Слабое будет колдовство. Сил у меня мало. Привязок нет. Нет, одна есть. Я достал сигареты, одолженные Давидом, и положил сверху на карты.

Тень смеялась на полу, зная, что не сработает. Пустое воображение.

Аркан Правосудия один из моих любимых. Второй после Звезды. На ней – женщина, одетая в алое платье, закрытое доспехом, и белый плащ, невесомо лежащий на плечах. В одной её руке меч острием вверх, в другой – меч острием вниз. Символы атаки и защиты. Ей не нужны весы – она сама весы. Перо скользит в воздухе – вот-вот коснется лезвия поднятого меча. Её лицо выражает беспристрастную любовь, а за спиной – тонкие перистые облака, формирующие древние знаки. Это Правосудие высшее, а не смешное земное. И все же – самый подходящий аркан.

Карту было жаль.

Весь набор было жаль. Это его испортит.

Пришлось опираться на подлокотник, чтобы встать. Головокружение вновь нахлынуло – но меньше. Я выждал, пока оно прекратится – прежде, чем шагнуть в центр комнаты.

Эффект от реакции Тени на рассвет уже прошел – люди в приемную заглядывали, пересекали ее, правда, очень быстро, и не обращая на меня внимание.

Я выдохнул. Попросил прощения у колоды. И, стоя в центре дома Правосудия, разломал карту. Трещина разделила прекрасноликую женщину на две части – прокладывая черную преграду между разумом и движением, а затем дерево издало болезненно «крак», и у меня в руках остались две половинки. Я отпустил приказ.

Ничего не происходило.

Город выдерживал. Он огромный и инерционный, одно-единственное соответствие – слишком мало, чтобы изменять. Но мне нужен не весь город, а лишь этот конкретный полицейский участок. Мое желание было выпущено на волю, и теперь я усиливал его, становясь первым деятелем хаоса.

Двигаясь медленно, как если бы воздух стал жидким и тек навстречу, я добрался до угла, где сидела плакавшая женщина – она ушла давно. Уронил половину карты за спинку кресла. Сел в кресло передыхая. Пока сидел, достал ручку, и написал на подлокотнике ругательство.

Поднялся и так же медленно прошел в противоположный угол. Разломал карту еще на две части – на этот раз получилось быстрее и без магии – просто акт разрушения, внезапно озаривший меня злой дикой радостью. Одну половинку я спрятал под ближайшую пепельницу на подоконнике, другую – под дальнюю. Раскрошил сигареты Давида и швырнул на пол.

Бубнивший в коридоре разговор перешел на крик: кто-то спрашивал, кто-то на повышенных тонах отвечал.

Содержимое двух оставшихся пепельниц я высыпал на белый подоконник и пальцем начертил в мусоре знак хаоса.

Город пытался поглотить мое влияние, выровнять ситуацию. В спор вмешался громкий, но успокаивающий голос. В коридоре образовалась толпа из спешно входящих и выходящих. Но я уже посеял хаос – хаос это зверь, которого можно отпустить, но нельзя посадить на цепь. Пока он не наестся и не уснет.

Не отрывая взгляд от коридора, где возникла потасовка, я стянул пальто, и, вывернув, надел его изнаночной стороной вверх.

Двое мужчин вцепились друг в друга, пытаясь повалить на пол. Толкая один другого на стены коридора. На кофе-машину, которая звякнула и вдруг перевернулась.

Вопли – оба отскочили от автомата, из которого во все стороны брызнуло кипятком. Секундная остановка. Тот из двоих, что был ниже, вскочил на ребро поверженного автомата и, используя возвышение, прыгнул на второго. Молотя кулаком по голове одной рукой, а другой вцепившись в его одежду. Щуплый полицейский бросился их разнимать – и его отшвырнули в сторону, даже не обратив внимания.

Входная дверь отворилась – в коридор с улицы шагнула девушка. Тут же отшатнулась – но сзади кто-то шел. Он толкнул ее вперед, на дерущихся.

Девушка увернулась – избегая потасовки, и прижалась спиной к стене. Застыла, прижимая к груди пластиковую сумку-папку. Круглые глаза за круглыми стеклами очки. Колени, которые начали подгибаться.

Пройти мимо сцепившихся мужчин было несложно – но она оцепенела.

Что ж, вот способ отдать еще один крохотный долг.

Я, стараясь не становиться в пространство, занятое, Тенью и касаясь на всякий случай рукой стены – голова кружилась, вышел в коридор, и, обогнув двоих, борющихся на развалинах автомата для кофе, подхватил девушку под локоть. Три шага она упиралась. Три шага бежала, спотыкаясь на высоких каблуках. Раз дернулась всем телом, когда один из мужчин впечатал другому кулак в нос, выкрикивая оскорбления.

Из коридора, в приемную, где я провел столько времени, в еще один коридор. Девушка оглядывалась назад, словно боялась преследования. Через одежду прощупывался её пульс – быстрый и мелкий.

Я отпустил – и она отшатнулась, прижимая сумку к себе – собираясь на этот раз обороняться, кажется, от меня.

– Они… они там… – Выдохнула она. – Какое варварство!

Она была высокой и сутулилась, как делают те, кто стесняется своего роста. Но носила каблуки, добавлявшие ей десяток сантиметров. Ноги от этого выигрывали… красивые ноги. Много длинных красивых ног, затянутых в тонкие блестящие колготки, и скрытых юбкой чуть выше аккуратных коленей. Блузка, короткий алый пиджак, скрадывающий грудь, и подчеркивающий печальный изгиб плеч. Белые волосы, свернутые узлом на затылке, минимум косметики, огромные зеленые глаза за круглыми толстыми диоптриями.

Девушка меня тоже рассматривала – и хмурила маленький нос. Легкое брезгливое выражение – как если бы от меня воняло.

Я снял пальто, вывернул и надел правильно.

– Вы – Конрад Анатолиса? Я Рина. – Секундное колебание, прежде чем протянуть мне руку. – Ассистент профессора Иррагина.

– Кого? – Руку я пожал. Осторожно.

Она вновь нахмурилась. На этот раз бровями:

– Профессора ректора Иррагина. Нам позвонили насчет вас, и это… – Она вздохнула.

– Достаточно было подтвердить по телефону. – А не заставлять меня ждать так долго. – Пойдемте?

Я повел её к столу дежурного – подтвердить что да, университет меня нанял и ждет, чтобы я смог забрать документы и наконец-то уйти отсюда.

Дежурный сидел в очередном холле со сквозными коридорами. Я даже решил, что смотрю на ту же потасовку – но это были другие люди, и двое из них – в форме. Они пытались удержать вырывающегося изо всех сил третьего.

Дежурный – молодой мужчина с тяжелыми мешками под глазами, сунул Рине бумаги на подпись, а мне – пакет с паспортом и дипломами, он смотрел он на дерущихся, а не на нас.

– На фото вы моложе… – Зависла девушка над полем подписи. Взгляд на меня. Взгляд на бумаги. Неуверенно: – Вы же моложе?

– Это всё знания. Много знаний. Вы подписываете? Я хочу уйти.

Завитки изысканной длинной подписи она вырисовывала едва ли не полчаса.

– Вы ведь в курсе, что у вас сегодня нулевой урок? – Произнесла девушка. – У нас старое уважаемое учреждение, и расписание не нарушалось уже…

Дежурный вызвал по рации помощь – и сам пошел помогать удержать того, кого двое никак не могли свалить на пол.

Соседняя дверь распахнулась, и из нее хлынул человеческий поток. Бегущий, кричащий, проскальзывающий на полу, пытающийся вырваться и ударить приливной волной. Он заблокировал выход – в узком коридоре началась давка.

– Что вы здесь делаете, вы же должны…? – Появилась откуда-то сбоку женщина-полицейская, которая не дала мне упасть в Тень и накормить Тень. Она держала одной рукой рацию, а другой кофейник.

Она действительно ходила за кофе. Для меня.

Выстрел прозвучал глухо, словно кто-то неудачно хлопнул в ладони.

Кофейник в руке старой полицейской лопнул, брызнув жидкостью мне и Рине на обувь. За ее спиной темные брызги выплеснулись на окрашенную белым стену.

Прошел долгий миг, прежде чем я понял, что на стене – это не кофе. Еще миг – и меня обдало знакомой волной боли-электричества, прошедшей рядом смерти.

Женщина медленно подогнула колени и легла на пол.

Я схватил Рину за руку и потянул в противоположную от человеческой толпы сторону. Прочь от криков, воплей «Стоять!» и «Прекратить!», и беспорядочных, как осенние листья, выстрелов.