И они не вели долгих разговоров, но Эдж и не думал, что это требовалось. Они просто стояли рядом, явно наслаждаясь обществом друг друга, наблюдая за остальными. Неужели это не свидетельствовало о его интересе? Он оставался допоздна на званых вечерах с музыкой и громкой болтовней, только чтобы провести некоторое время рядом с Лили. Он никогда не делал ничего подобного ради другой.

– Не будьте таким хмурым. – Сжав губы, она передразнила выражение его лица. – Звание вашей потенциальной невесты ничуть не обижало мою сестру. Совсем наоборот. Она получила лучшее образование и стала предметом зависти очень многих людей.

Что ж, похоже, Эдж совсем не понимал женщин.

– Так в тот день, когда вы упомянули, что ваш отец был бы очень счастлив, если бы в его семье появился герцог… – Выходит, он неверно истолковал эти слова. Эдж и подумать не мог, что речь шла о ее сестре, ведь той ночью кружился в вальсе с Лили.

Эдж точно знал, что она всегда была рада поговорить с ним с глазу на глаз. И когда она рассказывала о том, какой умницей растет Эбигейл, он восхищался заботой Лили и думал, какой прекрасной матерью она станет… его детям. Он и представить себе не мог, что она допускает хоть малейший его интерес к Эбигейл.

– Эдж. – На сей раз губы Лили твердо сжались, и он понял, что это не шутки. – Я знаю, вы – благородный человек, и раз уж вы молчите, я начала волноваться, что мы неверно все поняли. Никто не станет ухаживать за ней, потому что ее считают вашей будущей невестой. Отец не одобряет других поклонников. Она останется старой девой, если прождет вас целую вечность, отвергая всех остальных, а вы в итоге выберете другую.

– Я ни разу не выказывал ни малейшего намерения жениться на Эбигейл, – ответил Эдж. Хотя, разумеется, он уделял Эбигейл повышенное внимание, ведь рассчитывал, что однажды она войдет в его семью. В качестве сестры его жены.

– Ладно, у отца так много денег, что, полагаю, мы без труда найдем ей мужа, – наморщила нос Лили. – И все же мне кажется, вам следовало сказать мне.

– Я думал, что продемонстрировал вам свои намерения.

– Намерения жениться на Эбигейл, – осуждающе подхватила Лили. – И она сказала, что устала ждать вас и твердо намерена выйти замуж до окончания года. Этот пункт входит в ее список дел.

– В ее список или в ваш?

– В ее, прямо над пунктом «Закончить вышивать картину». Эта картина никогда не попадет на стену. Но Эбигейл точно попадет в церковь… В моем списке тоже есть такой пункт. Найти сестре подходящую партию.

– Я приду на званый вечер, но…

Земля вдруг ушла из-под ног Эджа, словно он опять упал в воду. Его дыхание участилось. Что, если Лили откажется и не выйдет за него замуж?

Она подошла ближе, почти неразличимая под темной одеждой, и вытянула ладонь, вновь остановившись перед тем, как коснуться его руки.

– Спасибо, что сообщили мне. – Ее голос дрогнул.

– Лили…

Она пригладила край вуали, и при виде ее глаз, покрытых черной тканью, Эдж содрогнулся, словно опять оказавшись на волосок от смерти. При мысли о том, что Лили не будет частью его жизни, Эджа стала душить темнота.

Лили отступила и направилась к двери. Легкий цветочный аромат разнесся в воздухе, окутав Эджа.

Дуновение ее духов заставило его вскочить на ноги. Он не мог промолвить ни слова, даже если бы придумал, что сказать.

Эдж удержался от желания броситься следом. В памяти снова всплыло видение, посетившее его после пожара. Тогда он подумал было, что бредит, а выздоровев, отмахнулся от воспоминаний, не желая признавать, что его разум был настолько спутанным.

Но сейчас он понял: это не ангел сидел тогда у его кровати. Он осознал это в тот самый момент, когда его ноздри уловили цветочное благоухание: Лили была рядом с ним больным, успокаивая его мать.

Он смутно помнил маму, которая склонилась над ним, лежащим в кровати, пожелала ему счастливого дня рождения, уронила слезу ему на лицо и поспешила смахнуть ее, а потом, разразившись рыданиями, выбежала из комнаты.

Следом откуда-то из гостиной раздался голос Фоксворти, уверявшего, что беспокоиться не о чем, поскольку у брата Эджа подрастает три сына и есть кому передать титул.

Тогда гнев вспыхнул сквозь тлеющие остатки жизни, придав ему силы пошевелить рукой. Эдж собирался закончить последнее дело, а потом – умереть.

Он попытался согнуть пальцы, но не успел сделать это, как ангел взял его за руку и сжал, накрыв ладонью его кулак. Он ощущал прохладную кожу, освежавшую после душившей жары. Ангел облегчал его боль и забирал его из жизни.

Эдж дважды сжал эти пальцы.

Ангел в женском обличье схватил его и оттолкнул на кровать, заставив боль пронзить все его тело. Но потом эта женщина обняла его, сжимая еще крепче. Локон ее волос щекотал ему нос, а ее цветочный аромат забивал запах комнаты больного. Ее прикосновение сработало лучше настойки опия, и боль утихла. Эдж вдохнул, пытаясь как можно дольше удержать в носу благоухание и запомнить ощущение щеки, прижимавшейся к его щеке.

– Выздоравливайте поскорее, – прошептала женщина ему на ухо.

Ее прикосновение заставило его кровь снова побежать по венам, а сердце – забиться, но, когда ее руки выпустили его пальцы, он не смог и шелохнуться, чтобы последовать за ней.

Он хотел, чтобы она осталась. Все в нем ныло от желания удержать ее, но это была совсем другая боль, не та резкая пульсация, еще совсем недавно кромсавшая его тело.

Та женщина наказала ему выздоравливать, и Эдж сделал это. Ради нее. Ради ангела. Ради Лили. И черт его возьми, если он не сделает ей предложение!

– Гонт! – Эджворт отошел от окна, увидев входящего камердинера. – Моя одежда готова?

– Ваша светлость? – вопросительно наклонил голову Гонт.

– Для небольшого соседского… – он махнул рукой и уселся у зеркала, перед которым обычно одевался, с удовольствием отмечая на своем лице былые признаки здоровья, – званого ужина. Разумеется, ты привел в порядок мою одежду. – Не отрывая взгляда от зеркала, Эдж с нажимом спросил: – Ты ведь приготовил мою одежду? Не забыл?

– Гм, да, ваша светлость. Конечно. – И Гонт бросился выполнять приказ.

Эджворт не шелохнулся. Только перехватил отразившийся в зеркале взгляд Гонта. Даже ответив с обычным невозмутимым почтением, камердинер на миг закатил глаза. В явном раздражении.

Эджворт уставился в зеркало. Гонт был единственным его камердинером – всегда. И верный слуга никогда ни о чем не забывал – это Эджворт прекрасно помнил. Он не говорил Гонту о званом вечере. Нет. Он был занят, пытаясь управиться со всеми этими обязанностями, отошедшими на второй план во время его болезни, к тому же планировал сделать предложение руки и сердца. Но это было не важно. Гонт был готов всегда.

Камердинер вернулся, сохраняя на лице извечное стоическое выражение. Он ловко собрал вещи, словно его заранее предупреждали об этом. Появилась теплая вода. Готовая одежда. Процедура бритья быстро закончилась брызгами аромата – Гонт уверял, что это благоухание настурции, но Эджворт подозревал, что это был обычный лосьон для бритья, перелитый в дорогостоящий пузырек.

Напоследок Эджворт придирчиво оглядел себя, хотя знал, что камердинер предупредил бы его о любом недостатке.

Герцог взял расческу и в который раз пробежал ею по волосам, после чего рассеянно положил ее на самый край стола, откуда она и упала на пол. Встав, он взял со стола сухое полотенце, провел им по щеке, скомкал ткань и бросил ее на пузырек с лосьоном. По пути к двери Эдж взглянул на лицо Гонта. В глазах слуги застыла невозмутимость.

Выйдя, герцог помедлил, закрывая дверь, но потом остановился и тихо открыл ее. Гонт поднял расческу и положил ее на привычное место. Потом, надув щеки, взял кусок фланели. Он выжимал ткань раз, потом другой, третий, словно скручивая кому-то шею. Наконец Гонт аккуратно разгладил фланель, положив ее четко на то место, где было удобно Эджу.