Алиса по-прежнему вела себя отвратительно не только по отношению к моему гражданскому мужу. Казалось, именно во мне она видела источник собственных бед. В ее глазах я читала только неприкрытую ненависть. Она бросала упреки, что я ее плохо одеваю, что даю мало денег… Источник-то неконтролируемого дохода в виде московского мента, видимо, иссяк.
– У тебя нет, так у Грека своего возьми! – слышала я крики из-за двери в ее комнату, которую Алиса постоянно держала закрытой, подперев с обратной стороны журнальным столиком.
Иногда мне удавалось прорвать заграждение, иногда так и приходилось разговаривать через дверь. А за что, спрашивается, я буду ее баловать, покупать обновки, если она не прикладывает ни к чему хоть малейшее усилие: не ездит с техникум, не убирается у себя в комнате. Сидит у меня и у Саши на шее, свесив ноги, и еще чего-то требует. Требует, и не меньше!
Не говоря уже о том, чтобы сходить в магазин, приготовить ужин, помыть посуду, вынести мусор, в конце-то концов! Мне приходилось делать все самой после рабочего дня, а эта дряннушка могла проваляться на незаправленной кровати день-деньской напролет, изредка посматривая телевизор. Чтобы подстегнуть Алису хоть к какой-то работе или учебе, я начала говорить, что это только моя квартира, а ей свою надо заработать, чем вызвала еще большую ярость дочери.
Если я отправляла ее в магазин – а делала я это крайне редко, – Алиса могла с выданной на покупки суммой исчезнуть дня на два или на три с концами. Поэтому я старалась не давать ей деньги в руки. Из семейных заначек кое-что пропадало, как я не старалась их запрятать подальше. Вполне естественно, что я срывалась на дочь. А кто еще мог взять деньги? Она нагло врала и изворачивалась.
Иногда я делала вид, что верю, потому что сил на выяснение отношений не оставалось, хотя я знала наверняка, что она в очередной раз врет. Когда все аргументы исчерпывались, от отчаяния я кидалась на нее с кулаками, причем не испытывала чувства угрызения совести. Казалось, что я породила исчадье ада. За что? За что мне это?
Или это отголосок первой Алискиной попытки суицида, когда я твердила ей день и ночь, чтобы удержать от очередного суицидного витка, что люблю ее больше жизни, что готова для нее на все… А потом взяла, да и полюбила какого-то дядьку с улицы. И как я посмела полюбить кого-то, кроме нее?! Алиске было абсолютно наплевать, что я думаю, чувствую. Была только она. Пуп земли!
– Любите меня! Поите! Кормите! Одевайте! А я еще посмотрю, достойны ли вы моего присутствия! – это постоянно мне внушалось непутевой дочкой.
От своих родителей я продолжала тщательно скрывать Алискины загулы. Покрывала ее, как могла. Во время общих застолий в квартире родителей, где собирались все наши многочисленные родственники по праздникам, я делала вид, что у нас с дочерью все хорошо, чем способствовала тому, что Алиса совсем обнаглела.
А потом стали пропадать деньги не только у меня, но и у Грека. Если не дают этой неблагодарной свинюшке по-хорошему, надо воровать?! Да я сама себе лучше руку отрублю по локоть, но не возьму чужого! Так учили меня в моей семье.
Ну-ка, перечитаю, что она там в своем дневнике написала про воровство у нас денег?
Сначала я брала по чуть-чуть с полочки, где всегда лежали деньги на хозяйственные расходы, и удавалось перевести стрелки на кого-то другого. Потом я перерывала в отсутствие взрослых дом от угла до угла и находила заначки, из которых брала по одной-две купюры, а если до меня пытались докопаться, то говорила, что ни о каких деньгах не знаю. Дурочку включала. Но однажды я обнаглела и взяла сразу пятьсот баксов. Мать с Греком догадались, что это я и …
Я решила уйти из дома…
Кроме того, материны постоянные упреки за то, что я их объедаю и за копеечные подачки на проезд до техникума меня совсем выбили из строя. Мы орали друг на друга, высказав все, что накопилось за последний год. Из дома я ушла с фингалом под глазом.
И все! С собой у меня ничего не было, кроме дамской сумочки. Я бросила техникум, потому что целыми днями искала, где переночевать. Я согласна была идти куда угодно, только не домой. Да и вряд ли меня там ждали.
Я болталась не в нашем занюханном городишке, где все меня знают и обязательно доложат матери, а зависала в Москве по разным кабакам, расплодившимся в перестройку, как грибы после дождя. Причем всегда была одна, без подружек. Изредка, правда, заскакивала к полков-
нику Николаю на огонек, но это уж когда совсем припрет, и деньжат перехватить нужно.
Обычно я просто узнавала, в каком клубе сегодня пускают девушек бесплатно, а такое случалось довольно часто. Если не удавалось познакомиться с каким-нибудь мужиком, чтобы хотя бы накормил и напоил, а может – и спать уложил, то просто заговаривала с барменом и официантами, которые по доброте душевной приносили мне остатки еды. Не объедки – нет! Ни в коем случае! Что я – шавка подзаборная? Официанты приносили мне еду, которая оставалась нетронутой в больших блюдах на столах, ведь часто богатые мужики заказывали жрачку сверх того, что могли употребить, чтобы пустить пыль в глаза партнерам по бизнесу или новой крале.
Имея теперь обширные знакомства в клубах и кабаках, мне удавалось просочиться и на закрытые вечеринки, где обычно накрывали шведский стол, а спиртное лилось рекой. Я и прикидом соответственным обзавелась, чтобы быть своей в любой клубешной тусовке. Юбка, безрукавка и сапожки – все из натуральной черной лайки. В общем, выглядела я классно!
Однажды попала на закрытую вечеринку в клуб «Титаник», что на стадионе «Динамо», и названный так после выхода на экраны нашумевшего одноименного кинофильма с Ди Каприо. Обстановка клуба покоряла с порога изяществом и дороговизной: черная кожа и металл, а окна – круглые, в виде корабельных иллюминаторов. В общем, если я сяду на такой кожаный диванчик, то сольюсь с ним по цветовой и структурной гамме. Помните мультфильм про Крокодила Гену? Когда ему Шапокляк говорит:
– Как хорошо, что вы такой зеленый. Вы ляжете на газон, и вас не будет видно…
Вот так теперь и я – сливалась с обстановкой. В «Титаник» ходили более чем обеспеченные люди, в основном мажорики, поэтому, если была возможность, то я зависала именно в нем. Там закрытые вечеринки были классные, как тогда говорили расхожую фразу: «Круче только яйца вкрутую». Однажды я столкнулась там с солистом рок-группы «Агата Кристи», от которой мы фанатели:
Давай вечером с тобой встретимся, Будем опиум курить-рить-рить…
Хотя я в то время не употребляла ничего серьезного. Солист показался таким мелким, что меня смех разобрал… Но менее любимой от этого группа «Агата Кристи» не стала.
Полгода я жила с разными мужиками, с которыми знакомилась прямо на улице или в кабаках. Рано или поздно мне приходилось от них уходить, потому что меня то избивали по-черному, то пытались продать в бордели, а то и вовсе попадался какой-нибудь извращенец.
Один пьяный бандюга, торговец оружием, с которым я встречалась какое-то время, надел на меня наручники и избивал в ванной. Не помню даже за что. Я испугалась, что он меня забьет до смерти. Утром мужик протрезвел и весь день стоял передо мной на коленях, прося прощения. Потом дал денег, чтобы я сняла себе квартиру, и отпустил в надежде на то, что я его прощу и вернусь.
Может быть, если бы он дал денег побольше и оплатил моральный ущерб, я бы его и простила, но оставался риск, что в следующий раз он довершит задуманное и меня пристрелит.
1997 год
(Из дневника Алисы)
Предполагаю, что избивали Алису за то же воровство денег. Не может быть, что избиения происходили беспочвенно. Это ведь не полковник Николай, которому баксы сыпались с потолка. Тысячей больше – тысячей меньше, не все ли равно. Это у него можно было брать без счета. Но никто уже не мог выбить из этой дряннушки тягу к воровству. НИКТО!
