Борис иронично улыбнулся.

– Кстати, она мне говорила, и не один раз: «Боря, жена-доктор – это очень выгодно, во всех отношениях».

– Но не из медицинского корпуса армии США, – уточнила Джин. – Хотя там доктора получше.

– Не из медицинского корпуса армии США, – согласился он. – У Анны Кирилловны будет обморок от одного этого названия.

Борис перевернул ее руку, поцеловал глубокий шрам на ладони.

– Что это? Я заметил еще в Сирии. Порез? Ты промолчала тогда. Для пореза, по-моему, слишком.

– Да, для пореза слишком, – она высвободила руку, с нежностью провела пальцем по его щеке и подбородку, – в наблюдательности тебе не откажешь. Это ожог от радиации. Заживало долго, слава богу, зажило.

– От радиации? В Японии? Ты была в Японии? – спросил он с тревогой. – На Фукусиме?

– Нет, раньше. И не в Японии. В другом месте.

– В Иране? – догадался он. – Ты выполняла там задание.

Она покачала головой.

– Я не могу говорить об этом. Надеюсь, ты понимаешь.

– Еще бы!

– Иногда бывает так, что остаешься последним, кто может продлить жизнь хотя бы на несколько мгновений, взяв часть болезни на себя, и не можешь поступить иначе. Я не смогла поступить иначе, хотя понимала, что меня ждет. Получи я этот ожог на Фукусиме, я бы не успела к тебе на свидание в Сирию, – пошутила она, чтобы смягчить горечь своих слов.

– Я знаю, что такие вещи не проходят бесследно.

– Не проходят, – Джин уставилась в чашку с кофе. – И для меня не прошли, конечно. Я регулярно обследуюсь.

– И что?

– Пока что тромбоциты в норме, – ответила она с легкой улыбкой, – количество лейкоцитов в крови слегка повышено, но допустимо. Так что, можно сказать, все спокойно. Но радиация – такая штука, она может подействовать и через десяток лет. Легко. Как только количество тромбоцитов начнет сокращаться, а лейкоциты резко увеличатся, будет ясно, что процесс пошел.

– Это неизбежно?

– Все зависит от организма. От природы на самом деле, врожденной природы, сможет справиться на латентном уровне или нет. Очень надеюсь, что мама и папа меня не подведут.

– У Голицыных древняя, сильная кровь? Ведь по-нашему, по-русски, ты Голицына?

– Да, Голицына. Это по-ихнему, по-американски «Голицин», – она рассмеялась, – а по-русски Голицына.

Она загадочно понизила голос:

– У меня даже имя русское имеется.

– Вот как? – он вскинул бровь и снова прижал ее пальцы к губам. – И какое?

– Маша. Мама назвала меня в честь бабушки, та была родом из семейства Габсбургов и ее официально именовали эрцгерцогиней Марией-Элизабет, а на французский манер – Маренн. Так и записали: Мэри-Джин Роджерс. На втором имени настоял папа, так звали его маму, и он очень этого хотел. Но, поскольку я воспитывалась у бабушки, чтобы меня с ней не путать, чаще стали звать Джин, так и осталось.

Она, помедлив, добавила:

– А еще мама мне говорила, что в детстве ее героиней была княгиня Мария Волконская, дочь генерала Раевского, и поэтому она всегда хотела, если у нее когда-нибудь будет дочка, назвать ее Машей. Так, собственно, и сложилось.

– У нас здесь, конечно, не самый сложный участок, мэм.

Капитан Боб Шлихт повернулся к Джин. Розовый луч восходящего над горами солнца блеснул на стеклах очков, прикрепленных к каске.

– Как последний курс университета, – пошутил он, – не уровень доктора наук, но квалификация требуется. Есть территории посложнее, но и нам здесь расслабиться не дают.

Шлихт широко улыбнулся.

– Держи ухо востро и смотри в оба, никогда не знаешь наверняка, где наткнешься на их подарочек. Это настоящая война, мэм, эти ребята ни на секунду не выпускают нас из поля зрения, они следят за нами, изучают наши методы, приспосабливаются к нам, намеренно сеют панику. Устраивают засады.

– Он хочет сказать, мэм, что мы поедем очень медленно, – добавила Кейт Стролл. – По известному правилу, тише едешь – дальше будешь. Тут спешка ведет прямо на небеса, даже не в гости к Богу, а на ПМЖ, если можно так выразиться. Возможно, вам следовало бы воспользоваться вертолетом, мэм. Через полчаса уже были бы на месте. А мы доберемся до базы Зета, где проводятся ваши медицинские курсы, в лучшем случае к обеду.

– Вы, мэм, были в Ираке? – спросил Шлихт.

– Была, кэп.

– Ну, там у нас не было такой техники, как сейчас. Там главное было поскорее проскочить участок в надежде, что они просто не успеют привести СВУ в действие, а здесь со всеми этими сканерами мы теперь ползем как черепахи. Не скажу, что это добавляет уверенности или приносит удовольствие, куда там. Сидишь в этом гробу на колесах, – он присвистнул, – заглядываешь под каждый камень, под каждый мешок, здорово на нервы действует. В голове только одна мысль: ты должен достать СВУ раньше, чем оно достанет тебя. Так что Кейт права, вам в самом деле лучше было бы вертолетом. Надежнее.

– Как бы то ни было, я здесь, – ответила Джин. – И у меня нет привычки сожалеть о решениях, когда они приняты. Да я и не сожалею, мне интересно посмотреть, как вы работаете, тем более что времени у меня предостаточно.

«Может, они и правы, – подумала она. – Только в самом деле рассуждать поздно. Майкл предупреждал, что это далеко не забавное приключение – ехать в колонне бэтээров до базы Зета, но тебе хотелось поскорее убраться от него подальше, – иронизировала она над собой. – И ты воспользовалась тем, что Кейт пригласила тебя, сказав, что они выезжают, как только взойдет солнце».

И вот уже два часа в пути по каменистой дороге. Колонна ползет медленно. Впереди новейший БТР «Хаски» сканирует дорогу при помощи радиолокаторов, камеры под панелями делают снимки земли. За ним движется «Буффало», самая большая машина с противоминной защитой, оборудованная противоминной рукой – экскаватором, чтобы выкапывать провода и взрывчатые вещества. И только третьим идет RG-31 с личным составом на борту. Да, с таким эскортом быстро не доедешь, но, признаться честно, это лучше, чем оставаться с Майклом. Она едва выдержала те два с половиной часа, оставшиеся после просмотра «Властелина» до выезда группы. Все время старалась уйти от разговора, к которому он подводил ее, – об их отношениях, о том, что все можно начать с начала. К такому повороту она не была готова. Легче тащиться по серой пустыне за «Буффало», чем в сотый раз придумывать, как увернуться от прямого вопроса, не ответив ни да ни нет.

– Эти СВУ – такая штука, очень коварная, – снова услышала она голос капитана Шлихта. – Впервые их применили саддамовцы, ну а афганцы быстро переняли. Так получается, что вроде и виноватых нет. Местные ни при чем. Ты сам приводишь в действие взрывное устройство, наезжая на него. Раз, бум – и готово, ты на том свете, быстренько и удобно, без церемоний. Это такие мины, похожие на нажимные пластины. Разные. У этих парней с гор большое разнообразие: и советские, и китайские, и итальянские «игрушки».

– Вам приходилось взрываться? – спросила Джин. – Я полагаю, да.

– Здесь всем приходилось, хотя бы по разу, – ответила за Шлихта Кейт. – Удовольствие невеликое.

Она слегка толкнула Боба в плечо.

– Помнишь ту жестянку? Похожа была на обычную банку, они к ней ради издевательства даже христианский крестик прилепили. Она как-то сбоку лежала, и сканер пропустил ее. Когда на нее наехали колесом, был такой грохот, все затряслось, потемнело, я протянула руку, чтобы схватиться за край сиденья, верите, мэм, я не видела своей руки, такой густой был дым. Белая гигантская вспышка, шум, если бы не броня, мы все погибли бы. Я не перестаю благословлять того парня, который сделал наш «буффало», а заодно и Господа Бога, мэм, они оба поработали на славу. Нам повезло. Но картина была страшная. У «буффало» весь бок искорежен, кучи песка вокруг. А жестянка всего-то была ничего, с хоккейную шайбу, наверное. Маленькая такая штучка.

– Зато удаленькая, – добавил Шлихт.

– Сэр, кажется, провод Ангела…

Голос водителя головного бэтээра сержанта Беннета прервал их разговор.