— Да. Младший выдержал экзамен как раз в этом году, — его светлость сделал небольшую паузу и, все-таки поддавшись любопытству, посмотрел в лицо собеседнику:- Простите, маркиз, но мне показалось, что вы вызвали меня сюда не для того, чтобы в приватной обстановке похвалить моих даровитых отпрысков. Конечно, мне это приятно, и семьей я горжусь, но тем не менее?..
Окончание фразы повисло в воздухе. Маркиз Д’Алваро медленно покачал головой.
— Вы правы, — спустя долгую минуту отозвался он. — Я хотел поговорить с вами о другом, хотя и тоже, в некотором роде, семейном… Было очень любезно с вашей стороны, герцог, отметить несомненные достоинства моей старшей племянницы. Но есть еще и младшая. Нет, вряд ли вы ее видели — Кассандре еще не исполнилось шестнадцати, она начнет выезжать только через несколько недель.
— О! — сказал эль Виатор. А про себя подумал: «Так значит, все-таки брак? Ну, Д’Элтары, конечно, имеют всего лишь баронский титул, однако…»
— Моя младшая племянница мечтает учиться в военной школе Даккарая, — отрывисто уронил маркиз. Герцог моргнул. Учиться?
— Это похвальное стремление, — тщательно скрыв разочарование, отозвался он. — Особенно для столь юной барышни. Значит, вторая дочь барона Д’Элтараа решила пойти по стопам дядюшки? Очевидно, вы гордитесь племянницей, маркиз! И мне не очень понятно, чем же я в таком случае… Погодите. Неужели совет не принял прошение барона?
— Принял. Несколько дней назад пришел положительный ответ, — выдавил из себя Астор. — Но дело, понимаете ли, в том, что у семьи на будущее Кассандры совсем иные виды. С нас хватило и моей военной карьеры. Сейчас, конечно, не те времена, и все же… Не мне вам говорить, что любой соискатель имеет право попробовать свои силы там, где сочтет нужным. Скоро моя племянница станет совершеннолетней. И она твердо намерена отправиться в Даккарай, чтобы стать наездником. Запретить это ей мы не можем. Барон… барон отправил прошение под влиянием отцовских чувств, но он не желает для дочери такого будущего.
— В таком случае, — помолчав, пожал плечами глава школы, — он может это прошение отозвать.
— Да. Но ничто не помешает Кассандре отправить новое, уже от собственного имени, когда ей исполнится шестнадцать.
Его светлость задумчиво прищурился.
— Так что же вы хотите от меня? — с напускным недоумением спросил он. Не потому, что не понял — маркиз был предельно откровенен — просто ему хотелось растянуть удовольствие. Как ни крути, не каждый день к тебе приходят кланяться гордецы из рода Алваро!
— Мы надеялись, — медленно подбирая слова, проговорил Астор, — что при вашем участии этот вопрос можно будет как-то решить. Разумеется, я понимаю, никто не может запретить моей племяннице попытать счастья на вступительных испытаниях. Однако… Если бы вы пошли нам навстречу…
Он запнулся. Эль Виатор с искренним интересом глядел в лицо собеседнику — само понимание, само сочувствие! — и ждал. Оба знали, чего именно. Астор коротко, неслышно выдохнул — и сжег за собой мосты:
— От имени барона Д’Элтараа, и от своего собственного я хотел попросить вас внести имя моей племянницы в черные списки. Вы — глава военной школы Даккарая. Вы можете это устроить, если захотите, и тем самым окажете неоценимую услугу всей нашей семье.
Герцог склонил голову набок, словно раздумывая над такой дерзкой просьбой. Лицо маркиза было бесстрастным, но побелевшие костяшки пальцев и то, с каким явным усилием ему давалось каждое новое слово, говорили сами за себя. Герхард эль Виатор буквально кожей ощущал, какое унижение Астор сейчас испытывает, как корчит его изнутри — и наслаждался этим.
Не дождавшись ответа, маркиз склонил голову.
— Само собой, — деревянным голосом добавил он, — если моя просьба для вас неприемлема…
— Ну что вы! — фальшиво запротестовал герцог. Он уже вдоволь натешился беспомощностью былого героя Геона, к тому же, на галерее кроме них двоих не было ни души, а последнее, учитывая известный темперамент Д’Алваро, могло повернуться совсем не в пользу его собеседника. Ну как не сдержится, все-таки? Так ведь и полетишь отсюда прямо на скалы!.. Этого Герхарду очень не хотелось. Поэтому он ласково улыбнулся маркизу и сказал:- В нашей семье, разумеется, другие традиции, но вас я тоже могу понять, поверьте! Не буду скрывать, черный список — дело нешуточное. Однако и мы с вами не чужие люди. К тому же, я так уважаю барона Д’Элтараа…
«То есть, Руэйду все же раскошелиться придется», — понял Астор, последним усилием воли сохраняя приличествующее выражение лица. Эль Виатор это, разумеется, заметил — его голос зажурчал еще слаще, еще приятней. Словно желая ободрить несчастного дядю и брата, он положил ладонь на плечо своему визави и проворковал, что твой голубь:
— Разумеется, я постараюсь сделать все от меня зависящее, дорогой маркиз. Не беспокойтесь. В конце концов, вы не единственные, кто, скажем так, желает для своего несмышленого дитяти лучшей доли. Понимаю, как вам, наезднику, ветерану войны, было тяжело просить меня об этом! Но обещаю, я приложу все усилия…
Герцог как никогда был похож на кота, которого до отвала накормили свежими сливками. Астору нестерпимо захотелось закрыть эти маслено поблескивающие глазки прямо сейчас — и навечно, но он справился с порывом.
— Значит, — дождавшись, пока эль Виатор кончит разливаться мёдом, отрывисто уточнил он, — я могу на вас рассчитывать?
— О, разумеется, мой дорогой маркиз! — лучась улыбкой, кивнул хозяин Даккарайской пустоши. — Разве я могу вам отказать? Вы столько сделали для Геона!..
Астор прикрыл глаза. Он был унижен, опустошен и сам себе противен. Но Д’Алваро всегда идут до конца — даже зная, что их там ждет и чем за это придется расплачиваться.
Глава VIII
Ночью прошел дождь. Сильный, нежданный, он в одночасье обрушился на Мидлхейм — словно небо и море вдруг поменялись местами. Загудели крыши, журчащая пелена заволокла оконные стекла, пригнулись к земле под тяжестью упругих струй трава и кусты, а мостовые превратились в один сплошной бурлящий поток, с ревом стремящийся вниз, к неразличимому во тьме берегу. Уличные фонари потускнели, яркие полотнища на стенах домов жалко повисли, потемнев от влаги, сбитые ливнем цветочные бутоны крутило в мутных водоворотах на опустевших вмиг перекрестках. Шумные народные гуляния, которые всегда следовали за парадом победы и длились обычно до самого рассвета, быстро свернулись. Люди разбежались по домам, по постоялым дворам, по трактирам — даже стойкие городовые попрятались в свои будки, не смея высунуть носов наружу. Умолкли ожившие было к вечеру звонкие голоса птиц. Забились под крыльцо дворовые псы. Столица притихла, нахохлившись и выжидая — да так и уснула, истомленная дневным зноем, шумом, суетой, безудержным весельем… Многочисленные бродяги и нищие расползлись по темным, одним только им известным норам и, вороша скудную добычу, хриплым шепотом поминали всех демонов нижнего мира — празднование парада победы, нынче так некстати прерванное стихией, было самым прибыльным днем в году. Сортируя объедки и переругиваясь, обитатели трущоб с опаской прислушивались к тому, как монотонно шелестят по стенам не иссякающие потоки, и предрекали страшную грозу, но обошлось. Буря миновала Мидлхейм. Ливший несколько часов кряду дождь прекратился так же, как и начался — в одно мгновение. Тучи над столицей разошлись, просветлело небо, засеребрились в предрассветной мгле шпили и омытые небесными слезами купола храмов, несмело подала голос первая птица, вторая, третья…
