В дальнем углу сидит старичок в драном тулупе, блекло-голубые глаза смотрят из-под мохнатых бровей, и кажется, что видит он не только окрест себя, но и далеко вокруг. Вокруг того старичка столпился кабацкий народ – слушают.

– Истинно вам говорю, православные, – говорит старичок высоким звучным голосом, прямо как поп с амвона, – истинно говорю, последние времена настали! По всем знакам, последние времена! Антихрист на землю пришел!

– Ты, старик, ври, да не завирайся! – подает голос Мокей Провыч. – Сам не знаешь, что говоришь!

– А ты, дядя, не знаешь, так не говори, а нам не мешай слушать! – обрывает целовальника стрелец в зеленом, простреленном на плече кафтане.

– Истинно вам говорю! – повторяет старичок. – Все знаки свершилися! Первое, значит – гром гремит с ясного неба… видели вы прежде такое?

– Не видели! – дружно отвечает кабацкий народ.

– То-то, что не видели! А теперь что ни день – то гроза, и ведь все же с ясного неба… – Старичок ненадолго замолкает, чтобы дать слушателям время свыкнуться со своей мыслью, потом продолжает, оглядев окружающих: – Второе – саранча из южных степей наступает. Как придет – все подъест, до самого корешка. А что же нам-то останется? Лебеда да кора с деревьев!

– Ох, горе! – вздыхают кабацкие.

– А в Можайске, сказывают, теленок родился о двух головах. Виданное ли то дело?

– Ты сам-то того теленка видел? – неодобрительно спрашивает из-за прилавка целовальник.

– Сам, может, и не видел, а верные люди сказывали! Верные люди врать не станут!

– А сам не видел, так и не говори!

– А ты сам, мил человек, Илью-пророка видел? – ехидно осведомляется старичок.

– Где же мне его видеть?

– Вот, не видел – а все ведь знают, что это он грозу приносит! – припечатал старичок, и все вокруг дружно засмеялись – хорошо старый осадил целовальника!

– Так что точно говорю вам – настали самые последние времена! – подытоживает старик. – Самые что ни на есть последние времена! Пришел на землю Антихрист! И не где-нибудь в басурманских краях – а здесь, у нас, на Москве! – И снова надолго замолкает, оглядывая слушателей.

– Кто же это? – не выдерживает одноглазый ярыжка. – Говори, коли знаешь!

Видно, что старичок ждал этого вопроса. Снова оглядывается он по сторонам, понижает голос и говорит тихо – но слова его разносятся по всему примолкшему кабаку:

– Олены Глинской пащенок!

На мгновение все вокруг замирают, пораженные его словами, но затем кабак наполняется криком, руганью.

– Ты, старик, что несешь? – возмущается стрелец. – Это же государя нашего наследник, великого князя Василия! Да с тобой за этакие слова знаешь, что сделать могут?

– А вот и нет! – Снова высокий голос старика легко перекрывает кабацкий шум. – Не наследник он великого князя! Олена, полька хитрая, глаза великому князю отвела, с ближним боярином Овчиной спозналась, его это пащенок, а не князя! Кто его видал – все говорят, что на боярина Овчину похож, прямо одно лицо!

Снова замолк старик, глядит по сторонам, потом добавляет, голос понизив:

– А уж ежели по правде – так самого сатаны отродье. Родился он с зубами, и как великий князь на руки его принял – так он в палец-то его зубьями своими и вцепился! Вцепился, ровно волчонок! И зубья у него не простые, а с ядом, как у змея-аспида, так что великий князь с того дня хворает! А как великий князь помрет – так и наступит царство Антихриста…

– Ты, старый, ври, да не завирайся! – рявкает снова целовальник. – За такие слова запросто можно на плаху угодить! Эй, люди добрые, держите смутьяна! Надо его отволочь в сыскной приказ, пущай там сказки свои сказывает!

Среди кабацкого люда начинается коловращение – кто хочет схватить старого бродягу и сдать сыскным, кто жалеет его ради преклонных лет, пока разобрались, того и след простыл – небось уже в другом кабаке смущает народ, сбивает с пути своими непотребными разговорами.

Салон «Фея» располагался в полуподвальном помещении относительно нового дома. По зимнему времени вывеска горела днем и переливалась разными цветами. Дуся спустилась по лесенке и отворила дверь. Колокольчик мелодично звякнул.

– Вы к Ларисе на стрижку? – спросила приветливая девушка за стойкой. – Чай, кофе?

– Не откажусь, – улыбнулась Дуся, – кофейку бы с удовольствием, взбодриться.

Прибежала Лариса, всплеснула руками при виде Дусиной шевелюры – дал же Бог так много волос, на троих хватит!

Помещение салона было небольшим, всего три кресла, причем занято было только одно, Дусей. В углу была еще дверь, туда как раз прошла клиентка на маникюр.

– Сумочку сюда повесьте… – суетилась Лариса, – сейчас головку помоем, пожелания есть насчет стрижечки?

Была она многословна и суетлива, однако доброжелательна без приторности. Дуся изобразила раздумья, тогда Лариса унеслась за журналом со стрижками. Оставшись одна, Дуся исподволь огляделась. Зал небольшой, ничего лишнего, три кресла, раковина у окна, а с другой стороны – шкафчик, за ним виден угол столика, а там кто-то шевельнулся тихонько.

– Это наша отличница Верочка, – улыбнулась подошедшая Лариса, перехватив Дусин взгляд, – маникюрши дочка. Там кабинет крошечный, опять-таки химией пахнет, когда ногти наращивают. А здесь посвободнее, она ведь не мешает…

– Конечно, – согласилась Дуся.

Пока мыли голову, Дуся подтвердила свою мысль, что сумка на это время остается без присмотра. Лариса занята клиенткой, клиентка блаженно зажмурила глаза, в зале больше никого нет, кроме… кроме девчонки за шкафом.

Дуся открыла один глаз и увидела, что девочка внимательно смотрит в ее сторону. В глаз тут же потекла мыльная пена.

Когда мастер сняла с Дусиной головы полотенце, девочка стояла у двери. Была она худенькая, маленькая и какая-то невзрачная и незаметная. Бровки белесые, носик пуговкой, глазки бесцветные, близко посажены, губы бледные.

– Ты куда это, Верунчик? – спросила Лариса.

– Пойду пройдусь, голова что-то болит, – ответила девочка тоненьким голоском, – вам в магазине что-нибудь купить?

– Ну, купи пирожок в пекарне, чаю попить, – сказала Лариса, – ой, знаю, что нельзя мне, а так пирожки люблю!

– Хорошая девочка, – сказала Лариса, когда они в зале остались одни, – матери помогает, если что попросишь – всегда сделает. Пол подметет за клиентом или раковину вымоет. И все сидит за книжками своими, все корпит. У них дома полный кошмар – отец к другой ушел, а свекровь с ними в одной квартире живет. Ругается жутко, со свету их с матерью прямо сживает. Так что Верочка к нам приходит уроки делать. И то сказать – девчушка некрасивая, невзрачная, так что ей надеяться особо не на что. Мы уж тут мать ее утешаем – разрастется, мол, да только видно, что такая и будет.

– А сколько ей лет? – спросила Дуся вроде бы просто так, для поддержания беседы.

– Да лет двенадцать, наверно, мала еще, может и разрастется, чего в жизни не бывает. Вот у нас во дворе, помню, была одна такая… – Лариса углубилась в воспоминания. Дуся изредка поддакивала, сама же прикидывала, можно ли дойти с того места, где сидит девчонка, до висящей сумки, вытащить из нее ключи и уйти незаметно. Получалось, что можно, но рискованно, вдруг мастер от раковины заметит. А вот если в это время пол подметать, то запросто можно все незаметно провернуть.

Лариса была мастером своего дела, так что через некоторое время голова у Дуси выглядела вполне прилично.

– А чтобы не растрепались, мы воском уложим! – крикнула Лариса и умчалась куда-то за этим самым воском.

Дуся использовала это время, чтобы ненавязчиво просмотреть девчонкины книжки. Все учебники были для восьмого класса, так что девчонке не двенадцать, а четырнадцать. Тетрадь подписана была Левашовой Верой, восьмой класс.

Дуся уселась обратно в кресло и прислушалась к себе. Девочка ее заинтересовала.