В перерывах я все время расхаживала по цеху, собирала впечатления. Некоторые из-за этого всерьез на меня злились.

– Чего ты мотаешься туда-сюда, как неприкаянная? – спрашивали они. – У нас ведь своя компания, лучше, чем у нас, нигде не бывает.

– Знаю, но мне надо познакомиться со всеми, – отвечала я.

Вот почему я пришла в восторг, когда морозным зимним днем в цеху появился начальник и спросил, есть ли желающие чистить снег. Прочь от суппорта, прочь из цеха на чудесный, свежий, снежный воздух! Кроме меня, вызвались считаные единицы. Подневольные работницы в большинстве были из мещан и полагали, что разгребать снег унизительнее, чем стоять у станка.

К сожалению, расчистка дороги до ворот заняла всего-навсего час, но это было чудесно! Эдит Рёдельсхаймер, конечно, тоже участвовала и, в свою очередь, познакомила меня с остальными. Мы замечательно провели время. Я познакомилась с очень симпатичной детсадовской воспитательницей из соседнего помещения, хорошенькой женщиной, которая недавно вышла замуж и имела двух маленьких детей.

– Почему же вас, молодую мать, упекли на работы? – спросила я у нее.

Она рассказала, что вместо нее от работ освободили ее мать и та смотрит за детьми. И обе довольны: она сама рада побыть среди людей, тогда как детский галдеж действует ей на нервы. А мать нипочем бы не выдержала здесь, в цеху.

И еще одна женщина очень меня заинтересовала – Бетти Ризенфельд, дама уже за сорок, с тогдашней моей точки зрения старуха. Я мельком видела ее на золотой свадьбе, устроенной почтенным еврейским семейством Вольф. Крохотная, но вполне хорошо сложенная женщина с совершенно белыми волосами, челкой и вздернутым носиком, незамужняя еврейкабуржуазка.

На “Сименсе” она работала браковщицей. В широком главном проходе цеха стоял стол, а на нем скамейка, где и восседала Ризенфельд. Рядом с ней – лоток с готовыми винтами, размеры которых она проверяла на соответствие норме. Те, что не укладывались в предписанный допуск, шли в брак.

Эта Ризенфельд – она закончила женский лицей, имела диплом канцеляристки и жила с матерью – как бы царила над нами и явно наслаждалась своим превосходством. Когда кто-нибудь подходил к ней, эта крохотуля сверху вниз командовала: “Давайте-ка сюда. Посмотрим, все ли в порядке”. В конце каждого рабочего дня она стояла у дверей и каждой, что проходила мимо, весело кричала: “Завтра с утречка да бодрячком!”

Когда Макс Шульц, наш наладчик, наклонялся к станку Рут, все видели: эти двое не просто похожи, а почти что одинаковые: та же форма носа, тот же цвет волос и цвет лица. Прямо-таки жутковато смотреть. Максу Шульцу было не меньше сорока, а Рут еще и двадцати не сравнялось, но даже народ из других бригад говорил: “Ваш наладчик и эта девушка будто однояйцевые близнецы. В жизни не видала такого сходства”. Я обыкновенно иронически замечала: “Вероятно, все дело в расовом различии”.

Этому диковинному феномену сопутствовало кое-что весьма личное: Рут была большой любовью Шульца. Не мелкой влюбленностью, нет, большой любовью. А Шульц был первой и, поскольку жить ей оставалось недолго, единственной любовью Рут.

Для человека вроде Шульца здесь заключался глубокий конфликт. Из его крайне застенчивых рассказов я знала, что он женат и жену свою считает особой отвратительной, злобной и привередливой. Потому-то он и ходил каждую неделю к священнику. А нам рассказывал: “Мой духовник говорит, любовь – это благо! Я должен любить вас всех”. Я догадывалась, о чем речь на самом деле.

Был у нас и второй такой же феномен, но о нем я говорила с Эдит Рёдельсхаймер всего лишь раз. Однажды, когда мы обсуждали сходство Макса Шульца и Рут Хирш, она сказала: “Вообще-то природа позволила себе дважды сыграть здесь в такую игру, и от тех, кто поумнее, это не укрылось”.

Я знала, кого она имеет в виду: эсэсовца Шёнфельда и меня. Начальник нашего цеха сидел за стеклянной перегородкой. Хотел точно знать, как задействовать людей, чтобы производство функционировало без сучка и задоринки. У него были такие же серо-зеленые глаза, такой же формы нос и рот, такие же зубы, как у меня. Мы выглядели словно близнецы.

Я смотрела на него, и мне чудилось, я гляжу в зеркало. Ужас. Мы оба заметили сходство и знали, что оба знаем об этом. Но смысл того, что себе здесь позволила природа, оставался непонятен.

Однажды в воскресенье мы с папой оказались на станции “Александерплац”. И на лестнице встретили Шёнфельда с пятью-шестью другими эсэсовцами в мундирах. Поздороваться нельзя, но, проходя мимо, я посмотрела ему прямо в лицо. Он буквально сник, пристыженно опустил глаза и покраснел.

Платили нам сущие гроши, но работали мы аккордно. В цех нет-нет заходил калькулятор и, стараясь не бросаться в глаза, хронометрировал рабочее время. Правда, мы всегда были начеку. Во всех цехах и участках “Сименса” существовала система оповещения о калькуляторах, чтобы из-за чересчур ретивых работниц нам не урезали и без того низкие расценки. Заботились мы и о справедливом распределении заданий, чтобы каждая получила основную зарплату.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.