— Тппру-у, Хозяюшка, в чем дело?

Ему даже показалось, что недалеко от него появился свет, и даже послышались звуки приглушенных шагов, будто кто-то шел по соломе. Если это люди боярина, выследившие его, то они наверняка убьют его прямо здесь.

Но это был всего-навсего мальчик, который в поднятой руке держал фонарь. Петр узнал в нем Сашу Мисарова, который теперь замер в нескольких шагах, не сводя с него застывшего испуганного взгляда. Вопрос же о том, что здесь делает Петр, прозвучал по меньшей мере, глупо.

— Я умираю, — огрызнулся тот, пытаясь приподняться. Но это была неудачная попытка. Он тут же упал вниз лицом, на солому, и даже закричал, когда Саша попытался его поднять.

— Я схожу за дядей, — сказал Саша.

— Нет! — Петр был еще в состоянии говорить, несмотря на то, что лицо его полностью утонуло в соломе, сердце тяжело стучало, а дыхание было затруднено. Его тело только что испытало новый приступ боли, и теперь казалось, он всем своим существом пытался определить, насколько лучше или хуже его новое положение. — Нет! Только позволь мне немного отдохнуть здесь. Не зови своего дядю. Я попал в беду и не хочу, чтобы и он оказался замешан в этом. Я только отдохну здесь и через час-другой отправлюсь своей дорогой…

— Но ведь ты истекаешь кровью, — сказал мальчик.

— Я знаю об этом, — проговорил Петр сквозь зубы. — У тебя есть что-нибудь для перевязки?

— Только то, что я использую для лошадей.

— Принеси!

Мальчик исчез. Петр по-прежнему лежал, уткнувшись лицом в солому, и пытался собрать силы, чтобы еще раз попытаться встать: возможно, что его не оставляло желание выбраться из конюшни на улицу, отыскать там укромное место и присесть. Может быть, он смог бы послать мальчика в «Цветок», чтобы тот попытался привести оттуда его лошадь…

Нет, он не мог позволить себе ничего подобного. Ведь они наверняка обыскали все окрестности, поговорили почти с каждым встречным и непременно будут следить за его комнатой на постоялом дворе…

Наконец мальчик вернулся и, шурша соломой, опустился рядом с ним на колени.

— Я принес воду и немного бальзама для раны…

Петр, закусив губу и находясь все в той же неудобной позе, пытался развязать узел на своем поясе. Наконец узел был развязан.

— Сделай все, что ты можешь, малый. Я буду в долгу перед тобой.

Мальчик очень осторожно ослабил пояс, поднял рубашку и застыл, сдерживая дыхание.

— Ну, что ты таращишь глаза! — проговорил Петр. — Перевязывай!

Лошади завозились и зафыркали, когда с тяжелым стуком, разбрызгивая грязь, во двор трактира въехали верховые. Послышался звон колокольчика.

— Эй, есть здесь кто-нибудь? — раздался грубый голос. — Сторож!

— Подожди! — быстро сказал Петр. Но мальчик уже вскочил на ноги и бросился к дверям, а Петр так и остался стоять на коленях, упираясь локтями в покрытый соломой пол. Он даже не мог дышать от боли, и теперь отдыхал, опустив голову на руки, чтобы как-то справиться со слабостью и сделать два-три глубоких вдоха.

Он слышал, как всадники обменялись приветствиями с мальчиком и как один из них спросил:

— Ты не видел Петра Кочевикова?

Петр тут же впал в отчаяние, пока не услышал ответ мальчика, который прозвучал очень слабо, будто говоривший находился от него на значительном расстоянии.

— Нет, господин.

— А ты знаешь его?

— Да, господин, знаю. Он был здесь сегодня, еще засветло.

— Кто-нибудь появлялся около трактира?

— Нет, господин. Только лишь те, кто сейчас сидит внутри…

— Их следует проверить.

Петр сделал глубокий вдох, убеждая себя, что должен пересилить боль и спрятаться в тени, потому что если Саша даже и будет стоять на своем, преследующие должны будут обыскать конюшню. Он с трудом поднялся с пола, помогая себе руками, качнулся в сторону и упал, повторяя про себя: «Дурак!» Он сумел сдержать рвущийся наружу крик и попробовал дышать, чтобы поскорее рассеялся туман, все еще стоявший в его голове после падения и мешавший ему видеть окружающее. До него доносились приглушенные голоса, среди которых он различал один, принадлежавший Федору Мисарову.

— А что он сделал?

— Убил, — последовал ответ.

— Кого?

— Самого боярина Юришева. Господин Юришев застал его в верхнем зале, прямо у дверей комнаты своей жены, и преследовал негодяя до самой улицы, пока сам не свалился — замертво…

«Да нет же, нет!» — подумал про себя Петр. «Они все врут!"

— Если вы увидите его, — продолжал все тот же голос, — то не испытывайте судьбу. Потому что на жертве не было ни малейшей раны.

«Человек просто умер», продолжал рассуждать Петр, прислушиваясь к разговору. «Какие же дураки! Ведь он был просто никудышный слабый старик!"

Теперь Петр ждал, со злобным предвкушением, когда Саша Мисаров вступит в разговор и заявит, что ему известно, где следует искать злодея, потому что Петр не видел никакой причины, которая хоть как-то могла бы удержать мальчика от доноса. Ставки были очень высоки, чтобы незнакомый человек мог, ни с того, ни с сего, принять на себя подобный риск. Но прошло некоторое время, и всадники, развернувшись, ускакали.

«Боже мой», подумал Петр, «неужели мальчика все еще нет здесь?"

Ему казалось, что Саша мог быть или в помещении трактира, или, услышав все подробности о происшедшем, рассказать все Федору, который должен был тут же вернуть погоню…

Но вместо этого он услышал, как старший Мисаров давал тому наставления:

— Не забудь запереть на ночь ворота.

Потом до Петра донесся и голос мальчика, который казалось, был совсем рядом, где-то около стены конюшни.

— Хорошо, дядя. Я так и сделаю.

Петр почувствовал, что теряет последние силы, и даже пучки соломы, которые он сжимал все это время, вывалились из его ослабевших рук, а из глаз непрерывно текли слезы. Каждый вздох заканчивался резкой болью в боку и спине.

Он увидел, как мальчик вошел в конюшню и бегом бросился в его сторону. Он рассказал, что теперь уже и городская стража ищет Петра. Он еще говорил что-то, просил, чтобы Петр держался, обещал, что еще раз перевяжет его и позаботится о нем…

А Петр терялся в догадках, почему он так поступает.

Петр проснулся от резко ударившего в нос запаха лошадей и сена, и только потом уже ощутил боль. Но все же ночь благополучно прошла, и солнечные лучи, играя плавающей в воздухе пылью, уже пробивались сквозь щели между бревнами. Пробуждение обрадовало его, и даже боль в боку показалась ему вполне сносной. Он боялся двигаться, но, тем не менее, не оставлял мысли об этом. Лежа и раздумывая над тем, с чего бы ему начать свое движение, он прислушивался к окружающему: лошади занимались своими обычными делами, лениво переступая в стойлах, трактир пробудился и постепенно наполнялся звуками и голосами, среди которых он различал голос Иленки, покрикивающей на мальчика:

— Сашка, а ну бери ведра, ленивая деревенщина! — А где-то в соседях, совсем рядом, заливался петух.

Затем он попытался припомнить, почему он лежал на этом полу, уткнувшись лицом в солому, и воспоминания постепенно вернули его к произошедшему: слуги, исполняющие княжеский закон, до сих пор ищут его по всему городу, смерть старого боярина Юришева неотвратимо свершилась, и потому он, Петр Кочевиков, проживший в Воджводе всю свою жизнь, должен покинуть этот город, а придурковатые боярские стражники, к тому же, объявили его замешанным еще и в колдовстве…

Эти заявления были нелепы хотя бы потому, что он хорошо запомнил, как выглядело лицо Юришева, когда они стояли, столкнувшись нос к носу, и оба были смертельно напуганы. Скорее всего, испуг и свел старого боярина в могилу, и произошло это тут же, на месте. А что касается колдовства, то в Воджводе не найдется ни одной местной ведьмы, способной совершить такое дьявольское чудо.

По крайней мере те из них, кто жил в городе или ближайших окрестностях, промышляли тем, что собирали различные слухи, а потом недорого сбывали их своим посетителям. Если где и были подлинные колдуны, подумал Петр, то уж никак не в Воджводе.