Теперь понимаете? Наоми ни за что бы так не поступила, но никто этого не признаёт: ни полиция, ни даже ее мама, потому что легче думать, что дочь у тебя бессердечная стерва, чем считать ее пропавшей без вести.

Поэтому иногда мне хочется, чтобы нашелся труп.

Вот такая я сволочь. Иногда мне просто хочется, чтобы она умерла, – тогда я хотя бы буду знать, что с ней.

Но никакого трупа не нашли: она исчезла бесследно, и жизнь продолжается.

А это значит, что сегодня нам нужно провести прослушивание на место басиста.

В какой-то момент казалось, что без Наоми «Зеркало, зеркало» распадется. Когда мы с Роуз и Лео впервые пришли на репетицию после ее исчезновения, то всерьез задумались, не лучше ли нам все бросить, и даже вроде как сошлись на этом, но, вместо того чтобы разойтись по домам, так и остались стоять на месте. И тогда, не сговариваясь, мы поняли, что должны продолжать, ведь без группы у нас в жизни не останется ничего хорошего. И вообще, отказаться от нее – это все равно что бросить Наоми.

Именно Наоми создала группу – по крайней мере, превратила из отстойного школьного проекта в нечто стоящее. Именно благодаря Най каждый из нас раскрыл свой талант, потому что сама она была невероятно талантлива. Она была великолепной басисткой, просто легендарной – услышали бы вы, как она играет, вас бы дрожь пробрала, – но лучше всего у нее получалось писать тексты. У меня тоже неплохо выходит, и вместе мы кому угодно дадим фору, но Най, она особенная, в ее стихах свинцовая серость начинает сверкать и искриться. Пока мы ей не сказали, она и не подозревала, что у нее настоящий дар, и чем больше мы ей об этом говорили, тем лучше у нее получалось писать. Так вот, когда у тебя такой дар, тебе не нужно никуда убегать.

В тот день, когда группа едва не распалась, в разгар нашего спора в репетиционный зал вошел учитель музыки мистер Смит. В школе кроме нас почти никого не было – в летние каникулы учеников туда не пускают, но мистер Смит выхлопотал для нас разрешение и взялся в свой отпуск дежурить на репетициях. Обычно, пока мы играли и ссорились, он сидел в сторонке с газетой в руках, но на этот раз, войдя в зал, он стал ждать, когда мы замолкнем и обратим на него внимание. Меня поразила произошедшая в нем перемена. Бывают люди, которые заполняют собой всю комнату, и мистер Смит как раз из таких. Тут дело не в том, что он высокий и подтянутый, а просто такой у него характер: он любит жизнь, любит общаться с нами, своими учениками, и это большая редкость. Он умеет увлечь, привить интерес к учебе – есть в нем какая-то особенная энергия, которая не так-то часто встречается у взрослых людей. По ходу, мы ему и правда не по барабану.

Но в тот день он выглядел так, будто из него выкачали весь воздух, будто вся его энергия, весь задор куда-то подевались. Мне даже стало немного страшно, ведь он всегда был таким сильным, но в то же время уважения к нему у меня только прибавилось. Было видно, что он переживает за Най, и это очень много для меня значило, потому что, кроме нас и ее семьи, казалось, никому больше не было до нее дела.

Уж не знаю, что почувствовали остальные, но мне сразу захотелось как-нибудь помочь ему, потому что он всегда готов помочь нам.

– Вы что же, ребята, правда хотите разбежаться? – спросил он.

Мы переглянулись и на секунду будто перенеслись в то время, когда еще не подружились, когда каждый чувствовал себя одиноко и не в своей тарелке. Мне стало жутко от одной мысли о возвращении к старому порядку вещей.

– Без нее уже не то, – говорю.

– Понимаю, – сказал он, взъерошив свои светлые волосы. – Но послушайте меня: если вы сейчас разойдетесь, потом будете жалеть. Я очень горжусь вами и вашими успехами. Ради Наоми, ради себя самих не отказывайтесь вы от любимого занятия. От нас сейчас мало что зависит, это верно, но в наших силах сделать так, чтобы о ней не забывали, чтобы ее не прекращали искать. Я тут кое-что придумал: а не устроить ли нам прямо в школе благотворительный концерт? Вырученные деньги отдадим ее родителям, и они смогут возобновить поиски. Давайте добьемся, чтобы ее история была у всех на слуху, чтобы весь мир обратил на нас внимание и узнал, как сильно мы ее любим. Вот чего я хочу, ребята, но без вас ничего не выйдет. Ну что, согласны?

Конечно же, мы согласились.

Мы не знали, как еще ей помочь.

Все лето мы репетировали втроем, но выступление совсем скоро, и больше тянуть нельзя: надо уже наконец найти нового басиста.

Наоми была… да нет же… остается лучшим басистом из всех, с кем мне доводилось играть, хоть обычно девушки в таких вещах и не сильны. Это никакой не сексизм, а просто констатация факта. Чтобы по-настоящему хорошо играть на басу, нужно быть невидимкой, а девушки – ну, по крайней мере, обычные девушки – любят, когда на них смотрят.

Нечего киснуть, сегодня важный день! Я выползаю из постели и бросаю взгляд на гору мятой одежды на полу.

Везет же Лео. Он даже спросонья выглядит на все сто.

А стоит ему взять в руки гитару, и девушки начинают его просто боготворить. И как только ему удается в шестнадцать лет выглядеть таким взрослым и таким уверенным в себе? Можно подумать, он с самого рождения был высоким качком и разговаривал басом.

А вот по мне сразу видно, что я все никак не выйду из переходного возраста. Мне посчастливилось в нем застрять. Можно даже сказать, переходный возраст – это и есть я. Если бы для понятия «переходный возраст» существовал эмоджик, он был бы срисован с меня. Наверняка и в сорок пять, на закате жизни, я буду нескладным, неказистым подростком.

Мне хочется выглядеть круто, как Лео, но все, что так идет ему, – белые футболки, джинсы, толстовки с капюшоном, кроссовки с высоким берцем – на мне вовсе не смотрится. Чего уж, на мне любая одежда сидит по-дурацки, и единственное, что придает мне хоть немного крутости, – это мой крутой друг.

Роуз тоже выглядит потрясно, впрочем, она настоящая красавица, а таким и не нужно особо стараться. У нее каштановые волосы, осветленные от кончиков до середины, стройная фигура, отпадные буфера и аппетитная попка. Парни из «Темз Компрехенсив» сходят по ней с ума.

Но это еще не все: она вечно накладывает фигову тучу макияжа – может быть, как раз потому, что без него выглядит красивее, – колготки носит рваными, а на голове делает начес. У нее свой стиль, и уж она-то умеет себя подать: когда в комнату заходит Роуз, воздух начинает потрескивать электричеством, а вокруг нее вспыхивают миллионы маленьких фейерверков.

Другие девушки пытаются подражать ей, но у них ничего не выходит, потому что, в отличие от них, Роуз вообще не па́рит, что там о ней думают.

А когда она поет… трясутся стены, отвисают челюсти и каменеют стояки.

Все мы аутсайдеры, но больше всего общего у меня было… и есть… именно с Наоми. Лео с Роуз впору быть королем и королевой на выпускном балу, а мы с Най самые что ни на есть настоящие чудики.

Наоми с ее узким подбородком, широкими скулами и огромными теплыми карими глазами, спрятавшимися за очками в толстой оправе, всегда меня восхищала. Рубашки застегивает на все пуговицы, до самого подбородка, юбки носит в складку, самой причудливой длины, а туфли выбирает практичные, со шнуровкой и всегда натирает до блеска. Она любит сочетать несочетаемое, она у нас незаурядная, уж поверьте.

Бывало, мы с Наоми проводили большую перемену в библиотеке, в тишине и покое, за книжкой. А когда мимо проходил какой-нибудь девятиклассник, только и умевший, что кидать дешевые понты, мы переглядывались и усмехались, думая о том, как же нам повезло, что мы, две белые вороны, нашли друг друга и подружились.

А играла она не хуже – какое там, даже лучше – самых крутых басистов на свете. На концертах и репетициях она всегда стояла рядом с моей ударной установкой, и вместе мы были пульсом всей группы, ее выверенным грувом.

Я не утруждаю себя заботами о внешнем виде. Еще чего! Джинсы, рубашка в клетку, а под ней белая майка – вот и весь мой имидж. Дровосек-профи – так меня окрестила Роуз.