Следующий год прошел в репетициях и тусовках с людьми, которые стали моими друзьями. Контроль прекратился, и начался полный отрыв. Столько всего происходило, что мне даже некогда было задумываться о том, что я ем. Было жутко страшно, но и безумно интересно, потому что у меня были друзья, и вместе мы репетировали, танцевали, смеялись, гуляли ночами напролет, ходили по клубам и барам, закидывали головы назад и выли на луну.
Такой образ жизни здоровым не назовешь, правда? Однако же он пошел мне на пользу. Когда целыми днями репетируешь, волей-неволей становишься сильнее и выносливее; когда не думаешь все время о еде и не стремишься себя ограничить, начинаешь питаться более сбалансированно; когда разрешаешь себе быть собой, обретаешь душевное равновесие.
Это был не фитнес-марафон, это был марафон счастья. А еще до меня наконец дошла одна важная вещь: как бы мне ни хотелось, чтоб родители обо мне заботились, их опека мне на самом деле не нужна. Я и так могу о себе позаботиться – и о Грейси тоже – и получается у меня куда лучше, чем у них самих.
Господи, сколько можно болтать о себе! Скука смертная.
В общем, был у меня «жирный» период, и был у меня «тощий» период, а теперь я в тонусе, вот и все тут. Хватит зацикливаться на всякой фигне, Ред, есть вещи и поважнее.
К примеру, чтобы Най поправилась. Этого мне хочется больше всего на свете.
На углу меня поджидает Лео.
С ним его старые друзья – чуваки, с которыми он тусовался до того, как вступил в группу, и до сих пор иногда общается. Я не беспокоюсь: они ничего не имеют против меня, а я ничего не имею против них.
Вот если б Лео стоял в компании девушек, у меня тут же снесло бы крышу. Что делать, если ноги вросли в пол? Что бы такого сказать, чтобы не опозориться? У меня смешные шутки? Я для них пустое место? Всякий раз, когда рядом оказываются симпатичные девушки, эти и подобные мысли начинают роиться у меня в голове, а вот полезная информация – о том, как ходить, например – напрочь оттуда стирается. В итоге приходится себе напоминать: это твои ноги, дурья ты башка, одну ставь перед другой.
Раньше при виде Лео, его корешей и особенно его старшего брата Аарона, который тоже учился у нас в школе, меня охватывал панический страх. Их рюкзаки, казалось, были под завязку забиты ножами и пистолетами, а жвачку они жевали так агрессивно, будто готовы были побить любого, кто придется им не по душе, и вообще уже прихлопнули парочку неудачников, а тела сбросили в Темзу. Как оказалось, мои опасения были не напрасны: накануне своего девятнадцатилетия Аарон сел за то, что пырнул ножом какого-то парня в закусочной.
Но Лео – не Аарон, а идти в школу с его друзьями совсем не страшно, потому что, оказывается, не такие уж мы и разные. Ну, только они повыше, естественно, как и все остальные люди на этой планете.
– Здоро́во, – говорит Лео, когда я подхожу.
– Здоро́во, чувак, – говорю я, а потом киваю по очереди всем его друзьям, а они кивают мне. Мы пускаемся в путь, и я представляю себя Дэвидом Боуи в окружении телохранителей.
Солнце ласково греет затылок, и даже выхлопные газы сегодня пахнут приятно. Гудят машины, скрипят тормоза, ревут двигатели, матерятся велосипедисты, гремит радио. Мне нравится шум города.
– Тройка лучших гитаристов? – говорит Лео.
– Ну, Хендрикс, конечно же, потом Мэй, потом Слэш.
– Шутишь, что ли? – качает головой Лео. – Хендрикс – это само собой, но какой Мэй, на фиг, какой Слэш?
– Такой Мэй, на фиг, и такой Слэш. Чувак, иди в жопу, Брайан Мэй – лучший в мире гитарист.
– У тебя с головой проблемы. Ты еще скажи, что Фил Коллинз – лучший в мире барабанщик…
– Ну… кстати, где ты вчера пропадал? – спрашиваю.
– Я вообще-то у тебя в гостях был, тупица.
– Да нет, после этого. Мы с Роуз переписывались, а ты был офлайн.
– А, это. Мама хотела поговорить.
– Вот блин.
– Ага. – Лео некоторое время молчит, но ему никогда не удавалось скрывать эмоции. У него на физиономии написано: случилась какая-то беда. – Мало у нас проблем, а тут еще…
– Ты о чем?
– Аарон выходит на свободу.
Ему больше не нужно ничего говорить.
– Вот блин.
Дальше мы идем молча, предоставляя Лондону заполнить паузу в нашем разговоре. Пока Аарона не посадили за решетку, Лео постоянно тусовался с ним, во всем на него равнялся и позволял втягивать себя во всякие темные дела. Аарону до лампочки, сколько вреда он причинит окружающим, пока не добьется своего, вот почему я его так стремаюсь. Когда-то он, наверное, был обычным ребенком, но в довольно юном возрасте стал водить компанию с парнями постарше, и они подсадили его на сканк. С тех пор он как с катушек слетел. Некоторые курят, и ничего с ними не происходит, а у некоторых – вон как у Аарона – как будто в мозгу что-то переклинивает. Их засасывает все глубже и глубже, пока наконец восприятие мира у них не меняется навсегда. Сканк ломает людей. Он сломал Аарона, а тот потянул за собой Лео.
Год назад, когда мы только начали играть вместе, Лео был парнем мрачным и сердитым. Он реально вселял в меня ужас. Тот, прежний, Лео вечно ходил по лезвию бритвы: банды, торговля наркотиками, сомнительные халтурки. Он знал секреты таких опасных людей, что любой нормальный человек бы на его месте потерял сон. Заключение Аарона стало для Лео подарком судьбы. Впервые в жизни он вышел из-под влияния старшего брата, и у него появилась возможность задуматься над тем, кто же он такой. Будь Аарон на свободе, он бы не позволил Лео играть в группе и снимать клипы на детской площадке.
Так или иначе, Аарона скоро выпустят, и тогда он снова будет за главного – если только Лео за себя не постоит.
– Ну… а что сказала твоя мама?
Господи, почему я вечно несу всякую херню?
– Она не хочет, чтоб он с нами жил, но все равно его пустит, родной сын все-таки. Держись от него подальше, говорит, не запускай учебу, не позволяй ему втягивать себя в неприятности. Можно подумать, я святоша, а он весь такой плохой.
– И как ты смотришь на то, что он вернется? – спрашиваю я, не глядя ему в лицо.
– Это ж мой братуха. Конечно, я рад, – отвечает Лео после короткой заминки.
– Эй, привет! – сзади к нам подбегает Роуз, на носу – солнцезащитные очки, на голове – бардак.
– Похмелье накрыло после отцовского виски? – говорю я.
– Да, у меня аристократические вкусы, ничего не могу с собой поделать, – улыбается она. – Но мне необходимо было выпить. До сих пор не верится, что Най в коме. Когда ее считали пропавшей, я хотя бы могла притворяться, что она цела и невредима, а теперь… просто пипец.
– Я всю ночь о ней думал, – говорит Лео. – Не стала бы она совершать самоубийство, это уж точно. Помните, как она вела себя в конце учебного года? Най изменилась: перестала носить анимешные прикиды, косметикой пользоваться. Да она вся… вся светилась. Накануне исчезновения она прямо сияла от счастья. Мне ведь не одному так показалось?
– Нет, ты прав, – говорю я. – Она выглядела счастливой и беззаботной, столько потрясающих песен написала – мы даже записывать не успевали. У нее не было абсолютно никаких поводов для… ну вы поняли.
– Выходит, она ушла из дома, – говорит Роуз, – а спустя какое-то время с ней случилось что-то ужасное, что-то настолько темное и невыносимое, что ей захотелось расстаться с жизнью. Другого объяснения быть не может.
Пытаясь вообразить эту страшную, неведомую причину, мы все бессознательно останавливаемся. Друзья Лео уходят вперед.
– Привет!
Голос Аширы так сильно похож на голос Най, что мы чуть ли не подпрыгиваем на месте, а затем переглядываемся: вдруг она все слышала?
– Привет, Эш, – Роуз поджимает губы в нерешительной улыбке.
– Ребят, мне неловко вас об этом просить, но Джеки подумала, что вы не отказались бы поужинать у нас сегодня после больницы. Помочь Наоми она не может, и ей надо на что-нибудь отвлечься. – Эш вымученно улыбается. – По мне, так затея дурацкая, но Джеки считает, что любую проблему можно исправить, хорошенько всех накормив. К тому же, думаю, вам удастся ее немножко приободрить, понимаете?
