Позднее я отправился в посольство СССР, где в консульском отделе полагалось оформить должным образом мое прибытие к месту жительства и работы. Посольство, как выяснилось, находилось не слишком далеко. Взять такси проблему не составило: такси на улице оказалось много, и при взмахи руки одно из них тотчас же подкатило к тротуару. Адреса объяснять не потребовалось: достаточно было сказать два слова "сорэн тайсикан" ("советское посольство"), как водитель кивнул головой и нажал на газ.
Днем Токио смотрелся приятнее, чем ночью: улицу оживляли рекламные вывески, витрины магазинов, движение транспорта и пешеходы. Но все-таки это был не Париж: за окнами машины мелькали домишки, в основном деревянные, двухэтажные с неказистыми фасадами, свидетельствовавшими об отсутствии у хозяев малейшей заботы о придании им впечатляющего облика. Да, в 1957 году Токио выглядел совсем иначе, чем в наши дни: тогда еще Япония не выбилась в число процветающих стран мира и бедность большинства ее населения давала знать о себе даже в центральных кварталах ее столицы.
В тот же день "с хода" была решена мной и одна из основных бытовых проблем моего пребывания в Японии - проблема подыскания и снятия на условиях аренды помещения для корреспондентского пункта "Правды". Консул Б. Безрукавников и другие работники посольства посоветовали мне осмотреть пустовавший в то время "дом Токарева", находившийся в трех-четырех минутах ходьбы от посольства, на той же улице, в квартале Иигура Адзабу. Безотлагательно я осмотрел этот дом и, недолго думая, договорился с хозяином о его аренде. Это был двухэтажный деревянный дом-особняк с большой гостиной комнатой и девятью другими комнатами. Те из них, которые находились на первом этаже, можно было использовать под служебные помещения, а те, что на втором,- под жилые. Большая часть комнат была европейского типа, но были на первом этаже две комнатушки в японском стиле с татами вместо полов. От улицы дом был отгорожен каменным забором, окаймленным изнутри живой изгородью из вечнозеленых кустов. Между изгородью и фасадом находилась крохотная лужайка, по ее краям росли, создавая тень, несколько магнолий и два кедра. Вполне прилично выглядел парадный подъезд дома, к которому с улицы вела асфальтовая дорожка.
Но важно было другое: аренду дома упрощало то обстоятельство, что его владельцем был русский эмигрант А. С. Токарев, получивший в те годы советское гражданство. Это снимало необходимость втягивать японских посредников-риэлтеров в оформление моего арендного соглашения с домовладельцем. В то время, насколько мне помнится, я договорился с хозяином, что ежемесячная арендная плата редакции "Правды" за названный дом составит 150 тысяч иен. С учетом расположения дома в одном из центральных кварталов японской столицы такая сумма была не столь уж высока и вполне укладывалась в финансовую смету корпункта.
Стоит упомянуть заодно и о хозяине дома Алексее Степановиче Токареве высоком, седовласом, но еще очень бодром человеке, прожившем в Японии в качестве эмигранта тридцать с лишним лет. Столь длительное пребывание среди японцев наложило заметный отпечаток на его русскую речь, которую он то и дело пересыпал японскими словами. Как вскоре мне стало ясно, его японский язык в грамматическом отношении был абсолютно безграмотным, но знание лексики позволяло ему тем не менее без труда общаться с японцами, если речь, разумеется, шла о житейских делах, а не о высоких материях.
В прошлом, как выяснилось из его дальнейших рассказов о себе, Токарев был офицером колчаковской армии. Когда остатки этой армии отступили в Маньчжурию, он пробовал было найти пристанище в Китае, но затем перебрался в Японию в надежде на лучшие заработки. Однако в Японии жизнь его сложилась не сладко: занимался он главным образом мелкой торговлей и скитался по различным провинциальным городам. С началом войны на Тихом океане японские власти посадили его в тюрьму "на всякий случай", поскольку любой иностранец мог быть, по их предположениям, либо советским, либо американским шпионом. По окончании войны в годы американской оккупации Японии Алексей Степанович вышел из тюрьмы, и тут-то пришел, наконец, на его улицу праздник.
Ведь в первые годы оккупации в Японии царили разруха, голод, безработица и необузданный разгул спекуляций на черных рынках. Вольготно жили тогда на японской земле лишь служащие американской оккупационной армии, приобретавшие и одежду, и мебель, и продовольствие в специальных военных универмагах - "пиэксах". А пропуском для входа в эти "пиэксы" служила обычно лишь внешность входящего: если европеец или негр - заходи, если японец или кореец - пошел прочь. А внешность у Токарева была вполне европейская. Вот и покупал он в этих "пиэксах" по дешевке дефицитные товары, а затем шел на черный рынок и продавал их там японцам втридорога. Вскоре таким образом он нажил крупные по тем временам суммы и, предвидя в дальнейшем все большую инфляцию, стал вкладывать свои доходы в землю. В те годы даже в центре Токио, разрушенного бомбардировками, многие японцы продавали дома за бесценок либо в связи с отъездом в провинцию к родственникам, либо по причине гибели бывших владельцев, либо просто, чтобы не умереть с голоду. Этим и воспользовался Токарев, купивший в первые годы оккупации три дома в центральных районах японской столицы. Спустя десять-двенадцать лет цена этих домов, и особенно, находившихся под ними земельных участков, возросла многократно. В 1957 году, проживая в одном из этих домов, Токарев два других сдавал в аренду и получал достаточно средств, чтобы жить безбедно. Заполучив советский паспорт, он отнюдь не торопился покинуть Японию, предпочитая вести в Токио спокойную жизнь рантье.
Кстати сказать, в то время в Японии проживало большое число и других русских белоэмигрантов. Некоторые из них, как и Токарев, преуспели в коммерции. Моим знакомым стал, например, владелец двух русских ресторанчиков (в Токио и в Каруидзаве) В. Антипин, поддерживавший тесные контакты с советскими консульскими работниками. Но далеко не всем из этих осколков царской России удавалось сводить концы с концами. Многие из них в 50-х годах жили даже хуже, чем "средние" японцы. Поэтому после восстановления дипломатических отношений с Советским Союзом они стали обивать пороги нашего консульства в надежде заполучить советские паспорта и вернуться на Родину. В общем, консульские работники относились к ним неплохо и проявляли сочувствие. Некоторым доверили работу в посольстве: сторожами у посольских ворот в те дни работали бывший граф Левин и бывший денщик атамана Семенова казак Мясищев. Некоторые русские женщины нанялись тогда же в домработницы к приехавшим в Японию служащим различных советских учреждений. Постепенно число русских белоэмигрантов в Японии стало в те годы сокращаться: получая советские паспорта, они выезжали на родину, которую некогда покинули либо они сами, либо их родители.
В ближайшие две-три недели по прибытии в Японию решил я и другие неотложные бытовые вопросы: закупил для корпункта мебель и офисное оборудование, а также автомашину для корпункта. Примечательно, что в те времена в глазах знающих автодело сотрудников советских учреждений японские автомашины не котировались. Считалось, что лучше приобрести подержанную американскую автомашину, чем новую японскую. Так я и поступил, купив у американского владельца подержанный "кадиллак". И надо сказать, что в последующие годы особых забот у меня с этой машиной не было - в управлении она оказалась легка и бегала без поломок.
В те же дни решил я, кстати сказать, и кадровые вопросы: сотрудниками корпункта "Правды" по рекомендации одного из руководителей ЦК Компартии Японии (видимо, Хакамада Сатоми), с которым поддерживали связь дипломаты посольства, стали Хомма Ситиро и Сато Токидзи. С этими японцами я и проработал весь срок своего первого пребывания в Японии: оба они стали для меня не только сослуживцами, но и личными друзьями. В ходе повседневного общения с ними я постепенно познавал взгляды японцев на жизнь, их духовные и материальные запросы, их отношение к иностранцам, и в том числе к нашей стране.
