– Он всего на голову выше Харальда – сказал кто-то.

«И совсем немного шире в плечах», – подумал Сигурд.

– Но сильно уродливее, – добавил Орн Клювонос, что из его уст означало немало.

Харальд наставил свое громадное копье на Молдофа.

– Твой бык будет визжать так громко, что разбудит наших дедов, когда я выпущу ему кишки, – сказал он. – Однако он гораздо меньше, чем мне помнится. Неужели ты его совсем не кормишь, Горм?

Молдоф злобно ухмыльнулся. Не вызывало сомнений, что за свою жизнь он выслушал немало самых разных оскорблений. То, что он все еще был жив, чтобы насладиться ими, означало, что они стали последними словами в жизни его противников.

– Я помочился на трупы твоих сыновей, – сказал Молдоф Харальду с равнодушным выражением на лице – насколько такое возможно при его уродстве, – и это оскорбление было самым страшным, какое один человек может произнести в адрес другого.

– Когда Молдоф убьет тебя, ярл Харальд, – заявил Горм, буквально выплюнув слово «ярл», – мои люди прикончат твоих. А потом расправятся с сыновьями. – Он посмотрел на Сигурда, и тот почувствовал, как его глаза наполнил обжигающий, точно яд, огонь. – А ты вырос, мальчик, – продолжил конунг. – Но ты не такой красавчик, как твой брат.

– Я убью тебя, червяк, – прорычал Сигурд.

– Ты мне всегда нравился, мальчик, – улыбнувшись, заявил конунг и, повернувшись, посмотрел на Харальда. – Сегодня твоей кровной линии придет конец, Харальд.

Сигурду не требовалось смотреть на отца, чтобы увидеть волчью ухмылку, появившуюся у него на губах.

– Возможно, – ответил он. – Мы подождем тебя в чертогах Всеотца, клятвопреступник.

Новое имя, которым Харальд заменил прозвище Горма «Потрясающий Щитом», услышали все, вне зависимости от того, на какой они сражались стороне. Такие клички обычно пристают к человеку, точно дерьмо к овцам.

– Не разочаруй меня, Молдоф, – сквозь стиснутые зубы прошипел конунг.

Поединщик ударил древком копья по щиту, а соратники принялись громко подбадривать его, когда он вышел вперед, расправив огромные плечи, и кольца его бриньи зашевелились, словно воды серого моря.

– Распори ему живот, отец! – крикнул Сорли, который вытянулся вперед, точно волк на цепи, зная при этом, что у него нет выбора, что он должен стоять на месте и наблюдать за происходящим. – Этот бык быстро устанет, – сказал он Сигурду. – Кроме того, ему не хватит ума, чтобы победить отца. Такие громилы обычно не развивают мозги, они им просто не нужны.

– То же самое можно сказать и про красавчиков, – вмешался Асбьёрн и ухмыльнулся Сорли, который тут же назвал его криворуким сыном кобылы.

– Прикончи его! – проревел Фроти.

– Бей по проклятым голеням, – прорычал Орн Клювонос. – Он не сможет наклониться так сильно, чтобы помешать тебе.

– Ага, помочись на его корешки, пока он на них не смотрит, – добавил Финн.

Первый боец конунга стоял, словно вековой дуб, и, несмотря на советы, которые выкрикивали его люди, Харальд понимал, что найти его слабое место будет непросто.

Держа высоко щит, ярл сделал выпад копьем, такой сильный, что лезвие распороло бы живот любому другому воину. Однако Молдоф выставил щит и атаковал Харальда копьем сверху; тот втянул голову в плечи, и острие прошло по широкой дуге. Противники начали кружить около друг друга, выискивая слабые места; мышцы и сухожилия натянуты, точно струны, оба готовы в любой момент нанести удар.

Харальд поднял щит и сделал низкий выпад, но Молдоф отразил его копьем, а в следующее мгновение сила и мастерство обоих воинов расцвели пышным цветом. Все увидели, что они используют копья, как мечи, нанося сокрушительные режущие удары, отражая атаки противника, вращая ими, чтобы поразить соперника концом древка. Сигурд представил огонь, наполнявший их руки и плечи, обжигающий болью из-за того, что они держали копья в одной руке, но ни тот, ни другой не подавали виду, что происходит нечто необычное.

Затем Харальд сумел предугадать очередной выпад, выставил щит, который ударил по древку копья Молдофа, отбил его в сторону, бросился вперед и краем щита с силой врезал противнику по лицу. Великан отшатнулся, выплюнул кровь и зубы, и мужчины, окружавшие Сигурда, радостно завопили, когда Молдоф отхаркнулся, направив сгусток крови в Харальда. Ярл сделал шаг вперед и сделал выпад в лицо Молдофа, а когда поединщик конунга поднял щит, резко присел, его копье разорвало кольца бриньи на левом бедре великана, и они полетели во все стороны.

Молдоф взревел. Харальд размахнулся, нацелившись ему в горло, но великан успел вовремя поднять щит, и удар ярла, такой сильный, что у него наверняка чудом не сломалась кость, оказался бесполезным. Молдоф пустил в ход свое копье, оно ударило по древку копья Харальда, которое вонзилось острием в землю. В следующее мгновение великан поднял вверх колено и тут же опустил его, сломав оружие Харальда, но ярл взмахнул обломком и вонзил его в висок Молдофа – удар получился такой мощный, что свалил бы быка.

Затем Харальд сделал шаг назад и швырнул сломанное древко в щит Молдофа. Оба противника задохнулись, и Сигурд обратил молитву к Одину, надеясь, что тот наблюдает за схваткой.

– И это твой первый боец, клятвопреступник? – крикнул Харальд, обращаясь к Горму.

Двое или трое воинов конунга принялись подбадривать своего поединщика, требуя, чтобы он не тянул и отрубил ярлу голову, но большинство помалкивали – наверное, не привыкли к тому, что Молдофу потребовалось столько времени, чтобы расправиться с противником. Лицо конунга напоминало грозовую тучу.

– Ты нанес мне оскорбление, – продолжал Харальд, вытащив меч, и рисунок на его клинке, изображавший дыхание дракона, засиял в диковинных полутенях леса, точно спинка макрели на глубине в десять футов. – Любой из моих сыновей может легко справиться с лепешкой коровьего дерьма, которого ты зовешь своим первым бойцом.

Он произнес это с каменным лицом, но, судя по всему, надеялся, что его слова разозлят Молдофа, тот совершит глупость, и у него появится шанс прикончить великана. Однако первый боец конунга был не так глуп, как казалось. Он снова расправил громадные плечи и ухмыльнулся, потому что держал в руке копье, в то время как ярлу предстояло сражаться мечом и скрамасаксом.

Копье, точно молния, метнулось вперед и ударило в деревянный щит, в то время как Харальд продолжал двигаться, заставив великана вертеться на месте, чтобы тот потерял ориентацию, – единственное, что он мог сделать, поскольку его оружие было короче. Острие копья скользнуло по его шлему, потом левому плечу, Молдоф взревел, вскинул копье над головой, шагнул вперед и, вложив всю свою силу в удар, вонзил его в щит Харальда; тот треснул, и копье намертво застряло между планками. Харальд дернул щит назад, вырвав копье из руки Молдофа, и швырнул все это на землю. Копье сломалось – и в щите остался его кусок длиной в фут, – а Харальд снова выпрямился во весь свой рост.

Пронзить щит копьем, зажатым в одной руке, – подвиг, достойный прославления в саге, и все это знали. У Сигурда по спине побежали мурашки, потому что боги любят такие деяния. И, будто чтобы забить гвоздь еще глубже, Молдоф взял свой щит обеими руками, повернулся, отклонился назад и подбросил его высоко в воздух, где тот несколько раз перевернулся, а затем ударил в Финна Ингварссона, сбив его с ног. Тэны конунга обезумели от демонстрации столь могучей силы и принялись оглушительно вопить, когда Ингварссон, радуясь тому, что борода скрыла его покрасневшие щеки, поднялся на ноги.

– Проклятье, Финн! Ты что, не мог удержаться на ногах? – взревел Асбьёрн, на что Ингварссон спросил, что стал бы делать он сам, учитывая, что у него не было щита.

– Он разрубил бы тебя на две половины, – ответил Финн за Асбьёрна, – так что закрой пасть, криволапый!

– Ладно вам, девочки, – сказал Сорли, когда Молдоф пошел на Харальда, с кряхтением нанося удары огромным мечом по щиту с торчавшим из него древком копья с такой силой, что во все стороны летели обломки.