Через полчаса я вернулась домой: руки были заняты стопкой книг и коробкой пиццы из моей любимой пиццерии. Выходя из библиотеки, я получила сообщение от Палмер с предложением поужинать у них. Во время учебы я ужинала у Олденов как минимум раз в неделю. Но, стоя в лучах закатного солнца, ощутила в ногах такую усталость, да и мозоли, которые я натерла, выгуливая собак в туфлях на каблуках, болели. Поэтому решила, что больше всего мне сейчас хочется взять еды на вынос, снять наконец это платье и развалиться на диване, уставившись в какую-нибудь ужасную телепередачу.

Я свалила книги на тумбочку в прихожей и пошла в кухню с пиццей, но остановилась в дверном проеме. Дверца холодильника была открыта, и я несколько секунд смотрела на нее, пытаясь понять, что происходит. А когда дверца захлопнулась, за ней оказался мой отец с недовольным лицом.

– Ой, – отец удивился не меньше моего. – Энди, привет. Не ожидал тебя увидеть.

– Я тебя тоже, – улыбнулась я, водружая коробку на стойку в центре кухни, вокруг которой стояли табуреты. Здесь я обычно и ужинала, если не смотрела телевизор.

Вчера мы вообще не виделись: я весь день провела в попытках найти работу, а отец весь день провел в кабинете.

Сейчас же он хмурился, глядя на меня, словно пытался понять, что не так.

– Когда ты едешь на программу?

Я почувствовала, как во мне поднимается волна раздражения, но подавила ее. Если уж мой отец забыл о том, что я вообще еду на программу, то стоит ли удивляться, что дату начала он тоже не помнит? Хотя он прекрасно запоминал любые случайные факты о своих крупнейших жертвователях.

– Должна была еще вчера, – сказала я. – Но… в общем, я не еду.

– Не едешь? – переспросил отец, удивленно глядя на меня. – Как это?

Я сделала глубокий вдох, обдумывая порядок ответа. Начну с телефонного звонка, потом расскажу про доктора Риццоли и закончу хорошей новостью о том, что нашла работу.

– Почему в холодильнике нет еды? – вдруг спросил отец, снова открывая дверцу и заглядывая внутрь с тем же недовольным выражением лица.

Я ничего не ответила и ждала, пока он вспомнит, что задал мне вопрос и еще не получил ответа. Но вместо этого отец захлопнул дверцу, открыл морозилку, потом опять открыл холодильную камеру и уставился внутрь.

– Ни молока, ни хлеба, ни фруктов…

Я слышала в его голосе все большее раздражение, и поняла: он совершенно забыл про мою программу и переключился на другую тему. Я, конечно, могла его перебить и рассказать, по чьей вине не еду, но отмела эту идею, не успев даже открыть рот: не собираюсь выпрашивать у отцы хоть толику внимания.

– Ну, – наконец произнесла я, отвечая на его последний вопрос, который, по-видимому, был самым важным, – Джой время от времени что-то покупала… Я же обычно покупаю то, что нужно мне.

На самом деле наш холодильник практически всегда был полупустым. Я ела примерно четыре продукта, так что проблема голода обычно передо мной не стояла. Набрав в грудь воздуха, я размышляла, сказать ли отцу, что он достаточно взрослый, чтобы самостоятельно делать покупки. Но через мгновение решила, что, возможно, это не так. В квартире в Вашингтоне была экономка, и армия стажеров и помощников, которые наверняка следили за тем, чтобы он ни в чем не нуждался.

– Пожалуй, куплю что-нибудь попозже, – сказал отец самому себе и закрыл холодильник. Затем снова с удивлением посмотрел на меня, нахмурив брови, словно пытаясь что-то сообразить. – Так значит, ты поедешь на какую-то другую программу? Или останешься здесь на лето?

– Других программ нет, так что… останусь здесь.

Как только я это произнесла, меня накрыло осознание произошедшего. Я была настолько увлечена поисками работы и попыткой выработать хотя бы некое подобие плана, что даже не задумывалась о том, что случилось: я все лето проведу дома вместе с отцом.

Он моргнул:

– Вот как. – И я подумала, не пришел ли он, как и я, в ужас от произошедшего, ведь это было не то, к чему мы оба привыкли. – Ну, это будет довольно мило.

Я кивнула, не желая поддерживать беседу. Правда, на секунду задумалась, не рассказать ли ему, как провела день: выгуливала собак, устраивалась на работу, увидела мамину картину, читала его книгу… Но даже вообразить не могла, как это сделаю. Словно наша непринужденная беседа была сродни попытке представить Землю без гравитации.

Взяв в руки коробку с пиццей, я вдруг засомневалась, так ли хорош мой первоначальный план – валяться и есть на диване. Я повернулась, чтобы взять тарелку, остановилась и пошла обратно к стойке – как раз в тот момент, когда отец опять открыл холодильник и снова его закрыл. Испытывая неловкость, мы были похожи на плохих актеров, одновременно забывших мизансцену, – как это произошло с Томом в прошлом году, на одном из особенно неудачных показов «Чайки». Наконец я обошла отца, взяла тарелку и положила на нее два куска пиццы. Оставаться на кухне дольше становилось невыносимо, так как наш вымученный диалог красноречиво свидетельствовал о том, что нам нечего сказать друг другу. И впереди у нас целое лето.

– Если хочешь, возьми пиццы, – сказала я через плечо, поднимаясь вверх по лестнице и перешагивая через две ступеньки.

Уже наверху я посмотрела вниз. Отец по-прежнему стоял в кухне и с высоты казался маленьким и растерянным в своем собственном доме. Я вошла в комнату, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. В моей голове крутился один вопрос: как мы собираемся пережить это лето?

Тамсин яростно посмотрела на своего брата, развалившегося в кресле на противоположном конце стола и уплетавшего засахаренные фрукты. Это было так похоже на Джека – пропадать где-то целый год, занимаясь бог знает чем (хотя, к сожалению, Тамсин была осведомлена о его похождениях, и даже больше, чем хотела бы, – менестрели даже складывали песни о наиболее вопиющих бесчинствах: вчера утром на конюшне слуга напевал одну из таких, и потом она крутилась в голове у Тамсин почти весь день), а потом вернуться, как ни в чем не бывало, и ожидать всеобщего ликования.

– Что? – сказал он, широко улыбаясь.

Тамсин была уверена, что эта улыбка могла покорить любую служанку в трактире на южном побережье – прямо-таки сама невинность и очарование. Но на нее она не действовала, и Джек, похоже, тоже это понял – улыбка погасла, и он забросил кусочек фрукта себе в рот, поймав его на лету.

– На этот раз ты собираешься остаться? – спросила она, складывая руки на груди.

Честно говоря, девушка и сама не знала, какой ответ хочет услышать.

– Я нужен своему королевству, – отвечал Джек, приподняв бровь. – Кроме того, меня могли в любой момент попросить покинуть Риверделл. В достаточно грубой форме, доложу я тебе.

– Я управляла королевством, пока ты отсутствовал, – сказала она, стараясь говорить спокойно. – И…

– И ты отлично справилась, – саркастичным тоном заметил парень. – Но теперь я вернулся. Ты свободна и можешь опять заняться вышиванием.

Тамсин глубоко вздохнула, намереваясь все ему высказать, но вдруг сообразила, что ей только что предложили. Свободу. Она улыбнулась, встала из-за стола и направилась к двери – все быстрее и быстрее, под конец почти бегом.

– Э-э-э… Там? – вслед ей крикнул Джек, но она не остановилась, даже не обернулась.

Она направлялась в лес, на то самое место, где в последний раз видела Древнего.

Ей были нужны ответы.

– Как все прошло? – спросила Майя с подъездной дорожки.

Я закрыла дверь, потом проверила, что она действительно закрыта, и еще раз – на всякий случай. Шел мой четвертый рабочий день, и второй день тренировок. Я уже более-менее могла обходиться с собаками, но пока не делала ничего самостоятельно, без страховки Майи.