Пока мы шли, я мог точно сказать, что зрелище хотя бы отчасти не оставило его равнодушным. Его аура утратила яркость, взгляд беззвучно перемещался по открывшейся картине.

В ту пору я не питал к нему ненависти, по крайней мере столь глубокой, как впоследствии. Это было до тех лет, когда мы двое тщетно стремились оборвать жизнь друг друга, до того, как мы раскололи Черный Легион своей ожесточенностью, доведя наших братьев до междоусобной войны. Упадок начался вскоре. Вскоре стало усугубляться наше взаимное недоверие. Но в тот день, когда мы совершали высадку, от старой вражды из-за его предательства во время Осады Терры и моего последующего манипулирования его разумом оставались только угасающие воспоминания, что позволяло нам роскошь быть безразличными друг к другу.

Странно, но из нас троих наименьшее влияние вид пейзажа Маэлеума оказывал на Амураэля. Для него это было возвращение домой, на планету, за которую он сражался и которую защищал от других Легионов, когда еще носил зеленые цвета Сынов Гора. Однако, пока десантно-штурмовой корабль снижался над его приемной родиной, он лишь улыбался, демонстрируя неровные зубы. Наше удивление его развеселило.

– Маэлеум никогда не был красив, – сказал он. – Когда его бросили, мало что изменилось.

Корабль мчался над ржавыми пустошами, двигаясь к координатам, выданным нашими телеметрическими маяками. Управление осуществлял Амураэль, который выискивал среди орды павших кораблей один конкретный сбитый звездолет.

– Вон там, – произнес Амураэль, заметив его первым.

Ударный крейсер. Ударный крейсер Легионес Астартес, не больше, не меньше.

Корабль лежал в вырытой им самим могиле. Он наполовину зарылся в землю и был покинут, однако еще не до конца утратил свое величие. Последние мгновения звездолета становились ясны по прогнившей почве пустоши, на которой он оставил разлом, пропахав ее при крушении. Он рухнул не как падающая игла, а как колющее копье, и в память об этом распорол помойное тело Маэлеума открытой раной.

Он был не из наших. Я это понял в тот же миг, как увидел его остов.

На том немногом, что осталось от надстройки корабля, не было никаких обозначений его принадлежности. На разбитом корпусе отсутствовали отметки – по крайней мере, таковых не уцелело при крушении, в огне входа в атмосферу и на грубом ветру в терзаемой варпом пустоте Ока. А стало быть, он не принадлежал ни одной из группировок, которые я мог бы назвать.

Возможно, это менее достойно упоминания, чем представляется имперским умам. Группировки Легионов и те, что провозглашали независимость от породивших их Легионов постоянно украшали себя все новыми символами и эмблемами, отмечавшими новых предводителей, новые способы ведения войны, новые победы. Хулящее жизнь Очищение собралось из экстремистов Гвардии Смерти. Стальные Братья были сбившимися с пути братьями Железных Воинов. Освященные – обезумевшими от крови сынами Лоргара. И это тянулось все дальше и дальше.

Однако этот корабль не просто не имел обозначений, он практически не претерпел изменений. Оку еще не удалось преобразить его корпус, отражая грехи воинов внутри.

Мы трое переглянулись. Ни у кого не было никаких ответов.

– Подходи понизу, – посоветовал Телемахон, – и садись в тени того крейсера. Если там есть выжившие, я бы предпочел застать их врасплох.

– Так нам придется долго идти до места крушения, – заметил Амураэль.

– А у меня нет других срочных дел, – произнес Телемахон.

При заходе на посадку важно было найти хоть что-то устойчивое на полях из ржавых мертвых колоссов. Заработали тормозные двигатели, замедляющие наш спуск. Мы смотрели из окон кабины на пустошь, где не было никаких следов жизни. Вместо этого там отдавались крики и выстрелы сражений, происходивших давным-давно. От нашей вокс-сети не было проку, она трещала от бормотания призраков и Нерожденных. Те слова, что мы могли разобрать, вообще не содержали в себе смысла, не говоря уж об адресованности нам.

Посадочные опоры десантно-штурмового корабля с хрустом вошли в гнилую землю. Мы приготовились к выгрузке. Амураэль проверил свой болтер, снова загнав на место магазин. Я чувствовал мысли, разворачивающиеся по ту сторону его глаз. Это напомнило мне об Абаддоне, который всегда с таким же выражением лица оглядывал план сражения и раздавал приказы, адаптируясь и реагируя на перемещения сил врага.

Я первым спустился по штурмовой аппарели. Экипаж корабля состоял из подчиненных моей воле рубрикаторов, исполнявших обязанности стрелков с таким же безгласным и терпеливым спокойствием, с каким мои автоматы преданно следовали каждой отданной мною команде.

Защищать, – отправил я приказ в пустые шлемы, заменявшие им сознание. Оживленные комплекты керамитовой брони взяли наизготовку болтеры и клинки, готовясь нести вечное бдение, если так будет суждено. Из них получались идеальные стражи, при условии что не найдется колдуна, чьих сил хватило бы, чтобы вырвать их из-под моей воли. Я сомневался, что на этой планете есть группировки, представляющие для них угрозу.

С собой я взял только четверых из них, поманив их бессловесным телепатическим импульсом. Вместе с ними шли воины Амураэля – небольшой отряд его отборных людей. Эти держались от меня на расстоянии. Я всегда чаще бывал в компании своих пепельных мертвецов, а не живых воинов, однако мне казалось странным то, как меня воспринимали рядовые члены Черного Легиона. На своей службе клинка Абаддона я постоянно находился отдельно от них.

– Лорд Хайон, – приветственно пробормотали они вразнобой. Я ответил на приветствие отрывистым кивком.

Нефертари тоже соизволила сопровождать нас, выйдя из корабля. На ней был темно-красный доспех из наложенных внахлест пластин, снабженный гребнями с шипами и выполненный из чужеродных материалов на основе смол, любимых ее видом. Я чрезвычайно мало вникал в происхождение ее брони, да и она не горела желанием просветить меня, когда я задавал вопросы, так что нас двоих заботила исключительно его эффективность. Внутри слоев смолы располагались полости с подъемными газами, придававшие ему сверхъестественную легкость – конструкторская концепция, порожденная нечеловеческой изобретательностью ее породы.

Она прикоснулась к серебристому медальону в углублении на горле, активируя украшенные самоцветами микрогенераторы силового поля, встроенные во внешний слой багряного доспеха. От кинетических барьеров имперского производства исходит механический гул, или жужжание, словно от насекомых. Броня Нефертари издавала практически беззвучное шепчущее шипение.

– Я же тебе говорил не брать эту тварь, – обратился ко мне Амураэль.

– Она полезна, – отозвался я.

– Она привлечет Нерожденных.

– Она в состоянии справиться с Нерожденными. – я развернулся к Нефертари. – Разведай впереди. Возвращайся и сообщи, что нашла.

Она одарила Амураэля жестокой гадливой улыбкой и распростерла свои крылья, чтобы размять их. Через мгновение она снова прижала их к спине, сорвалась с места и на третьем шаге оттолкнулась от земли. Прыгнула навстречу небу. Крылья с треском распахнулись. И все – она исчезла.