Александр III вместе с «полицейской» Россией передал и ущербный вектор своей внешней политики, который наследник мог, конечно, изменить, но на это требовалась воля, которой ему катастрофически не хватало, что и привело к пагубным для династии и страны последствиям.

Неожиданно скончавшийся император Александр III не успел подготовить своего наследника к бремени венценосца, и Николай II принял бразды государственного правления абсолютным дилетантом. Личность вновь взошедшего на престол императора была расплывчатой, четких контуров не имевшей, в целом – малопривлекательной: ни внешней царственной фактуры, ни духовной мощи. Преобладала интеллектуально-волевая немощь, прикрытая упрямством, нетерпимостью к посторонним советам, гипертрофированной подозрительностью и чрезвычайной склонностью к мистицизму. Свойства малопригодные для властелина одной шестой части суши и благоприятные при определенных условиях для манипулирования им со стороны внешних инстанций. Ему было 26 лет, и в склонности к увлечению государственными науками в предшествующие годы замечен он не был. Чихачев (управляющий морским министерством, октябрь 1894 года): «…наследник – совершенный ребенок, ни опыта, ни знаний, ни склонности к изучению широких государственных вопросов. Наклонности детские. Руль выпал из твердых рук, и куда приплывет государственный корабль – Бог весть» (Гурко В. И. Черты и силуэты прошлого. Новое литературное обозрение, 2000. С. 29).

В 1892 году Витте, министр путей сообщения и финансов, предложил Александру III назначить наследника председателем комитета по постройке Сибирской железной дороги. Царь изумился: «Да ведь он совсем мальчик, у него совсем детские суждения» (Роберт Мэсси. Николай и Александра. М., Интерпракс, 1990. С. 30.). Через два года этот мальчик стал императором, а инфантилизм стал визитной карточкой всей его политики.

В день смерти отца Николай признавался великому князю Александру Михайловичу: «Я не готов быть царем. Я никогда не хотел быть им. У меня даже нет понятия, как разговаривать с министрами» (указ. соч., с. 45). Эти «царские достоинства» «украшали» его деятельность до самого отречения. Признаться бы юному царю, что его голубой мечтой было стать не царем, а командиром любимого им лейб-гвардейского гусарского полка (Гурко… С. 13). Предощущал, наверное, что это – его потолок, да династические вериги предопределяли другую ношу – шапку Мономаха, не по душе, не по плечам. Так и правил, как бог на душу положит, спустя рукава.

Что было не совсем обычно для молодого царя, так это повышенная религиозность, качество далеко не главное для носителя короны. Правда, склонность объяснимая, если принять во внимание, что воспитателем Николая, как и его отца, был Победоносцев, «злой гений» России, строжайший ревнитель православной нравственности. По Победоносцеву, самодержавие и православие – вечные скрепы Российской империи, а всякие там конституции, парламенты – от лукавого, и их никогда в России не будет. Парламент, свободная печать, сплошное образование народа и прочие прогрессивные общественные веяния подвергались Победоносцевым остракизму, осмеянию, как явления, расшатывающие государственные устои. Но почему эти явления возникают и постепенно планетарно расширяются, главный российский «законник» не объяснял. Победоносцев в 1896 году истерично предрекал: «Дети наши и внуки дождутся свержения этого идола (парламентаризма. – Б.)» (Ольденбург С. С. Царствование императора Николая II. Белград. Т. 1. С. 42). Дети, внуки и он сам дождались торжества этого идола – открытия Госдумы в апреле 1906 года! А ведь было у царского наставника немало разумных рассуждений, например: «Вся мудрость жизни – в сосредоточении силы и мысли, все зло – в ее рассеянии» (указ. соч. Т. 1. С. 44). Только приходится удивляться: почему более чем за двадцать лет он не научил этой мудрости своего ученика – Николая II, ограничившись курсом православно-самодержавной рутины, вбив ее догмы в головы детей Александра II и Александра III?! Усвоив мертвые истины реакционной утопии, они до последних дней верили в их непогрешимость.

С первых дней царствования Николай II попал в плен своих многочисленных дядей, значительно старших по возрасту, политически более опытных и обладавших более сильной волей. Если Александр III одной своей фактурой сдерживал амбиции многочисленных родственников, то малорослый и слабовольный Николай, лишенный царственного величия и абсолютно неподготовленный к роли повелителя России, попал почти в полную зависимость от их советов, на многие годы продлив свое политическое младенчество, не преодоленное до последних дней. Политическое опекунство дядей в будущем сменилось опекунством царицы, что в конечном итоге имело трагические последствия как для династии, так и для России. Николай II был подвержен влиянию не только своих дядей, Победоносцева и царицы, но и своего кузена – Вильгельма II, германского императора, который был старше на девять лет.

Более политически грамотный и опытный, волевой и решительный кайзер сумел переориентировать интересы внешней политики российского императора с Запада на Восток, спровоцировав в конечном итоге войну между Россией и Японией. Личные качества последнего Романова имели решающее значение в российской катастрофе, поэтому есть смысл остановиться на них более подробно.

Самая расхожая характеристика Николая II по многочисленным источникам: слабовольный, вместо силы воли – упрямство (то есть каприз), недоверчивый, сдержанный, неумный, душевно пустой, лицемерный, фаталист, но образцовый отец семейства, политически близорук (недальновиден). Современники отмечают также подверженность Николая II постороннему влиянию. Так, великий князь Константин Константинович (поэт) фиксирует в 1903 году, что у молодого государя «последний докладывающий всегда прав» (Михаил Вострышев. Августейшее семейство. Россия глазами великого князя Константина Константиновича. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 260). Один пример политической близорукости и отсутствия собственного мнения в выборе стратегического союзника связан с заключением секретного договора об оборонительном союзе между Россией и Германией, подписанного в июле 1905 года Николаем II и Вильгельмом II в Бьерке (Извольский А. П. Воспоминания. Минск: ХАРВЕСТ, 2003. С. 36–37). Германофобы из ближайшего окружения Николая II убедили его в ошибочности заключенного договора, и царь в октябре того же года сообщил Вильгельму II об его аннулировании. В пользу врагов России – Франции и Англии.

Еще один пример политической недальновидности российского императора. В 1904 году министр внутренних дел Святополк-Мирский сделал попытку привлечения выборного населения к государственному управлению и был уволен (Вострышев… С. 284). А через год сам император был вынужден объявить манифест о созыве Государственной думы.

Николай II был отягощен и другими грехами: мелочен, коварен, неправдив (Любош С. Последние Романовы. М.: АСТ; СПб.: Полигон. С. 186).

«Царь никого не ценит, держит человека, пока тот ему нужен, потом бессовестно выбрасывает… царь не хозяин своего слова… Николай II слабовольный, но скользкий как рыба» (Богданович А. Три последних самодержца. М.: Новости, 1990. С. 397, 439, 458).

Штюрмер (март 1908): «Николай II фальшив, как Александр I, на него нельзя положиться» (Богданович… С. 470).

Американский публицист Е. Алферьев не согласен, что Николай II был человеком слабовольным: «Раз перенес все тяготы царствования и заключения – человек сильной воли» (Алферьев Е. Е. Император Николай II как человек сильной воли. Свято-Троицкий монастырь, Джондарвиль, H. I., 1983. С. 11). Алферьев упускает из виду, что человек равнодушный и фаталистически настроенный с относительной легкостью может переносить злоключения судьбы. Что особо переживать, коль на все воля Божья. Достойно лишь сожаления, что последние русские цари – Александр III и его сын Николай II имели своим воспитателем религиозного фанатика Победоносцева, приучивших их, особенно Николая II, больше внимания уделять храму и молитвам, чем проникновению в тайны государственного управления. Свято чтя заветы своего воспитателя, Александр III наказывал учительнице своих детей: «Они должны хорошо молиться Богу и учиться» (Алферьев… С. 13). Из всех наставлений Николай превосходно усвоил только первое. При нем с 1894 по 1912 годы было открыто 211 новых мужских и женских монастырей, 7546 церквей; большое внимание он уделял церковному искусству, церковным ремеслам, хорошо знал церковный устав, понимал и любил церковное пение, ежедневно истово молился (Алферьев… С. 80, 82–85). Не лежала у Николая II душа к царскому делу! И потому совсем не случайно он в январе 1905 года хотел сменить царский престол на патриарший, запросив согласия у Синода (Алферьев… С. 88). Симптом весьма показательный. Возможно, в условиях резкого накала социальной атмосферы, классовой борьбы Николай II ощутил свою неспособность как руководителя и, не желая нести ответственность за последствия бурно развивающихся событий (Русско-японская война, недовольство ею в обществе, рабоче-крестьянские волнения, требования прогрессивных кругов о расширении политических свобод и т. д.), решил уйти в тишь церковных алтарей, где чувствовал себя душевно комфортно. Этот шаг показывает, что резкая смена социального климата провоцирует у самодержца душевный надлом вследствие слабоволия и отсутствия устойчивого морального стержня, продуцируя принятие неадекватных, импульсивных, труднообъяснимых с позиций типичных носителей такого уровня власти поступков. Церковники в царском предложении могли усмотреть подвох и, как более опытные психологи, предусмотрительно промолчали, чем вызвали со стороны Николая II неприязнь к ним до его отречения.