Неизвестность хуже смерти. Даже опытному бойцу невыносимо лежать и ждать, думая о том, что нечто странное, невидимое и опасное, притаилось там – впереди. Нервы чистильщиков натянуты как струна. Глухо стучат девять сердец. Тук. Тук. Тук…
Неожиданно встрепенулся Молчун.
– Опа, – шепчет чистильщик, заметив сгорбленный силуэт, вроде как скользнувший за деревьями метрах в тридцати от него, – это что еще за хрень?
Боец прицеливается, пытаясь унять дрожь в окоченевших руках.
– Видно чего? – шепотом спрашивает Молчуна Цепь – боец, получивший свое погоняло за то, что вместо ремня любит подпоясываться куском тонкой цепи.
Молчун мотает головой.
– Неа, – бурчит чистильщик, – показалось, наверное. Ветер, вона как метёт.
Молчун чуть приподнимает голову, выглядывая из-за куска льда. Секунда, слышится щелчок, свист, и в глазницу человека, пробив череп насквозь, вонзается арбалетная стрела. Молчун, обмякнув, утыкается противогазной харей в снег, который быстро окрашивается алым.
– Сдохни, тварь! – орет Цепь, открывая огонь по береговой линии. К нему присоединяются остальные чистильщики, щедро поливая свинцом стволы деревьев и одинокие кусты. Пули, впиваясь в берег, выбивают фонтанчики снега. Только Митяй, не обращая внимания на пальбу, глухо сопя, внимательно наблюдает за обстановкой, лихорадочно соображая, сколько врагов их окружило.
– Там! Оно там, позади нас! – истошно орет один из бойцов, указывая рукой на русло реки. – Я видел его!
– Я отстрелялся! – кричит Жердь.
– Жердь! Держишь тыл! – приказывает Митяй. – Сорок Седьмой с ним! Остальные, фланги!
Боец берёт пулемёт, отползает назад. Мозг выстреливает команды: «Быстрее! Еще быстрее!».
Щелчок. Смена магазина на новый. Замёрзшие пальцы не слушаются. Лязгает затвор. Жердь водит стволом РПК из стороны в сторону, выискивая цель.
«Давай, выходи, тварь, – думает чистильщик, не осознавая, что за ним внимательно наблюдают, – мне есть чем угостить тебя!»
Ствол пулемета, как живое существо, шарит черным зрачком в пространстве.
Неожиданно слева раздаётся свист и в бок бойца вонзается толстый, сделанный из арматуры болт. Жердь дёргается, хрипит, сгибается, и инстинктивно давит на спусковой крючок РПК, вбивая пули в лежащего рядом Сорок Седьмого.
На секунду над рекой повисает пронзительный человеческий крик, но его забивает грохот пулемета. Пули рвут тело уже мертвого бойца, выбивая кровавые фонтанчики из спины, пока подползший Митяй, выстрелив в голову Жерди, не прекращает его агонию.
– Сколько их?! Что это за твари?! – кричат чистильщики, паля во все стороны.
– Надо отходить!
– Нас всех здесь положат!
– Харэ глотки драть! – осекает бойцов Митяй. – Лежать всем! Круговая оборона!
Бойцы подчиняются, меняют пустые магазины, щелкают затворами. Ждут. Молятся. Надеются. Верят…
Ветер усиливается. Не даёт поднять головы, рвёт маскхалаты, заметает чистильщиков снегом. К Митяю подползает Цепь.
– Командир, чего мы дальше делать-то будем? Нас как в тире кладут!
Митяй молчит, пытаясь взвесить на одной чаше весов приказ Колесникова – любой ценой догнать Тень, ненависть к снайперу, которого он собственноручно распял, а на другой – желание жить. Чувство самосохранения перевешивает.
Митяй громко, так чтобы его смог услышать спаситель (или спасители?) Тени, орет:
– Мы отходим и возвращаемся в Убежище!
Чистильщики поворачивают головы. Митяй видит удивленные глаза Цепи.
– А чего мы Бате скажем?! – повышает голос боец. – Он же нас за неисполнение приказа на лоскуты порежет!
Митяй смотрит на окоченевшие трупы товарищей, почерневший от крови снег и точно харкает:
– Правду, как ни странно, она нас спасет. Тела заберём с собой!
– Как?! – горячится Цепь. – Мы высунемся и сдохнем!
Митяй сопит, затем, чувствуя на себе чей-то пристальный взгляд, кричит:
– Слышь! Кто бы ты ни был, мы уходим! Мы не будем вас преследовать! Только позволь нам забрать тела, чтобы похоронить по-человечески!
Митяй опускает оружие. На секунду задумавшись, боец медленно, явно пересиливая себя, поднимается. Не обращая внимания на предупреждающие возгласы, чистильщик вглядывается в серую хмарь, словно пытаясь увидеть в ней арбалетчика.
Митяй не подозревает, что стрелок, стоя метрах в сорока от него и обладая способностью видеть тепловое излучение живых существ, держит его на прицеле, целясь в голову из огромного, неподъемного для обычного человека арбалета.
Сердце Митяя глухо стучит в груди, взламывает ребра, а внутренний голос тем временем вопит: «Ложись, идиот! Спрячься, если хочешь жить! Ты сдохнешь!»
Митяй матерится на себя, затыкая рот трусливой сущности, и чувствует, как страх уступает место азарту. Каратель вслушивается в шум ветра, стараясь уловить хоть один подозрительный звук. Палец пляшет на спусковом крючке.
«Ну, тварь! – думает Митяй. – Покажи себя! Что же ты такое?!»
Чистильщику хочется вскинуть «Грозу» и шмальнуть из подствольника осколочным «подкидышем». Ветер бьёт в спину человека, пригибает к насту. Ярость уступает место холодному расчету. Митяй кричит:
– Я знаю, что ты смотришь на меня! Мы договорились, или как?
Если бы Митяй обладал таким же острым слухом, как мутант, то он мог бы услышать, что стрелок, опустив арбалет, едва слышно произносит:
– Повезло тебе сегодня, тварь человеческая! Живи пока. Ты еще встретишься с Тенью.
Мутант, накинув на голову капюшон накидки, ведет окровавленной пятерней по котомке, переброшенной через плечо, из которой раздается тихое ворчание.
– Ведь так, Лад? – спрашивает стрелок у сидящего в ней существа.
Из котомки доносится сопение и сдавленный вздох, перемежающийся невнятным бормотанием.
– Согласен, так и сделаем, – мутант, не сводя взгляда с озирающегося по сторонам Митяя, пятится, затем резко, огромным скачком отпрыгивает в сторону и точно растворяется в снежном вихре…
Часть первая
Помни
Глава 1
Хлыщ
Подольск. Убежище. За несколько часов до погони
– Игорь Владимирович! – дверь в бокс начальника Убежища распахивается и в помещение, отшвырнув отчаянно жестикулирующего глухонемого парня – прислужку Колесникова, врывается начальник СБ. – Да отстань ты, урод! – орет Арсеньев, захлопывая дверь перед носом Игоря. – Не до тебя сейчас! Игорь Владимирович! – продолжает эсбешник, пытаясь дрожащими руками закрыть засов, – Тень пропал! – Дмитрий, наконец, щелкает задвижкой, поворачивает голову, смотрит на Колесникова и выпаливает: – Кто-то снял его с креста!
Батя, опершись на пудовый кулак, с трудом приподнимается с кушетки. Проведя рукой по лысой голове, Колесников усиленно растирает пальцами заспанные глаза.
– Чего? – выдавливает Батя.
– Да Тень, мать его, исчез! – горячится Арсеньев. – Еще троих на фишке кто-то грохнул. Хлыщ чего-то видел и…
– Давай по порядку! – рявкает Колесников, обрывая эсбешника. – Садись, не маячь и рассказывай, что с Тенью? Кто погиб?
– Да, я и говорю, – тараторит Дмитрий, опускаясь на табурет. – Тень кто-то снял с креста, убил Витька, Хвата и Дыма. Хлыщ только выжил, и то непонятно как, мутно всё.
Колесников хмурится, на скулах играют желваки. Чувствуется, что Батя хочет выматериться, но он лишь тихо спрашивает:
– Так что, Тень выжил, после того как мы его распяли, и его кто-то спас? Кто об этом знает?
Эсбешник теряется.
– Да… в общем, никто, – тянет Дмитрий, – я, Митяй, несколько чистильщиков, еще пара бойцов, которые на герме стоят, могли чего-то услышать. Я сразу к тебе побежал.
– Смотри, чтобы они держали язык за зубами, – цедит Колесников, поднимаясь с кушетки, – а то я им лично языки поотрываю, а с тебя спрошу! Нам только разговоров всяких не хватало! Того и гляди, святоша наш, малахольный этот, Тень в мученики, как Христа, запишет. Кто его спас?
