Их совместная работа в те далекие дни заключалась в том, что Бунин помогал «Катерине Михайловне», как он ее называл, держать корректуру ее выходившего в журнале (а потом – отдельным изданием) романа, советуя при этом сокращать длинноты.

Оба они, Бунин и Лопатина, тогда глубоко в душе переживали любовные драмы, каждый – свою. О женитьбе своей поминали шутя, слишком разные были это люди. Ходили они вдвоем в Проточный переулок, где находились тогда московские трущобы, знакомились с жизнью людей на «дне», не раз гуляли вместе по арбатским переулкам, проводили лето на даче в Царицыне, ставшем частью Москвы: сюда подведена линия метро…

«Бывало, идем по Арбату, он в высоких ботиках, в потрепанном пальто с барашковым воротником, в высокой барашковой шапке и говорит:

– Вот вы все смеетесь, не верите, а вот увидите, я буду знаменит на весь мир! – Какой смешной, – думала я», – вспоминала много лет спустя эти прогулки по Арбату Екатерина Лопатина в дни, когда слова друга молодости сбылись: он стал лауреатом Нобелевской премии.

В отношениях между Буниным и Лопатиной особенно удивляет вот что. Иван Алексеевич был завсегдатаем особняка в Хрущевском переулке не только потому, что его тянуло увидеть здесь Екатерину Михайловну, поговорить с ней, ее друзьями. Частые встречи Бунина с Лопатиной могли создать впечатление, что между ними – роман. Но романа не было, была та редкая ситуация, когда гость стремится в дом не столько ради хозяйки, сколько ради… самого дома. Отличался дом не роскошью, хлебосольством, а архитектурой, царившей в нем культурой, чьи глубокие корни проросли здесь.

Бунин об этом писал так: «Мне нравился переулок, дом, где они жили, приятно было бывать в доме. Но это было не то, что влюбляются в дом оттого, что в нем живет любимая девушка, как это часто бывает, а наоборот. Она мне нравилась потому, что нравился дом».

И сегодня пленяет живописностью старый крошечный особняк, как и Хрущевский переулок, его строй домов. Хотя кое-что и здесь успели потерять: исчезли стоявшие напротив особняка два других старинных домика, на месте которых растут кусты и деревья. Но есть и отрадные перемены. В старинной усадьбе Хрущевых, она напротив здания бывших номеров, обосновался музей А.С. Пушкина, так любимого Буниным. А рядом – на соседней улице, Пречистенке, открыт музей Льва Толстого, не раз одаривавшего молодого поэта своим вниманием.

Особняк Лопатиных передали Академии художеств; в нем помещается отделение архитектуры. В этом особняке меня принимал Михаил Посохин, бывший главный архитектор Москвы, когда на закате жизни лишили должности и некогда беспредельной власти. Он показал потайную комнату, где тайком от слуг собирались гости барона Штейнгеля, владевшего особняком до восстания 1825 года в Петербурге. Тайком от слуг будущие декабристы вели разговоры, которые привели их на Сенатскую площадь.

Словно оправдываясь, Посохин рассказал, что низкие потолки типовых домов, крошечные прихожие и маленькие кухни – все это пришлось делать под напором Хрущева.

Приезжая в Москву, Иван Бунин долго продолжал оставаться постояльцем гостиниц. Он отказывался жить у друзей, даже когда в их распоряжении были многокомнатные квартиры и дома. Так, ему предлагала кров в доме на Чистых прудах жена писателя Телешова, устраивавшего литературные «среды». Живя в Москве, по средам, Иван Алексеевич непременно посещал эти литературные собрания. Ходил и на другие «среды», которые устраивали его друзья художники на квартире коллекционера Шмаровина.

Познакомившись с Чеховым, с каждым годом все больше с ним сближался, проводив в беседах долгие часы. И когда Чехов и Бунин бывали одновременно в Москве, то виделись постоянно.

Приехав осенью, в конце октября 1905 года, в очередной раз в Москву и поселившись поначалу в комфортабельном «Национале», одной из лучших московских гостиниц, Бунин вскоре перебирается в излюбленные номера в Хрущевском переулке. Пребывая здесь в ноябре и декабре, он стал свидетелем московского вооруженного восстания, революции 1905 года.

Бунин даже заимел в те дни револьвер, что было не дань моде, а жизненной потребностью: черносотенцы нередко нападали из-за угла на прохожих, которые казались им подозрительными. Заимели револьвер и Константин Бальмонт, и Максим Горький…

Как было ни опасно в те дни находиться в Москве, и Бунин, и Горький стремились жить тогда именно в ней, желая своими глазами увидеть ход небывалых в истории России событий. Но если Бунин оставался заинтересованным свидетелем, то Максим Горький, хотя и не находился на баррикадах, был активнейшим участником революции, а его номер в гостинице «Петергоф», на углу Моховой и Воздвиженки, стал одним из центров революционной борьбы. В нем проходили конспиративные встречи и совещания. Большевики привезли сюда бикфордов шнур, запалы для бомб… В одной из самых укромных комнат номера-люкс изготовляли бомбы. Номер Максима Горького забаррикадировали. Для охраны выделили боевую дружину, состоявшую из студентов университета – грузин. Комнаты с утра до вечера были полны народу. В окнах, по выражению Максима Горького, «стекла гудели» от выстрелов. Сюда заходил Федор Шаляпин, Валентин Серов писал в те дни портрет Максима Горького, стремился сюда и Иван Бунин, не представляя, чем кончится начавшаяся трагедия для России и лично для него.

Даже когда улицы покрылись баррикадами, началась перестрелка и выходить из подъезда стало опасно, Иван Бунин не отсиживался в номерах в Хрущевском переулке. Выйдя из дома, он шел к Арбатской площади. Отсюда по короткой Воздвиженке достигал ее начала. На углу с Моховой, рядом с университетской библиотекой, поднялся новый массивный пятиэтажный дом Российского страхового общества, гостиница «Петергоф». 13 декабря 1905 года, за полчаса до прихода полиции, Максим Горький ее покинул…

Спрятав револьвер под шапкой, заняв купе в вагоне первого класса, уехал из усмиренной Москвы вслед за Максимом Горьким и Бунин. Революция 1905 года шла на убыль.

Весной следующего года писатель снова устремляется в Москву. Жить без нее, без встреч с московскими литераторами, посещения «Сред», без Художественного театра, Литературно-художественного кружка, выставок, заседаний – Бунин не мог.

В 1906 году он, хотя и продолжал колесить между городами, можно сказать, стал москвичом. Осенью 4 ноября на литературном вечере у молодого литератора Бориса Зайцева произошла встреча Бунина с абитуриенткой Московского университета Верой Муромцевой. Эта знаменательная встреча изменила привычный ход жизни 36-летнего писателя.

Где произошла встреча?

Писателя Бориса Зайцева, автора талантливых рассказов, первым заметил Леонид Андреев и ввел в кружок «Среды». В 1905 году жил Борис Зайцев вблизи Арбата в доме на Спасопесковской площадке. На верхнем этаже, и из окон его квартиры виднелась колокольня и купола церкви Спаса на Песках. Поблизости от Зайцева проживали Константин Бальмонт и Андрей Белый, с которыми он тогда часто встречался.

На закате жизни Вера Муромцева подробно описала первую встречу с Буниным в «Беседах с памятью»: «– Взбежав на четвертый этаж, чтобы перевести дух, остановилась у приотворенной двери квартиры Зайцевых…»

Я было подумал, дойдя до этого места, что это событие произошло в доме на Спасопесковской площадке, о котором подробно писали Андрей Белый и сам Борис Зайцев в мемуарах. Квартира Зайцева, судя по их воспоминаниям, как раз находилась на четвертом этаже.

Но первая встреча Бунина с суженой случилась, как оказывается, в другом доме, близком к Арбату. Его точно указала Вера Муромцева. Квартиры тогда в Москве писатели меняли быстро, были бы деньги. Познакомившись с учителем гимназии, литератором Виктором Стражевым, оказавшимся поклонником таланта молодого писателя, Зайцев в 1906 году решил жить с ним в одной квартире. Они сняли более удобную для себя квартиру. Как пишет Вера Муромцева, они «нашли ее на стыке Спиридоновки и Гранатного переулка, в доме Армянского». На их углу застыл, как встарь, дом, похожий острым носом на утюг. Владели им братья Михаил и Николай Армянские. В квартиру Зайцева и Стражева захаживали тогда многие писатели, художники, артисты.