— Да? — она тепло смотрит на меня и треплет по волосам.

— А ты чего-нибудь боишься?

— Конечно. Все чего-нибудь боятся.

Я уже почти не вижу странного, алого неба. Темно. Когтистые конечности крепко держат меня всю.

— Я не боюсь… — едва двигаю губами, но не могу не сказать этого. Эхом отдаются довольные хрипы, — не боюсь.

Крик застывает в горле.

========== Очень нужна деревне ==========

Я живу в темноте, изредка слыша, как довольно хрипят странные существа. Я не вижу света, я не вижу совершенно ни-че-го. Но знаю точно — меня зовут Аня. Я Аня, никак не Рин. Хочется плакать, но не могу. Не получается. Почему-то я вообще ничего не чувствую. Такое странное ощущение… будто я поломалась? Да, наверное.

А сверху красное небо и сильный-сильный ветер. Я так жутко хочу домой. А знаете, сверху иногда идет дождь. Наверное, он теплый. А может быть, даже холодный. Уносит все горести и печали. Я ничего не вижу. Перестала. Меня крепко держат и не выпускают. Не царапают, не пугают. Просто. Держат. Сколько? Месяц? Не знаю. Губы онемели, голос пропал от непрекращающегося крика.

Хм… у меня всё-таки осталась надежда на то, что они меня отпустят. Возможно, ждут чего-то? Или… что?

— Отпустите, — хриплю я в темноту не своим голосом. Тишина. Искореженные лица смотрели на меня равнодушно, будто и не они вовсе держат меня здесь, взаперти. Поломанное надо чинить, но никакой возможности хотя бы выбраться отсюда. На красном небе каркают вороны и мне легчает. Если я буду бороться… но буду ли? Нужно. Я обязана бороться ради себя. Ради чего я проходила столько мучений? Ради чего я лежала в психбольнице? Я выйду и покажу миру, какая я крутая. Наверное. Сейчас самое главное — выбраться из этого кошмара наяву.

Это не гендзюцу. Я пыталась рассеять иллюзию, когда у меня были свободны руки, а сейчас и пробовать не стоит. Внезапно одно из лиц приблизилось ко мне и также, как и обычно, широко и безумно улыбнулось — растягивая своё лицо и закатывая глаза. Меня бы передернуло, если бы я могла бы двигаться.

— Отпусти меня, тварь, — прошипела существу в лицо, кривя губы. Зейму непонимающе склонил голову и что-то прошептал, обдавая меня холодным, даже ледяным, дыханием с запахом гниения. Я невольно зажмурилась и проскулила, — отпусти, слышишь?

Голос казался не моим, но я продолжала что-то шептать, будто в бреду. Послышались последние хриплые дыхания со всех сторон… а потом всё внезапно прекратилось.

И начался другой Ад…

— Пациент очнулся, — хмыкнула какая-то женщина с шприцом, стоя передо мной, — раствор А-178 подействовал положительно. Рин Нохара, добро пожаловать в реальность.

Я прищурила глаза от яркого света и закашлялась, вдохнув с непривычки слишком много воздуха. Рядом стоял незнакомый мне персонал, кто-то улыбался, кто-то стоял с безразличным лицом, а я не могла понять… это иллюзия, или реальность? Это отнимут у меня, эту относительную безопасность?

— Сколько… сколько прошло времени? — голос был тихим, но женщина услышала и закатила глаза на этот, якобы дурацкий, вопрос. Остальные стали расходиться, поняв, что больше ничего не произойдет.

— Два месяца комы. Мы уже хотели отключать тебя от аппарата, но Хокаге внезапно сказал, что ты очень нужна деревне, — женщина усмехнулась и помогла мне подняться, — два дня присмотра за тобой — и если ты не выкинешь ничего в духе сумасшедшего фанатика — выход тебе обеспечен.

Я подозрительно уставилась на потолок, будто он мог мне ответить. Значит, мне четырнадцать? Или сколько? Я не знаю. Будем считать, что четырнадцать. И зачем я могла понадобиться деревне? Как там Обито? Закончилась ли война? От вопросов заболела голова, но я никому об этом не сказала — не надо никому знать. Меня привели в мою родную одиночную палату с камерами. Что-ж, самое главное теперь — перестать залипать на стены, а то ведь и подумать могут… а я так хочу на свободу, ощутить свежий воздух, услышать пение птиц и, наконец, с кем-нибудь поговорить. А я изменилась? У меня сильно отрасли волосы.

Твою мать, да за что?! Меня вылечили? Это всё-таки были галлюцинации? Тогда да — я была сумасшедшей. А что если я ей и осталась? Не думай об этом, не думай! За стенкой послышались истошные визги и я вздрогнула всем телом. Кто-то рыдал там, за бетоном, и просил о помощи. А я просто сидела и читала книгу.

Я же хочу на свободу, правда?

========== Горько-отчаянный запах свободы ==========

Я еле как высидела эти пару недель. За мной усиленно наблюдали, любое странное действие могло повлечь за собой прием усиленных антидепрессантов и уколов. Мне никогда ещё не было так страшно за свою жизнь. Впервые ко мне пришло осознание, что это моя жизнь, что это именно я лежала в психушке, как шизофреник. Черт. Надо же было так проколоться. И всё из-за этих тупых родителей… нет бы поговорить с ребенком, нет, сразу в больницу, что уж там!

Злиться не было сил, поэтому я просто устало вздыхала. Меня выпускали в столовую, разговаривать с остальными, чтобы вновь не сойти с ума. Той странной девушки с гендзюцу не было. Зейму, к моему величайшему счастью, тоже. Поэтому я наслаждалась последними спокойными деньками, а когда меня выпустили…

Я видела перед собой темную ночь. И горько-отчаянный запах свободы. Я прикрыла глаза и улыбнулась — искренне, светло. Первый и последний раз. Однако, я видела, что у нас деревня не осталась без повреждений, то есть, война всё ещё продолжается. Мне бы не хотелось такого. И если я нужна деревне, то только помощью в войне, а чем я могу помочь? Я обычная сумасшедшая для верхушки, значит, я нужна, как пушечное мясо. Как нужная мелкая фигура со своими несбывшимися мечтами.

Меня вернули домой. Там, где мне было страшно и там, где меня предали мои же родные. Никто меня не встретил. Я горько ухмыльнулась и прошла в ванную комнату. Хех, после двух месяцев обнимашек с монстрами как-то перестаешь их потом бояться. Зеркало висело на своём привычном месте и я подошла к нему. Знаю, что увижу там немытую девушку, ибо мне нельзя было никуда выходить из палаты. Знаю, что увижу потухший взгляд. И правильно: волосы отрасли, очень сильно, до лопаток; губы потрескались и кровоточили в некоторых местах; под глазами легли огромные фиолетовые синяки, от которых я, видимо, никогда в своей жизни не избавлюсь. Надо помыться, смыть с себя всё напряжение и пыль.

Вода встретила меня теплыми объятиями, однако, долго я в ней не пролежала. Переоделась в чистую сиреневую пижаму и прошла в свою комнату. Опять всё убрали, переставили. Делать что-ли больше нечего? Придется привыкать заново к своей родной комнатке. Соль убрали от окон и кровати, то есть, теперь я буду жить без защитных символов. Спасибо, родители, большое за это. Интересно? А меня обратно определят в команду, или я опять буду одиночкой? Устала уже находиться одна, ни от кого поддержки не могу дождаться.

Зейму ко мне не приходил, что уже сильно радовало. Я улыбнулась самой себе и провела рукой по царапинам на двери. И всё-таки я не шизофреник… это было реально. И лучше бы мне это забыть. Навсегда. Рисунки, кажется, сожгли, а на их место навешали плакатов с Хокаге, и фотографиями нашей семьи. Ух, разорвать бы и выкинуть, но они опять меня сдадут в психушку. Самые худшие родители года.

Дома было тихо. Но я уже привыкла к тишине, хоть у нас в психушке и были особо больные, которые орали целыми днями без перерывов. А пока… пока я хочу перекусить чего-нибудь. Например, рамен. Кажется, настоящая Рин не любила его, но для меня рамен — вкус свободы, хех.

Мне ещё сильно хотелось спать, но это будет потом. Потом посплю. Сейчас хочу насладиться этим моментом относительного спокойствия.

В дверь постучали и я поняла, что вот он — момент старта. На улице стоял Обито и махал мне рукой. Что-ж, придется открыть давнему другу, а то обидится ещё… интересно, а я ещё могу разговаривать с людьми так, чтобы они не убегали от меня с визгами и воплями бешеной свиньи?

— Привет, Ри! — громко воскликнул Учиха, заключая меня в объятия. Я неловко улыбнулась и пригласила его войти, — ну, как ты? Всё хорошо?