– Да… – у него и так по жизни ужасно гнусавый наркоманский голос, а при пробуждении, вообще жуть.

– Хэ-хэ-й Мульт! Буэнос! – весело и громко сказал я.

– Тебе чего? Головой стукнулся? В такую рань звонить?

– Есть немного. Ну, эт самое… Давай встретимся, ты мне нужен.

– Я сейчас не могу. Только лег недавно…

– Надо сейчас, сейчас старичок. Выручай…

Паша ничего не сказал. После паузы я продолжил:

– Мне совсем хреново. Из окна чуть недавно не выпрыгнул, ты прикинь… Психоз нереальный. Паническая атака.

Мне показалось, что из трубки я слышу его сопение.

– Ты че там блин, уснул что ли дебил? – повысил я голос на Пашу.

– Не… не… не… – явно оправдывался он и громко зевнул. – Ну ты реально, сранья с такого меня беспокоишь…

– Короче… Это твоя работа… Эт самое… Давай поднимай свою раста жопу и дуй во двор ко мне. Я на качелях буду ждать.

– Ну ты упертый! Ну ты упертый! – нервно сказал Пабло и сбросил трубку. – Хрен с тобой!

Сам виноват, не показал мне свой адрес. Живет он здесь на районе, рядом, но где именно, в каком доме, не знаю. И никто ничерта не знает. Паша хорошо шифруется. Занимаясь такой профессией, я быть может, тоже так бы действовал.

Я выключил телевизор, бросил пульт на кровать и прошел на кухню. Открыл там шкафчик и забрал оттуда пачку маминых сигарет. Не люблю тонкие дамские, но выбора нет, курить то что—то надо. Я живенько накинул пальто с погонами, обул убитые в хлам мокасины, затем взглянул на себя в зеркало. Передо мной стоял высокого роста паренек, слегка замотанный. Под бледно-голубыми глазами лежали темные круги, а на голове стоял кверху шухер темных волос. Этот парень совсем на меня не похож. Я стал редко заглядывать в зеркальный мир, потому, что перестал себе нравиться. А ведь когда то в школе меня одноклассницы называли Джеймсом Дином, голливудским красавчиком из 50-ых. Оторвавшись от своего двойника, я пулей выскочил на улицу.

Через несколько минут, я уже был на детской площадке и уселся на раскрашенные в желтый и красный цвета качели. Достав из кармана пальто, зажигалку и сигаретку, я закурил, медленно покачиваясь на детских качелях. Подняв глаза на темно-серое небо, которое изливало на меня капельки своих слез, я вспомнил случай, который произошел со мной, когда я был стационирован в клинику для душевнобольных.

Мне безумно нравилась там одна медсестричка, которую звали Катя. Признаться, у меня всегда срабатывал на девушек в белых халатах. Такая у меня страсть. Внешности, Катя была модэльной, красивые длинные ноги, маленькая попка. В общем, все, что мне нравиться в девушках, было в ней. Я же не знал тогда, какой конченной шлюхой, она является и наградит меня целым букетом зараз. Я решил признаться ей в любви, но только не в обычной форме, как это делают другие. А как люблю делать это я.

Был жаркий июньский день. Все вышли на прогулку, и пациенты, и медсестры, и врачи. Я обнаружил ход на крышу нашей больницы, забрался на нее, посмотрел вниз и стал искать глазами Катю. Она стояла с одним из пациентов алкоголиков, у которого по синьке случилась белочка, и что-то ему втирала. Я увидел ее, и решив показать ей свой эксгибиционизм, снимаю больничную одежду, носки, тапки и трусы, громко крича на всю округу:

– Катюня! Ты самая сексуальная из медсестер и самая топовая тян! Выходи за меня!

Катя, увидев голого Адама, была, как и вся толпа психов, шокирована таким признанием, округлив глаза.

Сумасшедшая старуха семидесяти лет, по имени Пестинея, которая считала себя женой Сталина, произнесла, злобно нахмурив морщинистое лицо:

– У таких уродов нет будущего!

Я не стеснительный, и мне плевать, что обо мне подумают. Главное то, что я произвел впечатление на возлюбленную. Теперь она точно никогда не забудет такого признания в любви. Она будет помнить все другие обывательские признания от других парней, например букет красных роз или кольца с бриллиантами, но мой болтающийся болт между ног вряд ли когда-нибудь забудет.

Далее было совсем не весело. Меня за этот случай схватили крепкие санитары, привязали к шконарю и обкололи реланиумом. Инквизиторы продержали меня на растяжке целую вечность. И ещё этот ублюдок Виктор, чаще всех меня навещавший, вкалывал в меня лошадиные дозы этой лечебной дряни. Я после, абсолютно потерял ощущение времени. Меня посещали жуткие мысли, что я умираю. Всех тех ужасов, что представлял себе мой разум и не описать…

Да, я безусловно, думаю, и поступаю не так, как окружающие меня люди. Я индивид, и не стоит из-за этого закрывать меня в лечебницу, связывать, колоть дрянью, от которой у меня совсем крыша слетает. Но, так устроен этот мир, точнее обыватели его так устроили со своими законами и таким, как я, предрешено быть изгоями, непонятыми и отрезанными от общества.

Мои воспоминания и размышления перебил долгожданный Пабло. Приятель шел со своей белой крысой, которая сидела у него на правом плече синей ветровки. На голове у него была радужная полосатая шапка, какие носят обычно растаманы. Его мать, которая работает ночной путаной на Арбате, произвела его на свет в тринадцатилетнем возрасте. Его отец был против его рождения, требовал аборт, не желая брать на себя такую ответственность, потому, что сам едва стал совершеннолетним. Мульт обоих своих предков ненавидит и никогда с ними не встречается, живет отдельно, зарабатывает на жизнь, торгуя запрещенной химией. Продавец амфетаминами, молча присел на соседние качели рядом со мной, снял крысу с плеча, кажется ее звали Винт, и принялся гладить ее средним пальцем. Я выплюнул дотлевшую дамскую сигаретку и произнес, глядя на него:

– Ну чё, принес?

– В первый и последний раз я открываю для тебя магазин в такое время. В следующий раз, если не можешь успокоиться, прими фенозепам.

Я промолчал. Не стал комментировать его нравоучения.

– Нал при тебе? – спросил он, уставившись на крысу.

– Эт самое… Ты мне в долг запиши, как только лавэшку подниму, сразу отдам. Оке? В клуб сегодня идешь?

– Не пойдет… – покачал головой Мульт.

– Ты пойми, я в такой жопе сейчас…

– Мы все в жопе. Стас, это не мои проблемы. Будет нал – будет товар.

Паша, держа в ладонях Винта, встал с качелей и пошел обратно в свою нору.

– Вот значит как мы заговорили. – громко кинул ему вслед я, спрыгнув с качелей. – Ради денег, друга кинуть готов… Стой ты, меркантильный жлоб!

Мульт остановился. Я подбежал к нему и ткнул ему в лицо правую руку, показывая фак, средним пальцем. На нем красовался золотой перстень. Подарок моего отца. Единственное, что он подарил мне за всю жизнь.

– Зацени. Перстень моего папаши. Я решил его заложить в ломбарде. Будет тебе нал. Сегодня же, вечером в «заводной обезьяне». – произнес я и опустил свою руку. – Так что сделай одолжение… Сын проститутки, твою мать…

– Чё? – опешил Мульт.

– Ладно… Извини бро!

Мульт покорно приподнял к заду левую ногу и достал из кроссовка пакетик. Не сказав ни слова, Паша вручил его мне. Внутри я узрел три красненькие капсулы с барбитуратами. То, что я всегда заказываю. Муль ушел, а я состроил идиотскую улыбку ему на прощание. Мое настроение резко улучшилось.

Четыре часа с лишним, мне пришлось простоять, пока не подошла моя очередь. На пункте приема переливания крови сегодня особенно много народа. Молодых студентов всегда приходили толпы, как и беженцев с Украины, так еще и не поленились ведь, в такую непогоду припереться, старики пенсионеры, почетные доноры. За моей спиной стояли в очереди ребята, моего возраста и шумно болтали. Я услышал их разговор.

– Слушай, а где у нас в Москве сперму сдают? Я денег хотел поднять… – говорил один.

– Я не в курсе. Смотрел в интернэте, искал, искал. Без понтово. Я и сам бы не против такого заработка.

– Эт чушь всё на самом деле. – вмешался в разговор парней я, повернувшись к ним. – Я узнавал, катался в одно место. Там мне объяснили, что для этого нужно как минимум, двух детей иметь, а еще набрать кучу справок. И нифига за это не платят. Малафью берут безвозмездно…