Он чувствовал, что успокаивается помимо своего желания. Он видел, что видение отступает, видел, что поверхность воды покрывается рябью брызг, словно вуаль из дождя медленно всасывает его, и оно так же медленно исчезает.

Петр отошел на несколько шагов и тут же сел, будто колени подгибались под ним.

— То, что произошло с Ууламетсом, никак не касается ее, — сказал Петр и опустил голову на руки.

— Это то, что она сказала тебе?

— Она не смогла, и я не смог расслышать ее… Я только знаю разницу. — Саша опустился перед ним, упираясь пятками в землю. Он неожиданно почувствовал сильное утомление и холод, чтобы приставать к нему с многочисленными расспросами.

— Я еще не сошел с ума, — настаивал Петр, начиная дрожать.

— Я это знаю. — Саша дотянулся до него и взял его за руку. Она была холодна как лед, белая, испачканная грязью и размокшими листьями. — Послушай, сейчас идет дождь, и уже поздно, а мы еще и не знаем сами, куда идем. Давай остановимся здесь, устроим ночлег, разведем костер и приготовим ужин.

— Интересно, с кем мы окажемся под одной крышей? — спросил Петр.

— Я не знаю, — сказал Саша, чувствуя тошноту в собственном желудке. Он никогда не мог себе вообразить, что он был бы в безопасности, проведя ночь с русалкой… однако в этом месте это было возможно.

Он не переставал желать про себя, чтобы она держалась подальше от Петра, и чувствовал, что она готова согласиться с ним…

Она тоже желала им покоя и безопасности.

Особенно, и по очень важным причинам, для Петра.

Однако это ее намерение было весьма далеко от того, чтобы успокоить его.

Они поужинали, в который уже раз, рыбой и репой, самым лучшим образом приготовленной рыбой и репой. Весь фокус состоял в том, что для этого было нужно поддерживать огонь всегда на одном уровне: чтобы он был вполне достаточен, чтобы разгонять дождевые капли, и не так высок, чтобы его мог разметать ветер или он мог прожечь натянутую над ними парусину, которую они сшили из нескольких кусков в качестве своего временного убежища: время от времени их обдавало дымом, но дым ведь был не чем иным как теплым воздухом, и он в конце концов был даже приятен, несмотря на то, что разъел глаза. Горячая еда и немного водки, подсохшая одежда и подложенные в качестве сиденья деревянные чурбаки скрасили их ночлег в этом месте. Теперь, когда между ними и Ивешкой был свет и тепло огня, Саша занялся обустройством ночлега, в то время как Петр заготавливал сучья.

Нельзя сказать, что Саша полностью не доверял доброжелательности русалки. Но он видел, как был бледен Петр даже в сумерках, как он был истощен.

Он не стал выглядеть лучше и после ужина.

— Как ты чувствуешь себя? — спросил его Саша.

— Хорошо, — сказал Петр. — Я действительно должен извиниться — за то, что так глупо себя вел. Временами это случается.

— Но ты знал, что я все время был сзади тебя? — Петр кивнул. — Однако у меня все время было чувство, что сзади нас было что-то еще. И я не могу этого объяснить, не знаю почему, но не могу. Это была абсолютная безысходная глупость…

— Вот насколько она сильна. Я не смог остановить ее, и не смог и ты. — Он подался вперед и тронул Петра за руку. — Будь осторожен. Я не думаю, на самом деле, что она находится сзади нас, иначе мы не сидели бы сейчас здесь, но с другой стороны этот и не означает, что она не может передумать.

— Она не собирается причинять нам какой-то вред, — продолжал настаивать на своем Петр, с убежденностью, которая, однако, не смогла уменьшить сашины опасения. И Саша второй раз покачал головой, глядя на него.

— Прислушайся к своим словам, Петр Ильич. Ты прекрасно знаешь, на что она способна. Давай не будем верить ей. Может быть, она на нашей стороне, может быть, она хочет помочь своему отцу, но она не живая, а ты живой, и вот именно это ей и надо. Не будь дураком и не подпускай ее близко к себе!

Петр даже вздрогнул при этих словах, но продолжал не отрываясь глядеть на огонь.

— Это не так-то просто.

— Я знаю, что это не просто. Ты и сам сегодняшней ночью стал белый словно призрак. Но не позволяй ей прикасаться к тебе.

Петр сделал глоток, с трудом проглотил, и кивнул головой.

— Я знаю. Я знаю это и не возражаю против твоих слов.

— Послушай, если она не скажет нам и завтрашним утром, где же все-таки ее отец, или не расскажет, что же все-таки происходит здесь, или не подскажет, что мы должны делать по этому случаю, я думаю, что самое лучшее, что мы должны будем сделать, это развернуться к югу и пешком выбираться из этих лесов…

— Я знаю, где находится Ууламетс, — сказал Петр и сделал движение головой в направлении, по которому он не так давно шел. — Она знает это. Он был просто-напросто дураком. Я теперь предполагаю, что колдуны тоже могут быть ими, как и все остальные люди. Она очень огорчена этим.

— Она что, рассказала это тебе? — Петр покачал головой. — Я лишь предполагаю, что он там, куда она ведет нас.

— Может быть, нам все-таки лучше пойти на юг, — сказал Саша, испугавшись того, что он повторил старую, много раз слышанную идею Петра. Сейчас же он мог видеть только то, что Петр все больше и больше менял свои взгляды на происходящее, из чего Саша мог сделать единственное заключение: — Тогда мы можем пойти домой, перекинуть через реку бревно…

— А Гвиур, — напомнил ему Петр, и сашино сердце учащенно забилось, когда он услышал это имя, здесь, где они даже не хотели вспоминать о его существовании.

Но Петр видимо не имел сил дальше говорить об том.

— Тогда мы могли бы просто отправиться в Киев, — сказал Саша. — Я уверен, что где-то здесь есть переправа. И там наверняка слишком много людей, чтобы он мог попытаться что-то сделать. Я не думаю, что все колдовские штучки выходят, когда кругом множество народа. И я думаю, что и колдуны в таком месте просто-напросто бессильны. Но, по правде говоря, я не намерен туда отправляться.

Установилась долгая тишина.

— Я не думаю, что мы доберемся туда, — сказал Петр. — Я не думаю, что у нас будет такая возможность.

Итак, они пришли к противоречию.

— Но мы можем попытаться! — настаивал Саша.

На что Петр медленно покачал головой.

— Что это значит? — спросил его Саша. Петр промолчал.

— Петр, почему нет? — Мы не попадем туда. — Саша пристально смотрел на него, ощущая собственную беспомощность, так как не мог физически заставить Петра сделать что-то, но навязывать ему свою волю он не хотел, что само по себе являлось видимым поражением.

— Здесь гораздо лучше все ощущается, — сказал Петр. — Ведь гораздо лучше быть среди деревьев, чем на лодке, как ни безумно это звучит.

— Это совсем не безумно, — сказал Саша. — Это действительно лучше… Но ведь ты знаешь, как знаешь и то, что глупо оставлять меня одного в лесу, что действительно глупо верить ей?

Через некоторое время Петр кивнул и сказал:

— Но у меня было лишь такое ощущение… мне казалось, что это она, и она разговаривает со мной: хочет сказать мне, что дедушка еще живой, что он попал в какую-то беду, и если мы не поможем ему, то может случиться что-то ужасное, что-то такое, чего я не понял, правда, я не понимал этого никогда, во всяком случае в этих ощущениях для меня не было ничего нового. — Он нагнулся за кувшином и начал откупоривать его.

И неожиданно пронзительно вскрикнул, хватаясь за меч и одновременно вскакивая на ноги, едва не срывая натянутую над ними парусину… потому что от ближайших кустов послышался подозрительный шум, будто что-то быстро пронеслось по мокрой земле. Саша пытался освободить дорогу для Петра и одновременно не попасть в костер, и поэтому успел заметить лишь какую-то тень, которая обогнула стороной их костер и исчезла в зарослях.

Он услышал лишь доносившееся из темноты шипенье.

— Малыш! — воскликнул Саша и схватил Петра за руку. — Не бойся его.

— Не бойся его! — передразнил его Петр. Но черная круглая голова высунулась из кустов и уставилась на них, показывая полный ряд блестящих зубов.