Местом моего проживания в Токио стал хорошо знакомый мне Дом международной культуры (Кокусай Бунка Кайкан), у администрации которого были, как выяснилось, давние контакты с университетом Кэйо. Для мня гостиница этого дома была очень удобна: неподалеку от нее находились и университет Кэйо, и парламентская библиотека (две остановки на метро), и посольство СССР. В те дни я не раз заглядывал в посольство и там познакомился с тогдашним советским послом Владимиром Яковлевичем Павловым, сменившим незадолго до того Полянского Д.С., получившего назначение на пост посла СССР в Норвегии.
Приезд В. Я. Павлова в Японию был ознаменован маленьким, но очень обидным не только для него, но и для престижа нашей страны конфликтом. Суть его состояла в том, что когда Павлов сошел с нашего самолета в токийском аэропорту Нарита с женой и собакой, то путь ему преградили таможенные власти и, невзирая на то, что он посол великой державы, отобрали у него собаку и заявили, что он получит ее только после длительного пребывания пса в карантине. Все хлопоты наших консульских работников и дипломатов, направленные на безотлагательное возвращение собаки высокопоставленному советскому гостю, не увенчались успехом, и Павлову пришлось смириться, чтобы не придавать конфликту дальнейшую огласку. Это был, конечно, щелчок по носу официальному представителю правительства нашей страны. Я думаю, с американским послом такие фортели не прошли бы. Примечательно другое: сам Павлов, получивший в Москве инструкции добиваться добрососедства с Японией не обращая внимания на капризы японской стороны, постарался сделать вид, что ничего не случилось и изъятие у него пса для пребывания в карантине его нисколько не обидело.
Беседы с В. Я. Павловым создали у меня впечатление, что его приезд в Японию не внесет никаких новых веяний в советско-японские отношения. Его мышление не было устремлено в будущее и ограничивалось мелкими текущими вопросами. В прошлом он был типичный аппаратный партийный работник, переведенный на службу в МИД СССР в соответствии с чьим-то волюнтаристским решением. До приезда в Японию он пробыл несколько лет послом в одной из социалистических стран Восточной Европы (кажется, в Венгрии) и, следовательно, никогда прежде не сталкивался с проблемами, присущими внешней политике таких "трудных" для нас капиталистических стран как Япония.
Говорят, правда, что подобные перемещения дипломатов из одной страны в другую, прежде им незнакомую, будто бы полезны для дела: дескать, новый посол способен свежим глазом увидеть то, что не замечается теми, кто давно занимается той или иной страной. Но такое новое острое видение по плечу далеко не всем, а лишь талантливым дипломатам типа Трояновского. Павлов же производил впечатление заурядного аппаратного чиновника, вполне порядочного, отнюдь не тупого, но и не гения. Подкупал он своих подчиненных, да и посторонних лиц, своим добродушием и простецким обращением. Но при всем при том звезд с неба он не хватал. Кстати сказать, мои беседы с упомянутыми выше влиятельными японскими государственными деятелями его не заинтересовали: их фамилии, видимо, ему ни о чем не говорили, а интересно ему, как показали наши беседы, было только то, о чем японцы говорили лишь в личных с ним беседах. Тем не менее недели две спустя он пригласил меня на одно из совещаний дипсостава и предложил выступить по итогам моих встреч с японцами. Приняв к сведению мою информацию, присутствовавшие на совещании дипломаты никаких сколько-нибудь определенных суждений по поводу тогдашнего состояния советско-японских отношений не высказали. Да я и не предполагал иного: мидовские чиновники и в Москве и за рубежом всегда верны себе и, когда речь заходит о каких-то сложных спорных вопросах, предпочитают отмалчиваться в ожидании "установок вышестоящих инстанций".
Зато много острых споров и словесных перепалок довелось мне вести в те годы с группами японских советологов, связанных с редакцией газеты "Санкэй" - самой правой из наиболее влиятельных центральных газет страны. В первой половине 80-х годов встречи с этими советологами наших японоведов проводились ежегодно в соответствии с соглашением, заключенным руководством института с редакцией названной газеты. С японской стороны в этих встречах участвовали не столько журналисты - штатные работники "Санкэй", сколько близкие этой газете по взглядам политологи из числа бывших дипломатов и военачальников, занимавшихся проблемами взаимоотношений Японии с Советским Союзом. Едва ли не каждый год во главе "команды" японских советологов оказывался на этих встречах бывший посол Японии в Советском Союзе Накагава Тору. Не раз в числе той же "команды" вели диалоги с нами сотрудник исследовательского центра Управления обороны военный разведчик Нисихара Тадаси, адмирал в отставке Сакондзи, политический обозреватель газеты "Санкэй", генерал в отставке Цукамото Сёити, политический обозреватель телевизионной компании "Фудзи Тэрэби" Такэути Садао, а также ответственный за связи с Советским Союзом представитель японской Федерации экономических организаций (Кэйданрэн) Судзуки Кэйсукэ. Почти во всех встречах в составе японской делегации находились, кроме того, три воинственно настроенных профессора-советолога: Сасэ Масамори, Тэратани Хироми и Кимура Хироси, известные в Японии как авторы открыто антисоветских публикаций.
С нашей стороны "команды" для каждой из этих ежегодных встреч формировались также не только из сотрудников института. Правда, во главе наших "команд" неизменно оказывался заместитель директора член-корреспондент Георгий Федорович Ким, который не будучи японоведом пристрастился к проблемам советско-японских отношений и, пользуясь административной властью, держал под своим контролем все вопросы, касавшиеся персонального состава советских участников этих встреч. Из сотрудников отдела Японии наряду со мной постоянно участвовали в этих встречах два приближенных к Киму лица: Юрий Михайлович Рю переводчик-синхронист высшего класса и Семен Ильич Вербицкий, помогавший Киму готовить его выступления в качестве личного "спичрайтера". Среди других советских участников названных встреч с японскими политологами, представлявшими газету "Санкэй", находились чаще всего ответственный работник Международного отдела ЦК КПСС А. И. Сенаторов и американист из Института США и Канады В. С. Лукин - тот самый, который стал в дальнейшем, спустя лет восемь-десять, послом Советского Союза в США, а потом депутатом Государственной Думы от фракции "Яблоко". Не раз находился в составе нашей команды Павел Дмитриевич Долгоруков, возглавлявший японский сектор Научно-исследовательского конъюнктурного института (НИКИ),- многоопытный специалист, всегда бывший в курсе всех вопросов, связанных с советско-японскими экономическими отношениями. Почти всегда принимал также участие в этих встречах с нашей стороны кто-либо из ведущих советских ученых-китаеведов: либо Л. П. Делюсин, либо Г. Д. Сухарчук. Но бывали случаи, когда в составе нашей команды по воле Г. Ф. Кима оказывались люди совершенно случайные, но по каким-то причинам "нужные" дирекции института. Пример тому являл собой член коллегии Высшей аттестационной комиссии Г. Б. Правоторов, экономист по профессии, никогда не имевший никакого отношения к Японии, да и вообще к Дальнему Востоку.
По взаимному согласию каждая из наших встреч с представителями газеты "Санкэй" устраивалась то в одном, то в другом из городов Японии и Советского Союза. Начались эти встречи еще до моего возвращения в институт, но в дальнейшем я принял участие во всех тех, какие последовали далее. С моим участием трижды встречи состоялись в Японии - в 1979 году в Осаке, в 1981 г. в Саппоро, а в 1983 году в Токио - и дважды в Советском Союзе: в 1980 году в Ереване, а в 1982 году во Фрунзе. Потом по причине какого-то непонятного конфликта, возникшего в руководстве газеты "Санкэй", наши встречи были прерваны и более не возобновлялись. Думается мне, что эти встречи не дали редакции названной газеты тех политических и пропагандистских дивидендов, на которые поначалу рассчитывали их японские организаторы.
