Литмир - Электронная Библиотека

Ну что за вечер. Что за инопланетный план соблазнения. В самом деле черт знает что. Если бы мне кто-то сказал, что однажды я сяду в полночный поезд метро с Виктором Гюго собственной персоной и что к тому же это будет меня заводить, вот честное слово, хотела бы я увидеть этого человека.

Тогда я его спросила, такая типа святая дотрога:

– И что же? Вы их не помните, о тех соседях?

– Помню, но… Э-э-э…

– Э-э-э что?

– Ну, в общем, мне бы не хотелось никого шокировать. Мы все-таки с вами в общественном месте, – прошептал он, указывая мне глазами на абсолютно пустой вагон.

И тут, в этот самый момент моей жизни, подъезжая к Северному вокзалу, я сказала самой себе три вещи:

Во-первых: я хочу переспать с этим милашкой. Я его хочу, потому что мне с ним весело, а если хорошенько подумать, так в мире нет ничего приятнее, чем вдвоем с милым парнем веселиться в постели.

Во-вторых: я буду страдать. Я снова буду страдать. Заранее понятно, что история провальная. Из серии войны миров, столкновения культур, классовой борьбы и тому подобного. Значит – ничего не давать. Раздеваюсь, прислушиваюсь к себе голодной, наслаждаюсь и сваливаю. Никаких телефонов, никаких смсок назавтра, ни ласк, ни нежных поцелуев в шейку, ни улыбок, ничего вообще.

Никакой нежности. Ничего такого, что могло бы оставить воспоминания. Стишок во славу, пожалуйста, но лишь пресытившись безмерно, не то наутро в понедельник я снова буду скулить как дура, подолгу замирая с крольчатами в руках.

Потому что вся эта вереница тактильных стишков, конечно, очень красива, но это типичный приемчик съема, причем прекрасно отработанный. Судя по всему, он уже тысячу раз его применял, раз знает их все наизусть.

К тому же у меня вовсе не длинные волосы.

Так что там, наверху, молчать, подытожим перед наступлением. Маршрутный лист предельно прост: здрасте, мсье. Добро пожаловать, мсье. До свидания, мсье.

Было приятно.

В-третьих: только не у меня. Только не там.

– О чем вы думаете? – забеспокоился он.

– О номере в гостинице.

– О боже, – простонал он, якобы шокированный, – пушкинские героини… Мне стоило остерегаться.

Возбужденно улыбающийся поэт – это действительно очень соблазнительно.

Я смеялась.

– О смех, ты открываешь мне свою небесную обитель

Лучше и не скажешь.

3

После череды событий, после кроличьей норки с червонной пуговкой иль рубиновым фермуаром[10], после круглого милого неприступного зада и тайного хода, таящегося меж двух холмов, куда врагу не подобраться[11], после нескольких часов прекрасных глупостей и болтовни на старом добром языке былых времен, когда мы уже отдыхали и он прижимал меня к себе, я спросила его:

– Ну а ты сам?

– Что я?

– Это всё штуки, которые ты вычитал в книгах, ну а ты сам можешь сварганить хоть что-то прямо сейчас? Для меня?

– Ты о чем, о ребенке? – будто бы ужаснулся он.

– Да нет же, идиот. О стихотворении.

Он так надолго замолчал, что я уж подумала, что он уснул, и, кстати, собиралась последовать его примеру, когда он вдруг приподнял прядь моих волос.

Поглаживая на моей ягодице усики моего Мушуки, он прошептал мне на ухо:

Святой Георгий ночи краткой,
Горжусь лишь тем я, что украдкой
Смог нужные слова найти,
Чтобы к дракону подойти.

Я улыбнулась в темноте и стала ждать своего часа.

Я не хотела засыпать. Заснуть значило бы довериться, отдаться.

Конечно, я уже страдала вопреки самой себе, еще бы. Когда кто-то тебя смешит, сколько ни отрицай, но твое сердце уже поимели.

4

В итоге я поехала на ИВОНе в 06.06.

Меня окружали примерно те же люди, что были несколькими часами ранее на станции «Шатле», разве что уборщики из другой смены.

Все в состоянии коматоза.

Прижавшись лбом к стеклу, я жевала воображаемую жвачку, чтобы не так сильно сжимало горло.

Мне очень хотелось плакать. Я цеплялась за всякие глупости. Усталость, холод, ночь… Я твердила себе: «Все потому, что ты не выспалась, но вот сейчас ты примешь душ и сама увидишь, станет легче». Я выставила звук на максимум, чтобы снова заглушить все остальное.

В наушниках пела Адель. Я обожала ее голос. Он был моим собственным. Все время на грани надрыва. Ну и, конечно, до конца песни я не выдержала.

Что ж, по крайней мере не нужно будет смывать макияж.

Отыметь, оттрахать, засадить, вдуть, перепихнуться, отхерачить, чпокнуться, отработать, шпилиться, проштамповать… Вечно эти вспомогательные слова, чтобы говорить о любви, когда понятно, что никакой любви тут нет и быть не может. Но я – я никогда никому об этом не говорила, в особенности Самии, – но я, когда… У меня не бывает без. Мое тело, оно… Мое тело – это я. Это тоже я. Это то «я», которое внутри и…

И именно поэтому всякий раз я несу потери. Теряю перья.

Скорее – чешуйки.

Всякий раз.

Сама я никогда никого не предавала.

Никогда.

Я всегда любила по-настоящему.

О, смотри-ка… Вот и они: многоэтажки, граффити, комиссариаты полиции, капюшоны, плевки.

Вот я снова и дома.

Покинув ИВОНа (того поэта я даже не узнала, как зовут), я глубоко вздохнула и отправилась прямиком домой, в постель.

Я дула на свои пальцы, улыбалась сама себе, подбадривала. Ладно, говорила я себе, ладно… В этот раз все было по-другому, в этот раз тебя отблазонировали.

Ну все-таки.

Это высокий класс.

Нелегалка

1

Я переехала с детьми в крохотную квартирку за Пантеоном.

Пятый этаж без лифта, никудышная, несуразная, вся кривая и косая, я подсняла ее у сестры своего бывшего научного руководителя, с которой никогда в жизни не встречалась, и по телефону оказалась неспособной даже сказать, как долго намерена здесь прожить. Временное решение, временное положение, временная мера, она только об этом и говорила, и я предпочла ей не перечить. Конечно. Конечно. Все это временно. Я поняла.

Из слухового окошка в моем кабинете был виден запасной выход из святилища Великих Людей, мне нравилась эта маленькая дверь. Мне было приятно осознавать, что я работаю, сплю, готовлю, сжимаю зубы, воспитываю детей и все начинаю с нуля под сенью призраков Дюма, Вольтера, Гюго или же Пьера и Мари Кюри. Я знаю, это смешно, но честное слово, это правда. Я в это верила. Эти люди мне помогали. Большую часть нашей прошлой жизни мне пришлось упаковать и вывезти на склад, а здесь мы не имели права даже имя свое указать на почтовом ящике. Это мелочь, но дьявол прячется в мелочах, и уж тут он мог ликовать вовсю, ибо, хоть я и была прописана у одного из моих дядьев, но без почтового ящика, в таком паршивом жилье под самой крышей, поддерживаемые лишь мертвецами, куда более живыми, чем мы сами, на самом деле мы как бы перестали существовать. Нас не было ни там, ни где бы то ни было еще, и, перестав существовать, мы – пятилетний Рафаэль, Алиса трех с половиной лет от роду и я, тридцатичетырехлетняя в ту пору, – сами себя коварно отрезали от остального мира.

Отец детей погиб в автокатастрофе в прошлом году. Это был депрессивный, элегантный и добросовестный мужчина, оставивший меня с глубокими сомнениями относительно случайности своего столкновения с поклонным крестом на пустынной дороге в Финистере[12], но с полной определенностью в материальном плане, оставив мне в наследство, помимо двух сирот и сильно искореженного «Ягуара», денежное возмещение по договору страхования жизни, защищавшее нас от нужды на несколько лет вперед. На сколько именно, мне было неизвестно.

вернуться

10

Отрывок из «Блазона о вагине» Клода Шаппюи (ок. 1500–1575).

вернуться

11

Отрывок из «Блазона о заде» Эсторга де Болье.

вернуться

12

Финистер – самый западный департамент Франции, название которого буквально означает «край земли».

5
{"b":"616055","o":1}