– Что, в самом деле, не встали? – Никита изумленно уставился на Ио, чуть не уронив пирожок.
– Нет, почему же, встал, – поспешно уточнил Ио, – Только чуть возже, когда заметил злобные взгляды окружающих. Но поймите мое недоумение…
– Да какая Вам разница – погиб он в этих горах или не погиб? – Никита выразительно всплеснул маленькими ручками, – В такой ситуации надо, в первую очередь, о собственной шкуре беспокоиться. Своим поведением Вы чуть публично не оскорбили народного героя в самой гуще его восторженных поклонников. Он, конечно, непременно рано или поздно свернет себе шею, – справедливости ради оговорился летописец, – Но нынче Леонид стремительно набирает силу и популярность. К тому же власти явно пытаются использовать Леонида в уличной политике.
– А что – и такая в Городе есть? – удивился Ио.
– А как же? – Никита доел пирожок и стряхнул крошки голубям, – Леонид нужен Совету как противовес левым. Про Парижскую коммуну слышали? Так это еще цветочки.
Ио поймал голодный взгляд оборвыша лет десяти, сидящего у стены. Кроме голода во взгляде мальчишки горела огнем бесконечная злоба к Никите, который может себе позволить не доедать крошки.
– Анабаптисты из Мюнстера, вот уж кто – настоящие чудища из преисподней, – с удовольствием продолжал Никита, – Обобществление всей собственности и всех фертильных женщин от двенадцати до пятидесяти лет – ну не прелесть? И руководит ими некий Ян Лейденский, в прошлой жизни – портной. Он у них одновременно за царя и за пророка. А до него главным у анабаптистов был и вовсе пекарь, – Никита хохотнул, – Можете себе представить, мой благородный друг, чтобы Городом управлял держатель вот этого заведения? В белом колпаке вместо короны, со скалкой вместо скипетра…
Ио посмотрел в направлении, указанном Никитой, на витрину с пышной булкой из папье- маше.
– Не знаю, – ответил Ио, – мои карточки отоваривает хозяйка пансиона. Сам я ни с одним пекарем не знаком. Однако согласитесь, популярности представителям этой профессии нынче не занимать.
Он показал на очередь в лавку, что тот змий извивавшуюся вдоль всего квартала. Когда друзья приблизились, ее мерное жужжание рассыпалось на отдельные голоса.
… – А в Орлеане ходят слухи, что скоро в город приедет некая дева, и в тот же день осада будет снята. Там все в это свято верят!
– Да я про эту деву слышал, еще когда мой малой в пеленки писал. Нынче он уже в мастерской помогает, а она – все дева. Как эта вековуха может помочь Городу, если собственную жизнь устроить не может?..
.. – Вот Вы смеетесь, а, ведь, со временем в Городе и впрямь, дьявольщина какая- то происходит. Иначе почему в Козельске говорят, будто осада длится всего семь недель, в Севастополе – целый год, а в Кандии монахи- воины уже тех в солдаты забривают, кто при осаде родились?
– Я знаю, я вам все объясню. Генерал Навин – тот, что осадил Город со стороны Иерихона – сильнейший маг. Так вот он во время одного из штурмов и остановил солнце на небе!
– Да нет, Вы путаете, все наоборот. Это наш научник сделал, Архимед из Сиракуз. Он придумал такую штуку – маятник называется. Поймал в нее время, а потом остановил. Удобно же – хлеб в закромах не плесневеет, порох в магазинах не портится…
– Да, да, все верно. Мне сват рассказывал – он на Малаховом кургане служит. Говорит, французские офицеры в наступление идут с карманными часами вместо револьверов в руках – пытаются здесь у нас затор на потоке времени разогнать. Если у них получится, Город падет. Вот тогда нам всем – хана…
– Вот поглядите, мой наблюдательный друг, – прошептал Никита на ухо Ио, – Публика совсем другая, нежели на форуме. Тут – как бы простецы, там – как бы мудрецы. А на поверку выходит – та же смесь нелепых суеверий, дурацких догадок и домыслов. Даже здесь, пожалуй, здравого смысла побольше. Вот нам урок: лучшее образование и более пристальное отслеживание событий не дают решительно никакого преимущества для понимания происходящего – только знание ситуации изнутри.
– Так бывает, только когда принятие решений и достоверная информация полностью закрыты от людей, – возразил Ио.
– А разве бывает иначе? – удивился Никита.
… – Да- да, точно – на пощаду надеяться не стоит – между тем, продолжали бормотать в очереди, – В захваченных районах татары режут всех поголовно. Я слышал, они как квартал вырежут, трупы свалят в одну кучу, а потом вытапливают сало из них и смазывают ими телеги.
– Да что Вы за ужасы рассказываете. Немцы – культурная нация. Вот увидите, когда они займут Город, здесь будет орднунг, как у них водится – в лучшем виде. И с продовольствием наладится…
– Кто это сказал??
Стоящий в очереди огромный бородач – Ио показалось, что он его где- то уже видел – неожиданно перегнулся через двоих стоящих за ним и сгреб лапищей вполголоса рассуждавшего про «орднунг».
– Ребята, я провокатора споймал!
Очередь, доселе более- менее ровная, смешалась, вспучилась буруном. Мужчины с одинаково сузившимися глазами и изможденные женщины с искаженными лицами продирались через остальных поближе к месту поимки злодея. Назначенный провокатором – невысокий мужичонка субтильного вида – пучил глаза в смутном недоумении, переходящем по мере понимания стрясшегося с ним в панический ужас. Пока он только испуганно глядел то на великана, крепко держащего его за загривок, то на решительно приближающихся стремительно злеющих людей, шепча еле слышно – «братцы, вы чего, братцы».
Ближе всего к пойманному очутился лохматый подмастерье с выражением радостного изумления на лице.
– Гля, ребята, провокатор! – делясь счастьем узнавания воскликнул подмастерье, – А у меня твои давеча племяша на Пулковских убили. Сколько тебе платят, гад?
– Да что с ним говорить, – встрял очутившийся рядом басовитый крепыш, – Кончить, да и вся недолга! – и ткнул кулаком в лицо трепыхающейся жертве.
Последовали второй удар, третий, десятый. Голова несчастного уже скрылась за подвижной решеткой мелькающих рук.
– Прекратить самосуд! – Ио с запоздалым недоумением обнаружил себя в самом эпицентре свалки, – Задержанного надо сдать властям!
– А ты кто такой умный? – немедленно переключился на Ио крепыш, – Не дружок его часом?
– Хочешь знать, кто я? – Ио холодно сжал губы.
Решительно выхватил из внутреннего кармана бумагу Гогенхайма и ткнул в нос крепышу.
– Подпись видишь? А печать?
– А ну – покажь! – протянул безразмерную пятерню великан.
– Что здесь происходит? – прикрикнул кто- то, явно привыкший командовать.
Ио обернулся и увидел капитана Феба с парой полицейских за спиной.
– Провокатора поймали, паникера, господин офицер! – выскочил к полицейскому давешний подмастерье, – Помяли немного, а то он сбежать хотел. Мы б его сами на месте грохнули, да вот этот мутный дядя помешал.
– Правильно помешал, – спокойно заметил Феб, – Сознательный подданный. Убийство граждан – исключительная привилегия государства. Присвоение ее негосударственными группами или отдельными людьми – куда более тяжкое преступление, чем обыкновенное причинение смерти.
Толпа растерянно расступилась, оставив в полукруге сурово глядящего Ио и перепуганного взъерошенного «провокатора».
– Господин Ио, опять Вы? – Феб удивленно приподнял бровь, – Уже во второй раз полиция вынуждена благодарить Вас за помощь.
Ио развел руками, не зная, что ответить. Капитан кивнул на взъерошенного.
– Кто таков?
– Да это ж Хаанс, парикмахер! – раздался удивленный голос из толпы, – Он на нашей улице салон держит на три кресла. Ну ляпнул глупость по дурости. Так что – сразу убивать?
Несколько мужчин, стоящих ближе, только что особо усердно мутузивших незнакомца, недоуменно понурили головы. Испуганный парикмахер с соседней улицы на объект праведной ненависти явно не тянул. Зеваки стали расходиться. Кто давеча стоял в очереди в лавку, поспешил на свои места.
– Разберемся, – заверил публику представитель власти, – Забирайте его! – приказал Феб двоим подчиненным и, не дожидаясь выполнения приказа, заложив руки на спину, прошествовал дальше по улице.
