца Таня вдруг заметила на мокрой земле какой-то золотой кружок. Это была красивая иностранная монета с резными буквами. Какой она страны, Таня не знала. Она машинально сунула монету в карман.

Громко, кулаком, постучала. Никакого ответа. Толкнула дверь. Она оказалась не заперта. Шагнув вперед, Таня очутилась в уже знакомом коридоре, где стоял приторный, сладковатый запах формальдегида и других тошнотворных препаратов, которые используются в таком месте.

– Эй, есть здесь кто-нибудь? Господин профессор! – крикнула Таня, и громкий голос гулким эхом отразился от стен. – Это я, Таня Алмазова! Невеста Володи!

Ответа снова не последовало. Таня не знала, есть ли у профессора медицинский персонал, работает ли здесь кто-то еще. Вспомнив, что его кабинет находится прямо по коридору, Таня медленно, сквозь темноту, пошла вперед, держась за стенку кончиками пальцев.

Вот и приоткрытая дверь кабинета. Таня зашла внутрь. На столе ярко горела настольная электрическая лампа – похоже, ее никто не выключил с ночи. А под столом…

Профессор лежал на спине, вытянув руки вдоль тела. Ноги его были чуть согнуты в коленях, ступни повернуты в сторону. Было очень похоже на то, что он стоял, а затем упал.

Профессор был в белом халате, и на груди его очень ярко выделялось огромное багровое пятно. Преодолевая отвращение, Таня нагнулась над трупом. Раны были не огнестрельные – было очень похоже на то, что его кололи в грудь ножом. Ран было множество – халат заскоруз от крови, представляя на груди сплошное кровавое месиво.

Но самым страшным было лицо, похожее на ужасающую кровавую маску. Такой ее делали вырезанные глаза. Их вырезали квадратами, очень глубоко – так глубоко, что в одной из ран были видны беловатые кости черепа. И эти ужасающие впадины вырезанных глаз придавали лицу выражение, которое просто невозможно было забыть. От трупа уже шел запах. Судя по нему, профессор был мертв еще с ночи.