Дойдя до машины, подруга повернула ко мне как-то разом подпухшее лицо, но держалась она молодцом.
- Спасибо тебе, Наташа, за все! Как-нибудь обойдемся, ты права. Мы обязательно еще с тобой увидимся. Обязательно.
Полицейский сел за руль, а Серега нехотя покинул машину. Опираясь на меня, Дэби медленно отворила дверцу. А оттуда... как чертик из старинной табакерки, высунулась голова кудрявого Роджера.
- О-о, Дэби. Здравствуй, дорогая. Как, тебя тоже депортируют? Какая приятная неожиданность!
Клянусь, удержаться не было никакой возможности, и я истерично расхохоталась. Дэби удивленно посмотрела на меня и... последовала моему примеру. Смеющейся ее и повезли в аэропорт.
С Игорем и детьми мы долго смотрели им вслед. Хотя машина и скрылась из виду, Маша и Сережа все еще продолжали махать ей вслед маленькими своими ладошками.
Внезапно из-за скалы, совсем как на автородео, резко развернулся оранжевый микроавтобус, и из него выпрыгнул такой же оранжевый Эрик. Уже все вместе мы отчаянно замахали ему в сторону большой дороги, куда единственная в Рисоре полицейская машина унесла его возлюбленную.
Широким красивым прыжком Эрик залетел обратно в автобус и бросился в погоню. Отчего-то я была совершенно уверена, что он ее догонит. Тут сердце мое оттаяло и сильным толчком дало о себе знать. А все-таки жила, живет и вечно жить будет на этом свете настоящая Любовь.
На том и стоим!
* * *
На следующее утро я проснулась в час гаснущих звезд и решила сходить на набережную. Присела там на излюбленную дощатую скамеечку. Солнышко только что проснулось, подарив еще безмятежно спящему морю первую лучезарную улыбку. Но уже вовсю кричали чайки, выискивая в волнах рыбу, а веселый ветерок тут же принялся играть с моими волосами. Озаренное море мерно набегало на деревянную пристань, и во сне стараясь дотянуться с ласками до моих ног.
Тогда я привстала и с размахом забросила как можно дальше в чистые бирюзовые воды пятикроновую монетку на прощание.
Мне вовсе не было жаль покидать Рисор - "жемчужину юга Норвегии", совсем нет. Но я хотела бы всегда жить вблизи моря...
Я буду всегда жить у моря, где
Тени чаек, вторящих волне,
Плывут неясно в глубине.
Часть третья Русский муж
Глава первая
Мне было вовсе не жаль покидать город Рисор - эту, как сказано в туристических справочниках, "жемчужину юга Норвегии". Совсем, совсем нет. У моей московской - широкой, привольной и разудалой души сделалась прямо-таки аллергия на холодность и бесчувственность южно-норвежской провинциальности. Так что переезд в Осло, в столицу, я вожделела чуть ли не во сне. Зато та же самая широкая и привольная душа сумела до наваждения страстно привязаться к гордому, вечно величественному морю с доверительным шепотом вечного прибоя; с пронзительными криками чаек; ко всей так неотвратимо влекущей стихии. Сколько же раз мне казалось, что вот еще чуть-чуть и я сама все здесь брошу и свободной, сильной русалкой уплыву куда-нибудь, по пути играя хрусталем прохладных зеленоватых струй и весело пугая встречных мореходов и яхтсменов сурового нордического вида. Все в Рисоре наскучило мне. Все, но не море. Я хотела бы всегда жить вблизи моря...
А впрочем, мой муж меня здорово обрадовал. То ли его крупная нефтестроительная компания учла наши пожелания, то ли просто так повезло, но он приехал из Осло и рассказал, что снятая для нас часть дома со стороны веранды имеет чудесный вид на небольшой заливчик, сосновую рощицу и катерную станцию на противоположном берегу.
Таким образом, наш переезд стал делом предрешенным и оставалось только уложиться, упаковаться, экипироваться, заказать транспорт и помахать Рисору ручкой.
Темнеет в мае поздно, и мне едва-едва удалось выловить из сада шалунишек, с большим трудом их угомонить и почти насильно разложить по кроватям. Резкий, неожиданный звонок в дверь напугал: вдруг как любопытные озорники сразу же и выскочат из своей комнаты, поди потом угомони их снова... Однако озорники и шалунишки, видно, так здорово устали за день от баловства, беготни и хохота, что уснули крепчайшим сном.
- Кто бы это мог быть? - лениво думала я, нехотя торопясь к двери. Наверное, соседи.
Но Бог миловал, на пороге краше утренней зорюшки алела-смущалась моя Оленька. Оленька была все такая же чудесная, к которой более всего на свете подходило слово "прелесть", только на этот раз она имела волосы рыже-каштанового оттенка, остриженные в стиле двадцатых годов. Оля долго молчала потупившись, а я молча любовалась ею. Наконец, она вполне собралась с духом и решилась:
- Небось, сердишься на меня, Наташенька? Скажи уж сразу: я зря зашла?
Эх, опять чарующими звонами серебряных колокольчиков заласкал мои уши ее нежный голосочек, и ничего нельзя было с этим поделать.
- Оленька, солнышко, да я о тебе только сегодня думала. Думала: вот Ольга совсем, видно, онорвежилась, так и не придется больше увидеться. А ты тут как тут, легка на помине.
Ольга наконец перешагнула порог и порывисто обвила мою шею точеными, всегда смуглыми рученьками. Потом в ту же шею она виновато уткнулась носом и влажными губками горячо зашептала о своих, всегда мятежных чувствах.
- Да нет, Наташенька, ты моя самая хорошая - как я тебя забуду? Нет-нет, все не так. Ох, как много сил у меня уходит, чтобы под Гунара подстраиваться. Мне было непросто, но я думала-думала, решала-решала и поняла, что это - судьба. Да ты сама все знаешь... Тут вдруг узнаю, что ты уезжаешь. Не поверишь, как я ревела. Сама не ожидала. Даже Гунар спросил, о чем? Честно ему все рассказала, что на душе, а он в ответ: "Ты с ней уже месяца три не виделась, жила же себе". Это, конечно, правда. Я же жила. Но в глубине души всегда знала и помнила, случись что - родная русская душа рядом. Хоть есть кому выплакаться, тоску-печаль развеять. А теперь что? Моя Наташка уезжает, а я остаюсь.
Я почувствовала, что Ольга собирается не на шутку разрыдаться, поэтому заворковала умиротворяюще, с нежностью поглаживая подругу по подрагивающей спинке.
- Да ладно тебе так убиваться! Мне, конечно же, приятно, но так что-то совсем заупокойное получается. Я ведь не так далеко уезжаю, всего-навсего в Осло. Будем друг дружке звонить, и наверняка удастся свидеться не раз.
В последний раз Оленька женственно всхлипнула, маленьким, но крепким кулачком отерла с загорелой щечки одинокую слезинку и грациозно встряхнула новой стрижкой под женщину Смерть из фильма с Мэрил Стрип "Смерть становится ею". Мне этот фильм тоже нравился.
- Да это я так, по бабьей глупости. Не обращай внимания, само пройдет. На самом деле я знаешь как рада, что ты не в обиде! И вообще, у меня есть другая огромная-преогромная радость: ребеночка жду. Помнишь, загадывала на твою Машеньку? Хочу такую доченьку.
Оля улыбнулась загадочной улыбкой Джоконды и слегка потянулась от удовольствия, совсем как это практикуют домашние кошечки.
- А что мы все в дверях топчемся? Проходи, Оль. Посидим, поболтаем, чайку попьем - как раньше бывало. Игорь прилип к телевизору, ему не до нас: смотрит сериал "Пиковый туз".
Широким, радушным жестом я пригласила подругу войти. Но она отступила чуть назад и принялась отнекиваться.
- Нет, нет. Я только на пять минут, пока Гунар заливает бензин на автозаправке. Мы вылезали в кино на Бэтмена, очередная серия и, кстати, довольно забавная. Сами еще не видели? А когда вы намереваетесь перебираться? Я вот что думаю. Попрошу-ка Гунара на следующие выходные обменяться с братом автомобилями. У того имеется большая машина с фургоном, и мы вас перевезем. Запросто все туда уместимся вместе с вещами, а дорогой всласть с тобой наболтаемся. Только предупреди Игоря, чтобы не вздумал предлагать Гунару деньги. Что ты так неуверенно киваешь? Поняла меня? А не то, смотри, рассержусь.
В прощальном поцелуе Оленька вновь обвила мой стан красивыми, мягкими ручками и ненадолго прижалась, горячая-горячая, к самому сердцу. Оторвалась будто бы с сожалением, быстро застучала прочь по плиточкам тонюсенькими каблучками сияющих в сумерках босоножек и сбежала вниз с кокетливо-томным воздушным поцелуем.
