Вечером начался дождь. Командир собрал всех летчиков в своем кабинете, зачитал приказ о наступлении и выдал всем предписания на следующий день. Он предупредил:
– Господа! Дельце предстоит жаркое. Нашу эскадрилью включили в состав авиаотряда, приданного 6-й армии. Летать будем много. Необходимо соблюдать все меры предосторожности. Имейте в виду, более пяти тысяч стволов нашей артиллерии сосредоточены на сравнительно коротком участке фронта. При полете на малых высотах следует опасаться ударной волны от залпов орудий. Кроме того, противник имеет подавляющее превосходство в воздухе и очень плотную зенитно-артиллерийскую защиту. Никакой отсебятины не пороть. Строго выполнять полетное задание и возвращаться на базу. Это особенно касается фельдфебеля Баура. Да, кстати, Баур, поздравляем вас. Вам присвоено звание обер-фельдфебеля. – Командир встал, пожал мне руку и вручил новенькие погоны. Мне было очень приятно.
Вечер мы продолжили в казино пехотного полка, расположенного неподалеку от нашей базы. Полк после двухмесячного нахождения на передовой и больших потерь был выведен на переформирование. Я случайно познакомился с унтер-офицерами полка – моими земляками, и они пригласили меня на кружечку пива. Я пришел с друзьями-летчиками. Мы фактически не пили. Ведь завтра полеты. Но пехотинцы отрывались на всю катушку.
От них мы услышали такое, во что, на первых порах, и поверить было трудно. Мы узнали, что германская армия держит фронт во Франции ценой колоссальных людских потерь. Боеприпасов пока достаточно, но в окопах все больше мальчиков, вчерашних школьников. Французы и англичане превосходят нас в количестве артиллерии и пехоты. Житья нет от бомбардировщиков (это мы и так знали). Страшнее всего газовые атаки и снаряды, начиненные ипритом. Десятки тысяч отравленных – это уже не жильцы. Вылечить их нельзя, так как у них сгорели легкие, и они умирали в страшных муках.
Плохо с обмундированием и обувью. Я только теперь заметил на земляках старую, заштопанную форму. Совсем плохо с питанием. От брюквенного ассортимента на завтрак, обед и ужин нет сил таскать ранец, винтовку и тяжелую стальную каску. А ведь еще и в атаку ходить надо, и окопы рыть, и постоянно чинить блиндажи, разрушаемые артиллерийским огнем противника. Хлеб и остывшую кашу с салом в окопах воспринимали как блаженство. Французы и англичане и обмундированы лучше, и питание у них не в пример нашему. В их окопах наши солдаты в достатке находят мясные консервы, белый хлеб, шоколад, конфеты, сгущенное молоко, коньяк, ром и виски, хорошие сигареты и сигары. Одолели вши. Но моральный дух немецкого солдата пока высок. Хотя подрывные элементы и пытаются разложить армию разговорами о мире, республике, равенстве и братстве.
Эта встреча оставила тяжелый душевный осадок. Оказывается, мы в авиации ничего не знаем о положении на фронте, хотя сами находимся практически на передовой и тоже несем тяжелые потери. Наши фронтовые условия совершенно иные. Мы квартируем в благоустроенном жилье французов. Спим на чистом белье. Отлично обмундированы и экипированы. На нашем столе не переводится мясо, шпик, колбасы, сыры, овощи и фрукты, шоколад. Мы не знаем, что такое голод, грязь и вши. Единственный наш бич – холод во время полетов. Кабины-то наших самолетов открытые. Но и здесь нас берегут. Летному составу выдают теплые летные меховые комбинезоны и сапоги на меху, утепленные шлемы и перчатки. Господи, подумал я. Как же я тебе благодарен за твою помощь в моем стремлении стать летчиком. Иначе гнить бы мне в окопах, да со вшами встречать ядовитые французские туманы.
Утром еще засветло мы с моим наблюдателем поднялись в воздух и пошли к линии фронта. Стоял густой туман. Мы ничего не видели, что творится внизу. Только примерно через час туман стал рассеиваться, и можно было рассмотреть, как германские войска выдвигались вперед и занимали исходные позиции для наступления. На линии французской обороны никого не было видно. По всей видимости, огонь германской артиллерии загнал противника в траншеи.
Более часа мы кружили над линией фронта и наблюдали прорыв наших пехотных и кавалерийских частей. Впервые я увидел в наступлении и новое чудо кайзеровской армии – танки. Десяток железных монстров перевалил окопы французов и медленно пополз к ним в тыл. Сверху они казались нам стадом огромных серых слонов. Мы тоже повернули в тыл противника и почти сразу обнаружили длинные колонны войск, двигавшиеся к фронту. Мы решили их атаковать.
На моем самолете AEG было установлено два пулемета, направленных в сторону хвоста и вниз. Кроме того, мы имели довольно странное, но весьма эффективное оружие – связанные на цепи по шесть штук гранаты. Летчики их называли «сумасшедшими мышами». Мы снизились до 150 метров и пошли вдоль французских колонн, поливая их пулеметным огнем и забрасывая гранатами. Солдаты противника стали разбегаться, внизу возникла паника.
В пылу боя я не заметил, что противник тоже довольно интенсивно обстреливал нас. Крылья нашего самолета быстро превратились в сито. Пули стучали о бронированный фюзеляж. Наконец, пулеметная очередь снизу прошила кожух мотора. Вначале из него повалил пар, затем струя горячего масла. Он заглох, и мы стали планировать в сторону нашей территории. Я молил Бога, чтобы мы как можно дальше ушли от фронта.
Мне показалось, что я нашел довольно приличную площадку для приземления. Это было поле, засеянное овсом. До земли оставалось несколько метров, и только в самый последний момент я увидел, что на поле стоят телеграфные столбы. Но изменить уже ничего было нельзя. Самолет зацепился правым крылом за провод, развернулся на девяносто градусов и клюнул носом в землю. Я не потерял сознания, не повредил ни рук, ни ног. Выбравшись из кабины, я помог вылезти наблюдателю, у которого кровоточили правая щека и лоб. Быстро перевязав его, я сказал:
– Господин лейтенант. Нужно как можно скорее бежать подальше от линии фронта. Мы не знаем, кто находится в ближайшем перелеске.
Мои слова оказались пророческими. В нашу сторону по склону от перелеска бежали пять французских солдат, и стреляли из винтовок. Мы залегли за самолетом и приготовили свои пистолеты. Но, к счастью, вскоре у нас за спинами возник десяток наших пехотинцев и два санитара. Они открыли интенсивный огонь и быстро рассеяли лягушатников. Солдат послал к нам на выручку командир маршевого пехотного батальона, направлявшегося на фронт.
Мы с наблюдателем собрали карты и инструменты и отправились в расположение батальона. К вечеру на прибывшей из авиабазы машине мы, заляпанные грязью и испачканные кровью, добрались до своей эскадрильи. Там мы узнали, что из восемнадцати самолетов сегодня на базу не вернулись одиннадцать. Все экипажи, кроме нашего, погибли. Командир поблагодарил нас за мастерство и выучку и отправил в госпиталь. Там мы пробыли два дня и вернулись в эскадрилью.
В госпитале я получил письмо из дома. Мать рассказывала, что Франца до срока призвали в саперные части и направили на Восточный фронт. Писем от него еще не получали. В городе сильно поднялись цены на продукты, электричество, керосин, обувь и одежду. Отец жалуется на то, что уже не может себе позволить две кружки пива в день. Мария работает в швейном ателье и по вечерам учится на модельера. Из письма я понял, в Мюнхене участились антивоенные демонстрации, какие-то революционеры призывают народ к свержению кайзера и монархии, к установлению республики. Письмо меня сильно расстроило.
Во время отпуска я тоже видел множество расклеенных листовок, призывающих к окончанию войны. Слышал от отца и брата об укреплении в среде рабочих и части интеллигенции позиций социал-демократов. Я знал, что и в армейских частях какими-то субъектами ведется антивоенная и антигосударственная пропаганда. Однако в летных подразделениях ничего подобного не было. Мы честно воевали и верили в силу и могущество нашего государства. Я возненавидел всех этих революционеров, всех этих пацифистов, либералов, социал-демократов и евреев. Я был уверен, именно евреи были главными виновниками всех наших бед. Они, наверняка, шпионили в пользу Франции, Англии и России. Они специально взвинчивали цены на товары. Они создавали и возглавляли различные сомнительные организации, издавали книги и газеты, морочившие головы честным немцам. Я поклялся себе всю свою жизнь бороться со всеми врагами Германии.
