– В-шестых, – в голосе Вадиса зазвучали металлические нотки, – установлено, что заместитель Гитлера по партии Борман, начальник гестапо группенфюрер СС Мюллер, руководитель гитлерюгенда Аксман, личный пилот Гитлера группенфюрер СС Баур, личный шофер Гитлера Кемпка и личный врач Штумпфеггер в ночь с 1 на 2 мая исчезли из бункера в неизвестном направлении. – Он бросил тяжелый взгляд в сторону полковников Мироненко и Грабина. – По этому факту необходимо серьезно разбираться как с командирами стрелковых полков, участвовавших в штурме канцелярии, так и с офицерами контрразведки, прошляпившими уход этих фашистов.
Слово попросил полковник Мироненко. Вадис недовольно поморщился, но разрешил.
– Товарищ генерал-лейтенант. Вы сами знаете о накале боев вокруг имперской канцелярии. Все наши офицеры сражались в составе штурмовых групп. Трое погибли, одиннадцать человек ранены. Контрразведчики первыми ворвались в здание. – Мироненко не заметил, как стал горячиться и стал переходить на чуть повышенный тон. – Мы не располагали ни сведениями об оставшихся в рейхсканцелярии, ни нормальными картами города, ни техническими схемами и планами канцелярии, метро, городской канализации. Кроме туристических планов Берлина, у наших людей ничего на руках не было. Так при чем же здесь командиры стрелковых полков и наши оперативники? За такую работу людей награждать надо, а не наказывать.
Генерал уважал Мироненко, ценил его профессиональную работу, тот стиль опытного военного разведчика, который полковник привнес в военную контрразведку. Сам его выпросил в штабе фронта в сорок третьем из разведуправления, когда вместо особых отделов НКВД в армии были созданы органы военной контрразведки Смерш, подчинявшиеся непосредственно Верховному главнокомандующему. Тогда крайне не хватало кадров с военным, особенно разведывательным опытом. Многие бывшие особисты НКВД, ставшие кадровой основой военной контрразведки, плохо знали разведывательный потенциал противника, не имели представления о его технологиях, и поэтому с трудом выстраивали контрразведывательные механизмы. Дров тогда наломали много. Да и в войсках к ним относились по инерции с боязнью, но без уважения. Именно такие армейские офицеры-разведчики, как полковники Мироненко и Грабин, майор Савельев, заново создавали систему военной контрразведки.
Вадиса, несмотря ни на что, такой демарш задел. Но ссориться не хотелось. Впереди была огромная работа. И делать ее предстояло сидящим перед ним людям. Он пошел на попятную, соблюдая лицо:
– Полковник Мироненко пытается защитить мундир. Но он забывает, что мы носим одну форму. Никого из наших офицеров я в обиду давать не собираюсь. Но прошу помнить, расслабляться никому не позволю. А награды будут, когда Гитлера найдем.
Довольный собой, Вадис продолжал:
– В-седьмых, до сих пор мы ничего не знаем о судьбе Гиммлера, Геринга, фельдмаршала Кейтеля, генерала Йодля, Кальтенбруннера, Шеленберга, гитлеровских министров. Итак, в сухом остатке у нас практически только установленный факт гибели Геббельса и его семьи, ряд косвенных доказательств смерти Гитлера и Евы Браун. Да достаточно большое количество задержанных, имеющих, видимо, важные сведения.
Ближайшие задачи следующие: полковнику Грабину и его людям усилить розыскные мероприятия, продолжать интенсивные допросы задержанных. Стремиться к выявлению места захоронения Гитлера, если путем перекрестных допросов мы убедимся в факте гибели Гитлера. Собирать информацию по крупицам, перепроверять ее многократно. Выстроить всю хронологию событий в бункере Гитлера по часам и, по возможности, по минутам с 28 апреля по 2 мая включительно. Систематизировать все обнаруженные в бункере и захваченные у пленных документы.
Офицерам управления, отделов контрразведки армий, корпусов и дивизий активизировать фильтрационно-проверочные действия среди военнопленных, захваченных в Берлине. Искать специалистов-врачей, когда-либо причастных к обследованию и лечению Гитлера и Евы Браун. Составлять подробные досье на этих людей и стремиться к их задержанию. Начальнику четвертого отдела управления подготовить за моей подписью письма – запросы об имевшихся фактах задержания лиц из ближайшего окружения Гитлера к руководителям органов контрразведки американских и британских войск, соприкасающихся с частями и соединениями советских войск в полосе нашего фронта. О чрезвычайных обстоятельствах докладывать немедленно. О результатах работы – дважды в сутки.
Почуяв завершение совещания, офицеры попросили разрешение закурить. Вадис, убежденно некурящий человек, снисходительно дозволил:
– Травитесь. Мало на фронте здоровья потеряли. И вот еще, товарищи офицеры. Все должны понимать особую ответственность, которая на нас возложена Верховным командованием и руководством ГУКР[9]. Генерал Серов на правах заместителя командующего фронтом стал серьезно закручивать гайки. Мы вынуждены ему представлять ежедневные отчеты о работе. Им образованы оперативные районы НКВД в Берлине на правах районных отделов. Активно укомплектовываются штаты сотрудниками центрального аппарата наркомата и его территориальных органов. В места сбора военнопленных прибывают оперативники ГУПВИ[10] НКВД.
Есть сведения о том, что по линии НКВД и НКГБ[11] также будут проводиться, а возможно, уже проводятся, оперативно-розыскные мероприятия по факту смерти Гитлера. Прошу, нет, требую от вас выдержки и деликатности. В конфликты с сотрудниками НКВД и НКГБ не вступать. Никаких документов им не предоставлять. Пленных передавать органам ГУПВИ НКВД только по завершении с ними работы нашими офицерами. Обо всех фактах возникшей напряженности докладывать мне незамедлительно.
Воспоминания счастливого человека
Как-то в конце октября 1918 года капитан Мильх вызвал меня к себе в кабинет, закрыл дверь на ключ и полушепотом произнес:
– Ганс! Я возвращаю тебя обратно в эскадрилью Гефнера. Вот твои документы, – он протянул мне запечатанный пакет.
– Я чем-то провинился, господин капитан?
– Нет, мой мальчик. Ты отличный летчик и толковый офицер. Дело совсем в ином. Война со дня на день прекратится. Нашу часть перебрасывают в Данциг. Таким образом, на востоке будет базироваться один из лучших германских авиационных отрядов. Но вот на западе и юге Германии по плану командования не предусмотрено размещение серьезных боевых воздушных частей. Эскадрилья капитана Гефнера возвращается в Баварию. И теперь я ему помогаю в укреплении ее опытными пилотами. Ты станешь его заместителем. Я возлагаю на тебя большие надежды. Что бы ни произошло, не впадай в панику. Жди приказа. Мы еще с тобой, Пустельга, покажем, как умеют драться германские асы.
Я прибыл в Седан, где размещалась моя прежняя эскадрилья, девятого ноября, как раз в день окончания войны. Капитан Гефнер был искренне рад возвращению своего лучшего летчика. Он поздравил меня с присвоением звания обер-лейтенанта, назначением на должность его заместителя и награждением баварским орденом Военных заслуг четвертого класса, очень ценимым офицерами.
На следующий день, первый день мира, мне поручили организовать перегон наших самолетов через Трир и Дармштадт в Баварию, на авиабазу в Фюрте. Там и должна произойти демобилизация эскадрильи. Настроение неважное. Все переживали за будущее страны, за свою судьбу. Стоял густой туман. Я контролировал погрузку имущества эскадрильи на шесть оставшихся самолетов. Техники и солдаты в мокрой от сырости одежде, работали спустя рукава. Офицеры подходили ко мне и жаловались на то, что солдаты стали грубить в ответ на замечания летчиков о необходимости тщательного крепления груза на самолетах. Я просил офицеров не волноваться и потерпеть. Скоро будет демобилизация. И мы постараемся расстаться в первую очередь с теми, кто забыл о присяге и нарушает уставы.
