И я был благодарен ей за то, что она не стала спорить со мной и доказывать, что у меня она бывает чаще, чем дома с родителями. Это действительно было так. Но мне было мало.

– Если ты ещё раз начнешь разговор об этом, я уйду. Насовсем, – Настя сказала это так спокойно, словно это ничего не значило. Словно она имеет полное право разбрасываться такими словами направо и налево, совершенно не думая о том, что чувствуют люди вокруг. В частности я.

– Уходи.

Она, похоже, не поверила мне сначала, а потом, уловив что-то в моих глазах, поднялась с кровати и начала собирать вещи.

Я вцепился в матрас, чтобы не попытаться ее удержать, не начать орать на неё в очередной раз, пытаясь встряхнуть, заставить выслушать и вбить в ее голову, что я хочу, действительно хочу по-настоящему.

– Ты такой засранец. Ты сам предложил это всё, чёрт возьми, так почему ты теперь это у меня забираешь?

– Было бы что забирать, – сквозь зубы ответил я.

– Было, чёрт возьми. Нам охренительно вместе, и то, что мы не вешали ярлыков друг на друга, не делало нас менее близкими. А ты все испортил.

– Пошла на хуй. Решила свалить – вали. И нечего меня обвинять. Я хотел всё сделать правильно.

В меня прилетела подушка.

– Не знаю, что в твоём понимании «правильно», но я знаю тебя почти восемь лет, ты все время бухаешь, нюхаешь какую-то шнягу, не пропускаешь ни одной юбки и ходишь по вечеринкам. Да, это прямо-таки предел мечтаний любой адекватной девушки.

– Но ты ведь неадекватная.

Раздражённо закатив глаза, она продолжила неловко застёгивать лифчик, отвернувшись от меня. Она много нервничала из-за учёбы в последнее время и снова сбавила в весе, отчего я мог разглядеть каждый выпирающий позвонок. Совсем о себе не думала.

– Я не верю в то, что люди меняются, понятно? Так что, дорогой мой, единственное, что ты можешь сделать правильно, это пойти в жопу, понял?

– А ты – съебать отсюда побыстрее.

Мне так яростно хотелось её задеть, что я не выбирал выражений. И, конечно, жалел об этом после.

Она вскинула брови и бросила на меня осуждающий взгляд. Конечно, Лобанова ведь даже не подозревала, чего мне стоило корчить из себя равнодушного ублюдка, когда единственным моим желанием было бросить её на кровать и заобнимать до смерти.

– Козел.

– Давай, давай. Живи потом со своими кошками и думай о том, что проебала единственного мужика, которого когда-либо любила, и который когда-либо любил тебя.

Я был уверен, что признаться ей в первый раз будет сложно. И вовсе не хотел, чтобы это получилось в таком отвратительном контексте.

– Я тебя не люблю.

– А я тебя люблю, понятно? И уже сто лет в обед ни с кем не спал, потому что хочу только тебя, идиотку. А ты как не видела ничего дальше своего носа, так и продолжаешь, то ли корчишь из себя суку, то ли правда ей стала, – я отвернулся к окну, глядя на одинокий кактус, который она притащила сюда, и подумал, что хочу его выбросить, как и всё, что Настя сюда приволокла.

И плевать, что я обожал всё, к чему она приложила здесь руку.

– Охуенно, и это я здесь сука. Напомню, я вот вообще ни с кем себе не позволяла быть кроме тебя.

– Еще бы ты позволяла. Я бы убил вас обоих.

– С чего бы это? У нас ведь свободные отношения, дорогой.

Да не хотелось никакой свободы. Ни ей. Ни мне. Хотелось, чтобы меня заперли на все замки, вот бы только кудрявая была заперта вместе со мной.

– Они были свободными первые недели две. Потом я считал тебя своей и хер бы кому простил, если бы они тебя хоть пальцем коснулись.

Настя уже полностью была одета, я заметил краем глаза.

– Посмотри на меня, придурок, – она терпеливо дождалась, пока я нарочито лениво повернул к ней голову. – Ты конченный, серьёзно. Лечи голову, собственник, – она принялась заплетать себе небрежную косу и, закончив, повернулась ко мне всем корпусом. – А я, пожалуй, пойду полечу венерические заболевания, которые подхватила от тебя, кобелина.

Как же это раздражало.

– Ты меня принципиально не слушаешь или делаешь вид? Я же сказал, наши отношения были «свободными» только первые две недели, а это значит, что потом они только формально носили такой характер. Я ни с кем не спал и не собираюсь. У тебя комплекс неполноценности? Чего ты к этому прицепилась?

Её голос отчётливо похолодел.

– С потолка взяла. Я же ебанутая, просто придираюсь к святому Даниле.

Закинув рюкзак за спину, она вышла из комнаты. Я обещал себе, что не встану с кровати, пока не услышу хлопок двери, но подорвался, как только услышал звук застегивающейся молнии её пуховика.

– И что? Всё, да? – в голове возникло новомодное слово «фрустрация», но мне казалось, это именно то, что я сейчас чувствовал. – Просто уйдешь?

– Ты сам мне сказал уходить.

– А ещё я сказал, что люблю тебя, что хочу, чтобы ты была моей, что хочу жить вместе. Это ты как-то упустила из вида, – она подняла на меня глаза и, чёрт.

Она плакала.

Впервые она плакала при мне. Слёзы безостановочно текли по щекам, не тронутым косметикой. Её нижняя губа дрожала, как у ребёнка, и я почувствовал тугой ком в горле.

Настя плакала из-за меня. Скорее всего, не первый раз, но впервые позволила мне это увидеть. Показала, что ей не плевать, что она тоже чувствует, что ей тоже, чёрт возьми, больно.

Я был рад видеть её слезы, как бы отвратительно это ни звучало. Это хотя бы давало надежду на то, что Лобанова не так уж и равнодушна ко мне. Это было доказательством моих слов.

– Ты прав. Да, я влюбилась, да, я бы хотела жить с тобой вместе, хочу, чтобы ты таскался со мной за руку, говорил всем, что я твоя девушка, хочу, чтобы ты был моим, и чтобы я всегда была в тебе уверена. Но так вышло, что с последним пунктом всегда будут проблемы, – она утёрла слёзу кулачком, заставляя меня сжать челюсти, чтобы ненароком не сжать её в своих объятиях. – И на твоём месте, врать о том, что ты вдруг встал на путь истинный и бережёшь свой цветочек для меня – опрометчивое решение. У нас куча общих друзей, мне часто рассказывали о тебе, герой-любовник.

– Кто же? Твои подружки, которые сами хотели залезть мне в трусы? Им ты больше веришь? – Настя всхлипнула, но подтверждать или отрицать сказанные мною слова не спешила. – Если так, то нам действительно больше не о чем разговаривать.

– Хорошо, – она рвано кивнула и отвернулась к двери.

Её тонкие пальцы пытались справиться с замком, но замерли, когда с моих губ сорвались последние слова.

– Это нечестно. Я всегда был твоим другом, никогда не хотел причинять боль, и, даже после того как мы переспали, я всегда старался сделать так, чтобы тебе было хорошо. Возможно, глупо было предложить тебе свободные отношения, но ты с таким энтузиазмом подхватила эту идею, что я решил, что это максимально комфортные для тебя условия. И когда вдруг осознал, что, скорее всего, это не так, даже не смел смотреть в сторону других девчонок, постоянно проводил с тобой время, как будто мы были настоящей парой. Неужели ты этого не замечала никогда? – кудрявая снова всхлипнула и в следующую секунду всё же открыла замок, так и не повернувшись. – Это нечестно. Ты готова поверить во что угодно, в чьи угодно слова, только не мне.

Она выбежала из моей квартиры.

Я спокойно закрыл за ней дверь, прошёл на кухню и выжрал там почти целую бутылку вискаря, опрокидывая в себя стаканы один за другим, а потом им же блевал, надеясь таким образом избавиться не только от лишнего алкоголя, но и от мыслей о Насте.

Никогда не верил в знаки и символы.

И вот я стою и смотрю на чёртов кактус, который так удачно сравнивал то ли с Настей, то ли с нашими отношениями.

На уродливом колючем создании появился маленький красный цветочек, словно издеваясь надо мной.

Смотри, Данил, я расцветаю, несмотря на то, что ты ни разу меня не поливал, а как у тебя дела?

Да у меня тоже заебись, в общем-то.

Час назад мне пришла SMS-ка от абонента «Дура» с текстом: «Через пару часов буду у тебя, но если тебя не будет дома, буду считать, что это сраный знак, и никогда больше не вернусь! Хочу вина, обниматься и плакать. Больше не могу так, Дань».