– Расхочется, – усмехнулся муж. – Это ты от скуки.

От скуки?!

Захотелось вскочить и треснуть его половником. Женщины дома не бездельничают, а работают. Еда, чистые рубашки и мытая посуда с неба не падают.

– Но ты же учился, почему я не могу?

– Дара нет, – отрезал всезнающий муж. – Агния, кончай, надоело! Ты как капризный ребенок. Отвезу-ка я тебя к матери: физический труд полезен.

Вовремя я с купцами сговорилась! С Хендрика станется завтра обещание сдержать.

– Избавиться хочешь?

– Агния! – он с укором посмотрел на меня. – Ты прекрасно знаешь, что все это для твоего же блага. За тобой пригляд нужен, чтобы глупостей не натворила. От кого набралась-то?

– От тебя. Ты же маг.

– Твой отчим – староста, но твоя матушка управлять деревней не лезет. Не женское это дело. И магия тоже.

Женоненавистник какой-то! Как меня угораздило за него выйти?

Вечер прошел мирно: у мужа за книгами, у меня – за вышиванием. После Хендрик выдал горькое снадобье, способствующее успокоению нервов и улетучиванию глупых мыслей. И все, свободна.

Нацарапала на клочке бумаги короткую записку: «Не волнуйся, со мной все в порядке. Потом напишу. И я не сбрендила!» Оставила послание на кухонном столе, чтобы с утра увидел, переполох не поднял, и потопала в спальню. Хендрик так рано не ложится: либо в кабинете сидит, либо у огонька пьет, читает.

Вещей взяла немного: сколько унесу в холщовой торбе. Я с ней на рынок ходила, а теперь вот в столицу поеду. Когда явился муж, успела все припрятать и лечь в постель.

Хендрик разделся, толкнул в бок. Ясно, супружеский долг. Быстро, безо всяких извинений. Не понравилось совершенно. После муж завалился рядом, по привычке положив руку на живот. Ладно, потом скину, или сам на другой бок перевернется: в обнимку мы не спим.

Супруг захрапел, а я ворочалась, с нетерпением ожидая, когда забрезжит рассвет.

Завтра сбудется моя заветная мечта!

А вдруг муж проснется? Кинула на него взгляд. Да нет, Хендрика и пушкой не разбудишь. Эх, а ведь прежде… Помнится, всю ночь могли не спать.

С тоской покосилась на супружника. Такой хорошенький! Взяла бы и расцеловала, только вот проснется и начнет. Про таких, как Хендрик, говорят: милый, пока спит.

Не удержалась, забылась-таки чутким сном, едва первых петухов не проворонила. Осторожно сползла с кровати, пригладила волосы пятерней – и шасть за дверь с торбой. Одевалась так, словно стая волков гналась, все боялась, Хендрик проснется, хватится. Обошлось.

Дверь не скрипнула. Еще бы, вчера столько масла извела!

Воровато припустила по росе к постоялому двору.

Сердце прыгало в груди, колотилось о ребра. Вдруг уехали, меня не дождались? Девка – всегда к беде, у народа примет и поговорок хватает. Нет, уф, стоят, родимые! Замедлила шаг, нацепила на лицо улыбку. Ох, чую, напугаю! Я ж со сна такая красавица, с кикиморами дружить.

Купцы деловито пересчитывали тюки с мукой, покрикивали на нерасторопных возчиков и украдкой зевали в кулак. Оно и понятно: заря только занялась, только выезжать нужно непременно с первыми лучами, чтобы времени зря не терять.

– Привет, красавица! – кивнул давешний знакомый и подмигнул.

На этот случай у меня ножичек припасен, а под рубашкой кошелек зашит. Я женщина честная, мужнина жена, посмотреть позволю, а трогать не дам. Словом, чувствую, предстоит тяжелый разговор. Как бы не ссадили по дороге!

Поболтали о том о сем – так, чтобы время занять. Я сразу главного нашла, монетку сунула – задаток. Тот на зуб попробовал, кивнул. Садись, мол. Я и устроилась на тюках, будто на перине. Улыбаться улыбалась, только все на ворота посматривала: Хендрика боялась. Только дрых муженек. Он так рано не встает, не в поле ж работать! Это мы с матушкой поднимались ни свет ни заря. Скотина ждать не будет.

Но вот купеческий караван тронулся, началось мое путешествие в столицу. Оно выдалось не таким, как представлялось. Во-первых, я отбила себе абсолютно все. Говоря: «Все», увы, не шутила. Подозреваю, синяки с пятой точки сойдут не скоро. Во-вторых, скажите, какого… э-э-э… доброго духа, все прелести женского существования обостряются в самое неподходящее время?

Купцы, разумеется, расстроились, узнав, что сеновал отменяется. Они, конечно, попробовали, намекнули так ненавязчиво: а не отдохнуть ли в рощице? Не, я пошла, пожевала чужой провиант и сообщила: не могу, недельку обождать придется. Лица вытянулись, и все, плакала моя мягкая подстилка. Купцы набычились, надулись: обманула, девка! Сразу за проезд деньгу содрали. Ладно, в кошельке кое-чего осталось. Немного, но ведь студентам стипендия положена, да и не пришлось ножичек доставать. Не настолько я охоча до знаний, чтобы по рукам ходить.

Хендрик, к слову, огорчил. Вот где он, спрашивается? Любимая жена сбежала, а ему плевать. Баба с возу – кобыле легче. Вот припомню, утру нос мерзавцу. Будет знать, как о супруге заботиться!

После выяснилось, муж – не бессердечная скотина. Нашел-таки в харчевне. Я, разумеется, юркнула в кладовку, попросив купцов не говорить, что меня видели. За монету согласились соврать. Наблюдала за ним через щелочку, все ждала, Хендрик харчевню обшарит – увы и ах! Есть уселся, с подавальщицей ворковал. Так бы глаза и выцарапала! Ей. А ему… Умею я визжать на одной ноте – разбойники обзавидуются.

Еле сдержалась, чтобы не подойти, не плюхнуться нагло мужу на колени, чмокнуть в щеку и заняться содержимым тарелки. Глаза бы у вертлявой девицы повылезали, быстро бы смоталась. Хендрик же… Я тоже нотации читать умею, многого наговорила бы о супружеской верности и любви ко второй половинке. Что-то она в последнее время остыла. Или стара стала, два года пожил, пора новую искать? Помнится, Хендрик жениться не жаждал, если бы не отчим, не стала бы Выжгой. Зато цветы дарил, колечки, теперь иди, баба, на базар, денег на баловство нет.

Словом, крепко обиделась на мужа. Все ждала, что в пути нагонит, – и не подумал.

Наконец мы добрались до столицы. Она, конечно, не чета нашему городу – и больше, и красивее. Видна издали. Дух захватывает от разноцветных крыш, башен и башенок! Одни просто со шпилями, другие с флагами. Самый большой – с гербом Златории: тремя синими рыбами на золотом фоне, – разумеется, плескался на ветру над воротами, чтобы все видели, их встречает столица.

Город опоясывали стены. Такие высокие! Как и мусорные кучи под ними. Хихикнула: куда без них! Забираются горожане наверх и отпускают хлам в свободный полет. И лежит он спокойненько в овраге, миазмы испускает. Заумное словечко «миазмы» переняла от мужа: Хендрик когда-то со мной разговаривал не только о кастрюлях. Давненько, увы, до свадьбы.

Как ни хотелось, пришлось слезть: с пеших въездной пошлины не берут. Или только с таких убогих, как я? На всякий случай состроила скорбное лицо и придумала легенду о бродяге-муже, который обрюхатил и бросил, а я к маме иду. Надеюсь, где мама живет, спрашивать не станут, а то, что живота нет, так сменную одежу под платье подсунула – и сразу на шестом месяце.

Стражники меня проигнорировали, мазнули взглядом, и гуляй, локтями то есть работай. Толчея у ворот – базар позавидует! Хоть и вправду лягайся. С горем пополам, не растеряв вещички, протиснулась и разинула рот. Святые отцы, куда ж мне теперь! Где эта бесова академия? Я по дурости полагала, быстро ее найду – ага, щас! Вот новых хозяев для кошелька – запросто, поэтому рот закрыла, а кошелек намертво к себе прижала. Потопала туда, куда люди шли. Авось хоть на местную базарную площадь выйду.

Нет, домища-то! Мы с Хендриком в таком живем, но муж – маг, а тут у самых стен стоят, явно, небогатые обитают. Все, тоже другие хоромы хочу. Выучусь, заработаю денег и построю. Может, даже в два этажа, как тот, за углом.

Пару раз меня, разинувшую рот провинциалку, чуть не задавили лошадьми, еще с десяток обругали. Вздохнула с облегчением, когда по бокам улицы появились деревянные настилы. По ним не скакали всадники и не сновали повозки, зато ходили разносчики с широченными коробами. Попробуй обойди такого! На то и рассчитано, чтобы купила кренделек. Только я все повадки знаю, просто так с медяком не расстанусь.